– Не увеличу.
– Ну, тогда, значит, через полчаса?
– Как договорились.
Мимо Дома книги, зацепив самый край, пронизав этот достаточно плотный край беспрерывно волнующейся, встревожено, но и агрессивно поревывающей толпы, Валентин пересек Красный проспект.
Багровые лица. Угрюмые лица. Веселые лица. Явно сумасшедшие лица. Ни одного спокойного понимающего лица. Валентину не очень-то хотелось с «дипломатом» в руках пробиваться сквозь толчею, правда, тщательно контролируемую нарядами милиции, но другого пути у него просто не было. Любой обход площади занял бы больше времени, чем то, которым располагал Валентин. В толпе, как в лесу, хмуро думал он, пробиваясь к дому Куделькина-младшего. Никогда не знаешь, куда тебя вытолкнет, вынесет в следующий момент. В толпе, как в лесу, точнее, как в море, подумал он. Надо все время прислушиваться к ходу толпы. К ее дыханию. К ее течению, то медлительному, то стремительному, как в водовороте. И никогда не надо ей противоречить, бороться с нею, особенно, черт возьми, с таким грузом, как снайперская винтовка в специально для того оборудованном «дипломате».
Внешне Валентин оставался спокоен.
Луч, так неожиданно отразившийся от форточки и острой световой морзянкой кольнувший его глаза, как бы мгновенно высветил всю картину, до того весьма смутную, позволил почти мгновенно понять все то, что прежде казалось размытым, неясным, аморфным, случайным, никак не связанным. На самом деле, конечно, если быть справедливым, высветил картину вовсе не луч света, случайно отразившийся от форточного стекла, а скорее, оказавшиеся незапертыми в аэропортовском ресторане замки чужого «дипломата».
Но даже не это было сейчас главным.
Главным сейчас было то, что Валентин вдруг окончательно понял, даже уверился в том, что снайперская винтовка попала в его руки не случайно. В квартире Куделькина-младшего винтовка, несомненно, хранилась для дела. Кто-то собирался из нее стрелять. Если не из квартиры Куделькина, то уж точно из квартиры крутого деда Рогожина.
Что, впрочем, неважно.
Важно то, что
Если меня действительно решили подставить, хмуро подумал Валентин, то лучшего момента для этого попросту не найти. Именно так, видимо, и надлежит действовать тем, кто решил его подставить.
Где «Хеклер», там и «Кох».
Стрелять из квартиры деда Рогожина или из квартиры Куделькина-младшего, собирались, скорее всего, в одного из выступающих на митинге ораторов. Возможно, даже в какого-то совершенно конкретного, заранее определенного. Выбор есть, хмуро усмехнулся Валентин. Это в толпу можно стрелять откуда угодно, нет проблем, ниоткуда не промахнешься, но чтобы держать под прицелом временную трибуну и конкретную, заранее определенную цель, позицию надо было оборудовать именно в квартире Куделькина.
Не ниже.
Ни в коем случае не ниже.
Наоборот, одним-двумя этажами выше.
Ничего не ведая, ничего не подозревая, гигантская толпа тяжко и грозно ухала, ахала, поревывала, тяжко и грозно ворочалась в тесных рамках прокаленной солнцем площади. Металлический мегафонный голос колебал толпу. Ее поверхность вдруг шла широкими кругами, людоворотами. Как темный чугунный расплав, выплеснутый на раскаленную сковороду. Или как глубокая заводь, растревоженная неожиданными паводковыми водами.
Выстрел в толпу мог вызвать самые неожиданные последствия.
Выстрел в толпу мог в одно мгновение вознести кого-то из кандидатов в губернаторы, не потерявших присутствия духа, в герои, и мог в одно мгновение, даже в долю мгновения, начисто уничтожить репутацию другого, растерявшегося в такой непростой момент.
Ко всему прочему, такой выстрел многое объяснял.
И странное нервное поведение Куделькина-младшего, его таинственные исчезновения его крайнюю измотанность. И необычную видеозапись, которую Валентин увидел на экране видика совершенно случайно. И появление перед коммерческими киосками бородатого плечистого чемпиона по убийствам, кем-то и для чего-то поселенного, как это ни странно, в гостинице «Обь». И новенькую германскую снайперскую винтовку «Хеклер и Кох» с полным магазином, аккуратно встроенную в «дипломат» и снабженную мощной оптикой. Наконец, такой выстрел объяснял даже то, зачем за пару дней до митинга неизвестные пацаны обломали вершину темной сибирской ели. Кто-то, несомненно, подговорил пацанов, сунул им малость деньжат, сделайте, мол, вот пацаны и порезвились. Кому в голову придет свести в уме два столь, казалось бы, разных события – сломанную хулиганами вершину красавицы-ели и выстрел неизвестного снайпера? Если бы темнохвойную красавицу не сломали на глазах Валентина, он сам бы никогда не додумался до подобной связи.
Вероятно, трибуны для выступающих ставят на площади всегда на одном и том же заранее определенном месте, решил Валентин.
Тогда все более, чем понятно.
Вершина ели мешала прицелу.
Издали Валентин еще раз глянул на окна квартиры Куделькина.
Нет, решил он.
