Мелодичным голосом управляющий сказал:
– Сам дьявол, думаю, не смог бы найти его на такой карте, потому что пятьдесят лет в этом месте живут привидения. Я расскажу вам, как добраться туда. Езжайте на восток, мимо шахты Бакшот, где ветер свищет даже в ясный день, и услышите стоны из-под земли. Когда вы подъедете к Старому дощатому мосту, будьте осторожны, потому что доски расшатаны, как зубы самого дьявола. Держитесь одинокого дерева на вершине холма – Дерева повешенных, как его называют. Так вы доедете до церкви, где я и моя невеста были обвенчаны добрым отцом Руаном сорок пять лет назад, упокой, Господи, её душу, И когда вы выедете на дорогу из щебня, знайте, именно она ведет в Норд-Миддл-Хаммок.
– Что ж, уже теплее, – сказал Квиллер.
– Правда? Есть ещё один путь – две мили в сторону фермы капитана Фагтри с белой изгородью, по ту сторону овечьего луга. Не обращайте внимания на указатель «Фагтри», потому что это и есть нужная вам дорога, и в конце её вы увидите дом Гудвинтеров. Он серый с жёлтой дверью.
Когда Квиллер ехал в Норд-Миддл-Хаммок, которого не существовало на карте, он мысленно поражался, сколько информации осело в головах местных жителей. Если мистер О'Делл мог описать путь с такими подробностями, то Гудвинтер Старший, ездивший по извилистой дороге ежедневно, должен был знать каждую выбоину на дороге, каждую рытвину, каждый камень. Не похоже на то, что старик потерпел аварию.
Квиллер не услышал ни стонов, ни визга из недр шахты Бакшот, но Старый дощатый мост в самом деле громыхал угрожающе. Хотя перила были каменные, проезжая часть представляла собой широкую полосу из горбыля. Дерево повешенных оказалось древним сучковатым дубом, силуэт которого смотрелся весьма комично на фоне неба. Всё остальное совпадало: церковь, щебень, белая изгородь, овечий луг.
Дом в конце дороги – беспорядочное строение из серой гальки – укрывали золотистые и красные листья кленов. Хризантемы всё ещё цвели вокруг крыльца.
Квиллер поднял медный молоточек в форме греческой буквы «пи» и постучал им в жёлтую дверь. Он рисковал, нарушая деревенский этикет и нанося визит без приглашения. Но когда дверь открылась, его спокойно приветствовала миловидная молодая женщина в ковбойской рубашке.
– Я Джим Квиллер, – представился он. – Я не смог присутствовать на похоронах, но принёс цветы для миссис Гудвинтер.
– Я знаю вас! – воскликнула женщина. – Я видела ваш портрет в «Дневном прибое» до того, как переехала в Монтану. Входите же! – Она повернулась и закричала: – Мама, у нас гости!
Женщина, спустившаяся по лестнице, не производила впечатления безутешной вдовы с покрасневшими от слез и бессонницы глазами. В красном тёплом костюме, розовощекая, как после верховой езды, она радушно встретила гостя.
– Мистер Квиллер! – сказала она, раскрыв объятия. – Как мило с вашей стороны заглянуть к нам. Мы все читали вашу колонку в «Прибое» и так счастливы видеть вас здесь.
Он протянул ей цветы, добавив:
– С наилучшими пожеланиями и симпатией, миссис Гудвинтер.
– Пожалуйста, зовите меня Гритти, как все, – сказала она. – И спасибо за вашу доброту. Розы! Я так люблю розы! Пойдёмте в гостиную. Все остальные комнаты уже опечатаны. Паг, дорогая, поставь эти прелестные цветы в вазу, хорошо? Как мило.
Столетний дом состоял из многочисленных маленьких комнат с полами из широких досок и квадратными окнами с оригинальными волнистыми стеклами. Неудачно подобранная обстановка была, очевидно, фамильной, передаваемой по наследству, но в интерьере всё выглядело гармонично: бледно- голубой кафель, бледно-голубые ситцевые занавески и бледно-голубой фарфор на серебряных подносах. Антикварные предметы кухонного обихода висели по обеим сторонам большого камина.
– Мы надеялись, что вы вступите в местный клуб, мистер Квиллер, – сказала Гритти.
