Рэй не нуждалась в напоминаниях, она слишком хорошо помнила страдание, искажавшее в те ужасные минуты черты Джерри. Девушка ласково погладила спину Джерри.
– Мне стыдно, милый. Стыдно, что поверила человеку вроде Сэма Джаджа. Мне нужно больше тебе доверять. И знаешь… я не хочу умирать.
На этот раз поцелуй был нежным и осторожным. Губы у Рэй были припухшие, а влага на них – солоноватой.
– Это что же, укусы? Прости!
– Вот как, ты раскаиваешься? – Ее зеленые глаза заискрились смехом. – Тогда почему в этом, а не в том, что пару минут назад держал у моего горла два ножа? Неужели у тебя хватило бы жестокости убить меня?
– Не убить, а прекратить мучения. Впрочем, мне это никогда не удавалось, даже на поле боя, когда смертельно раненный товарищ умолял прикончить его из сострадания. Смешно даже думать, что я мог бы отнять у тебя жизнь, когда будущее, быть может, сулит нам немало радостей.
– Но ты был очень убедителен!
– Иначе этот маленький спектакль был бы ни к чему. А теперь поцелуй меня!
– Разве мы не должны сейчас расшатывать крепления иллюминатора?
– При свете дня? – театрально изумился Джерри. – Кто-нибудь непременно заметит, как мы совершаем побег. Лучше дождаться ночи. Поцелуй меня.
– При свете дня? Кто-нибудь непременно заметит, как мы…
– На двери теперь не одна, а две тугие задвижки. Чтобы отодвинуть обе, нужно время. По моим подсчетам, прошло сорок два дня с тех пор, как мы занимались любовью.
– Сорок три, – поправила Рэй, искоса взглянув на свои отметки.
Она взяла в ладони осунувшееся лицо Джерри, привлекла ближе и чуть приподнялась, чтобы коснуться губ. Они были обветренные и казались суше, чем прежде, но после долгой разлуки показались нежнее, чем когда-либо. Поцелуй был как первое опаляющее дуновение страсти, и Рэй ощутила дерзкое желание избавиться от одежды. Ей хотелось сполна насладиться моментом, оживить в памяти упоительное чувство соприкосновения обнаженных тел. Блуждать руками под рубашкой было неудобно. Выцветший лен, как мягкая ловушка, сковывал движения и, словно в насмешку, щекотал кончики пальцев. Да и самой Рэй хотелось сознавать, что вся она открыта для взгляда и прикосновений Джерри.
Горячее дыхание тронуло висок и ухо, дав старт волне сладкой дрожи, которая пробежала по телу девушки. Влажный кончик языка коснулся мочки, но прохлада была обманчивой, она тотчас сменилась опаляющим жаром на коже и в крови. Пальцы зарылись в волосы, приподняли одну прядь.
– Они стали темнее, – заметил Джерри.
Это прозвучало для Рэй как «они уже не такие красивые».
– Жаль…
– Тебе, как цветку, нужно солнце, – сказал он мягко.
– Я никогда не была довольна своей внешностью, – смущенно призналась она.
– Почему?
Джерри накрутил прядь ее волос на палец, потом позволил им развиться и поднес к щеке. Волосы стали жестче – он предположил, что от морской воды.
– Потому что завидовала сестре. Вот она по-настоящему красива.
– Лия? У нее, на мой взгляд, слишком бледная красота.
– А когда Салем привез в Маклеллан-Лэндинг Эшли, я позавидовала и того больше. Что скажешь о ее красоте?
– Слишком темная и мрачная.
– Лгунишка!
Джерри усмехнулся и помолчал.
– Когда я впервые увидел тебя, то счел не в меру бойкой, даже наглой девчонкой. Порой это всерьез раздражало, зато не давало угаснуть интересу. Знаешь, как говорят? К чему быть самой красивой, лучше быть самой желанной. В тебе мне нравится все. Глаза… – Он коснулся век, ненадолго скрывших глубину ее ясных зеленых глаз. – Нос… – Он тронул губами чуть вздернутый кончик, вызвав улыбку. – Подбородок у тебя не слишком острый, и это мне нравится. – Подбородок Рэй подозрительно задрожал, должно быть, она боролась со смехом. – Перейдем к шее. Чудо, а не шея! Ее я просто обожаю. Она такая нежная и гладкая, словно создана из лепестков белой лилии. А на вкус лучше миндального печенья твоей матери.
– Прекрасный образчик поэтического сравнения, – сухо заметила Рэй. – Если бы как-то за ужином ты не съел два десятка таких печеньиц, я бы ни за что не простила тебе этот комплимент.
Джерри с покаянным видом уткнулся ей в шею, и смех наконец вырвался на свободу. Рэй поспешно зажала рот ладонью.
– Щекотно!
Джерри ощутил нелепое желание замурлыкать, как котенок. Ее смех был сама невинность, само простодушие, он очищал и заставлял верить, что ничего плохого с ними уже никогда не случится.
– Смейся, я люблю звук твоего смеха. Он как пикантная приправа к нежности твоих губ.
В ответ на этот перл красноречия Рэй покачала головой.