Стрелять собирались или собираются все-таки не из квартиры Куделькина. Ну, никак не из его квартиры. Я ведь мог не уехать сегодня. Я ведь мог задержаться у Куделькина еще на пару дней, а то и на неделю. Неважно, на сколько, главное, я мог задержаться и Куделькин прекрасно знал об этом. В самом лучшем случае я мог уехать в аэропорт только сегодня вечером, подумал Валентин. Более того, сопровождать меня в аэропорт мог Куделькин. По крайней мере, собирался. Еще вчера собирался. И поехал бы, если бы я того потребовал. Короче, весь сегодняшний день я мог проторчать у Куделькина. В самом деле, не болтаться же мне по митингам. Да еще в такой душный день. Вот и получается, что стрелять из квартиры Куделькина-младшего никак не могли. Это означало бы, что кто-то решился бы стрелять из квартиры прямо при мне, никакого внимания не обращая на мое присутствие.
Исключено. Полностью исключено.
Значит, стрелять собирались или собираются из квартиры крутого деда Рогожина…
Если, конечно, собирались или собираются, хмуро усмехнулся Валентин. Воображение у меня слабое. Кроме вариантов, лежащих на поверхности, ничто не идет в голову.
Пройдя под темной аркой мимо милиционеров, окинувших его цепкими взглядами, Валентин вошел во двор.
За это время ничего на площади не случилось.
Наверное, я все придумал, хмуро решил Валентин. Никто, наверное, и не собирался стрелять. Просто воображение разыгралась. Слабое оно у меня, но вот разыгралось. Мало ли зачем понадобилась Куделькину снайперская винтовка? Бизнес есть бизнес. Куделькин же занимается каким-то бизнесом, а снайперская винтовка, в конце концов, тоже является предметом купли-продажи. Да и кто может стрелять, если винтовка находится у него, у Валентина?
И это тоже был важный вопрос.
Почему снайперская винтовка «Хеклер и Кох» оказалась в его руках?
Понятно, что если по каким-то неясным соображениям его решили подставить, и если кто-то неизвестный действительно собирается в ближайшее время стрелять в митингующую толпу, то его, Валентина, должны схватить… Может, здесь. У дома. Или в самом доме… Это неважно… Хоть в аэропорту… Где бы его ни схватили, главное, что в его руках окажется «дипломат» со встроенной в него снайперской винтовкой.
И никаких оправдывающих доводов.
Никто ведь не поверит в наивный лепет о «подарке для Джона».
А если меня не думали подставлять, подумал он, если вдруг произошла какая-то странная, какая-то невообразимая ошибка, такое в жизни тоже бывает, и снайперская винтовка попала в мои руки совершенно случайно, это тоже не скрасит жизнь и никак не прояснит создавшееся положение. Все равно ведь придется доказывать, что я не имею к винтовке никакого отношения.
Бык в загоне, хмуро усмехнулся Валентин.
Наверное, я похож сейчас на быка в загоне. Куда ни беги, как ни рой землю копытами, везде загонщики. Их не видно, они бегут с наружной стороны заборов, но загон сужается и скоро загонщики появятся впереди. Они ведь только и ждут того момента, когда можно будет вдеть в его нос железное кольцо.
С кольцом в носу любой бык становится смирным. Даже самый упрямый.
Думая так, Валентин упрямо, но споро, вот именно как бык, шел темным двором прямо к знакомому подъезду, как бы впервые наблюдая бесконечно тянущийся печальный проволочный забор по левую руку, металлические проржавевшие мусорные баки под ним, и уже не видя, а только угадывая оставшуюся за спиной угрюмую кирпичную стену Архитектурного института, давно нуждающуюся хотя бы в косметическом ремонте.
Набрав код, Валентин вошел в подъезд.
Было темно и сумрачно. Он не стал вызывать лифт.
На звонки из аэропорта Куделькин-младший ни разу не ответил, значит, его нет дома или он еще не включил телефон. Впрочем, Куделькин мог просто не поднимать трубку.
Чертов «дипломат». Тоже мне, подарок для Джона!
Поднявшись на четвертый этаж, прислушался.
Наверное, в доме действительно жили в основном старики и пенсионеры. Полная тишина, нарушаемая лишь глухими отзвуками, докатывающимися сюда с площади. Часть стариков и пенсионеров сейчас, подумал Валентин, жадно прильнула к окнам и пристально вглядывается в волнующуюся толпу, как чудовищный живой лишай заполнившую площадь, внимательно вслушивается в глухой ропот, рокот, загадочное и угрожающее порёвывание этой агрессивной толпы, а другая часть стариков и пенсионеров, может, ничуть не меньшая, как всегда, дремлет, равнодушная ко всему на свете.
Прижав ухо к запертой двери, Валентин не уловил в квартире Куделькина ничего подозрительного.
Помедлив, нажал звонок.
Звонок в пустой квартире прозвучал долго и печально, но никто не откликнулся.
Помедлив, Валентин поднялся этажом выше. Дверь квартиры крутого деда Рогожина, конечно, была закрыта. Противоположная тоже. И не слышно ничего ни за той, ни за другой дверью, все та же томительная глухая тишина, нарушаемая лишь накатывающимся с площади ропотом толпы. Лестничная площадка чисто подметена. Лишь несколькими ступеньками выше перед колонкой мусоропровода валялся окурок.