– Я не вношу вступительный взнос, потому что работаю над книгой.
– Надеюсь, вы пишете не о Пикаксе, – сказала вдова со смешком. – В Востоке её запретят… Паг, дорогая, принеси нам выпить… Что вы пьёте, мистер Квиллер?
– Имбирное пиво, крем-соду, что-нибудь такое. И все зовут меня Квилл.
– А как насчёт коктейля с капелькой рома? – Она соблазняла его долгим взглядом. – Решайтесь, Квилл!
– Спасибо, но я не пью уже несколько лет.
– Да, вы делаете кое-что правильное! Вы выглядите поразительно здоровым. – Она оглядела его с головы до ног. – Вы счастливы здесь?
– Я только начинаю привыкать. Здесь чистый воздух, размеренная жизнь, дружеские отношения, – сказал он. – Наверное, очень приятно для вас в это печальное время иметь так много друзей и родственников.
– Родственников все должны иметь, – ответила она заносчиво, – но друзья – да, я счастлива, что у меня есть хорошие друзья.
Её дочь принесла поднос с напитками, и Квиллер поднял свой бокал:
– С надеждой на лучшее будущее!
– Вы совершенно правы! – согласилась хозяйка, помахивая старомодным веером. – Вы останетесь на ланч, Квилл? Мы сделали ветчинно-шпинатную закуску из того, что осталось после поминок. Паг, дорогая, посмотри, не пора ли достать её из печи. Не забудь нож.
Визит оказался не таким, как ожидал Квиллер. Ему пришлось перейти от соболезнований к светской болтовне.
– У вас красивый дом, – отметил он.
– Да, он выглядит хорошо, – подтвердила Гритти, – но вы знаете, чего это стоит. Я устала от хлопающих дверей и мусорных баков, которые носят туда-сюда по лестнице с узкими ступенями. Бог мой! Они в старину, вероятно, имели маленькие ноги. И маленькие зады! Посмотрите на эти виндзорские стулья! Я продаю дом и переезжаю на квартиру в Индейскую деревню, это рядом с полем для гольфа, знаете?
– Мама чемпион но гольфу. Она выигрывает все турниры, – пояснила Паг.
– А что будете вашим антиквариатом, когда переедете? – поинтересовался Квиллер.
– Продам с аукциона. Вы любите аукционы? Это приятное времяпровождение в Мускаунти после скромных ужинов и прогулок по саду.
– О, мама! – запротестовала Паг. Она повернулась к Квиллеру: – Вон тот большой письменный стол принадлежал моему прадедушке, основателю «Пустячка»!
– Он выглядит как гроб, – заметила Гритти. – Я была обречена жить с антиквариатом всю жизнь. Никогда не любила его. Сумасшествие, не правда ли?
На кухне был накрыт сосновый стол, на котором в бледно-голубых тарелках красовалась закуска.
– Надеюсь, это последний обед, который я ем с голубого фарфора, – сказала Гритти. – Он делает еду противной, но в семье мужа его всегда ставили на стол, как и сотни произведений искусства, которые отказывались разбиваться.
– Как жаль, – сказал Квиллер, – что пожар уничтожил редакцию «Пустячка». Я надеялся, что газета будет выходить под руководством Джуниора.
– Плевать на «Пустячок», – заявила Грипп. – Его нужно было закрыть ещё тридцать лет назад!
– Но газета уникальна. Джуниор мог бы продолжить традиции, даже если бы она печаталась современными методами.
– Нет, – не согласилась Гритти. – Мальчик женится на своей крошке, и они оба уедут из Пикакса в Центр, будут работать там. Возможно, – добавила она со смехом, – Джуниор – карлик в ряду семейных гигантов.
– О, мама, не говори таких вещей, – запротестовала Паг, а Квиллеру пояснила: – Мама играет в нашей семье роль юмориста.
– Эта роль помогает мне прятать свое разбитое сердце, – сказала вдова, пожав плечами.
– А что стало со всем зданием «Пустячка»? Была ли возможность спасти хоть что-нибудь?
– Остались только стены, – ответила она без видимого сожаления. – Они в два фута толщиной. Можно сделать шесть-восемь магазинов, но мы должны подождать и узнать, что выплатят по
