– Все зависит от того, как скоро фортуна повернется к нему спиной.
– А вам не кажется, мой дорогой граф Стэнхоуп, что неразумно так швыряться расписками? – насмешливо осведомился Найджел. – Долго уклоняться от оплаты опасно. Что вы собираетесь предпринять?
– Как что? Отыграть свои расписки, что же еще!
– У Адамса?
– Нет, конечно. У тех, кто еще не расстался с ними.
– А почему не у него?
– Потому, черт возьми, что я никак не могу его отыскать, чтобы предложить партию!
У герцога вырвался смешок: положение Ньюборо было забавным.
– Думаю, он сам вас разыщет, когда решит потребовать уплаты долга. Сколько расписок вы дали, хотя бы примерно?
– Чертову уйму! Поначалу я был осторожен, а потом… потом все вышло из-под контроля. Мне отчаянно не везет в картах!
– Да уж, игрок из вас никакой, – безжалостно констатировал Найджел. – В лучшем случае середнячок, а это рано или поздно сказывается.
Очевидно, сознавая правоту этих слов, Ньюборо предпочел не спорить. Он лишь тяжко вздохнул.
– У вас ведь тоже есть пара моих расписок, Линфилд.
– Вернее, у меня их на пару тысяч фунтов. Ну-ну, что вы так переполошились? Я их вам верну…
– Дьявольски великодушно с вашей стороны!
– В обмен на гнедую кобылу, которая пришлась мне по душе еще в тот день, когда ее доставили вам с аукциона.
– Поздно, – уныло произнес Ньюборо. – Ее у меня уже нет.
– Что?!
– Я полагаю, она украдена, но не могу этого доказать. Полтора месяца назад на конюшне возник пожар. Конюхи утверждают, что вывели всех лошадей без исключения, но пока огонь не был потушен, никому не пришло в голову проверить, все ли на месте. Возможно, гнедая кобыла отбилась от остальных. Я, конечно, рассчитал виновных, но это не вернуло мне лучшую племенную лошадку.
– А ведь в самом деле, – задумчиво протянул герцог, – вам поразительно не везет. Два ограбления, пожар на конюшне, расписки уплывают в одни руки. Это совпадение или лорд Адамс стоит сразу за всеми вашими неприятностями?
– Мне и в голову не приходило, что…
– Я это выясню.
– Не хотите сыграть с этим выскочкой на мои расписки? Думаю, он не откажется.
– Я не хочу лишиться их.
– Как?! Ведь вы превосходный игрок!
– Ваша трогательная вера в мои способности согревает душу, – сухо заметил Найджел. – А зачем мне садиться с ним за игорный стол? Что я буду иметь в случае выигрыша? Ваши расписки ничего не стоят. В лучшем случае ваш долг мне возрастет.
– Но ведь вы не станете принуждать меня к уплате, верно? Обещаю, что со временем оплачу долги.
– Разумеется, оплатите. Не думайте, что мое великодушие и терпение безграничны. Опять вы вертитесь, как на горячей сковородке! Я просто предостерегаю, вот и все. Итак, вы хотите, чтобы я попробовал отыграть часть ваших расписок?
– Мечтаю! Хотя бы потому, что я ваш друг, вы не станете давить на меня с оплатой.
– В вашем тоне больше мольбы, чем уверенности. Впрочем, поживем – увидим. Я отправлю к лорду Адамсу лакея с приглашением в Линфилд. Я мог бы сам наведаться в Лондон, но что-то не тянет. Лучше мы вместе что-нибудь придумаем, – как говорится, одна голова хорошо, а две лучше. Развлечемся так, что дым пойдет коромыслом!
– Я весь к вашим услугам! – возбужденно воскликнул граф. – Теперь, когда…
– Постойте! – перебил Найджел. – Что это было?
– Я ничего не слышал.
– Зато я слышал. – Герцог поднялся и отошел к стене, противоположной той, у которой находилась Рэй. Оттуда он вполне мог видеть ее лежащей на краю настила. – Итак, мы были не вдвоем, как полагали, а втроем. Нас подслушивали. Изволь спустится, моя любопытная малышка.
Рэй думала, что ее сердце разорвется от ужаса. Однако у нее хватило самообладания остаться в полной неподвижности, даже тогда, когда Найджел повторил приказ более резким тоном. Когда она не послушалась, он сердито дернул шнур звонка. Вскоре дверь открылась, и деревянный голос Стивенса осведомился, что угодно его светлости.
– Мне угодно знать, почему прислуга имеет наглость подслушивать! Взгляните туда, Стивенс! Видите? Я хочу, чтобы девчонка стояла передо мной. Немедленно!
Дворецкий начал подниматься по лестнице. Когда его взгляду открылось лицо Рэй, он издал странный булькающий звук, выражавший крайнюю степень изумления.
