бы дожить до весны. На следующий год приезжал следующий юнец, и уже этот, перезимовавший, стучал в его промерзшую дверь и выдавал ему двести пятьдесят рублей подъемных! И никто никогда не считался, ни боже мой!
– Север, – пояснила Таня и улыбнулась. – Что вы хотите? Взаимовыручка, без нее пропадешь. Кофейку?..
– Но ведь погода может измениться, – проскулила Лиля. – Да? Завтра или послезавтра! И самолет придет. И можно будет улететь.
– Да, – подтвердил Лева. – Таки вполне. У нас погода себя ведет как хочет и меняется как хочет. Так что и завтра, и послезавтра она вполне может измениться. Но вам, Лилечка, я советую в будущую пятницу сходить в кино. В «Полярный» привезли новый фильм, но придерживают до пятницы. Раньше, когда в ресторан завозили водку, ее тоже придерживали до…
– Подождите! – перебила Лиля. – А связь?! Телефон не работает! Или тоже ждать до пятницы?! Я не могу без связи, мне нужно позвонить!
– Можно отбить телеграмму, если уж окончательно невмоготу, – предложил Лева и поднялся. – Жди меня зпт как я тебя тчк люблю вскл. Таня, та Наташкина кухлянка, которую мы хотели отправить на материк…
– Да, да, Левушка, я тоже про нее подумала! Сейчас, сейчас. Наташка – это наша младшая, в Питере живет, – объяснила она Лиле, хотя та ни о чем не спрашивала. – А кухлянка хоть не новая, но такая красивая! Да им сносу нет, этим вещам, что местные шьют! А мы с Левой ее почистили, в порядок привели, собирались послать, да все как-то, знаете, руки не доходят.
И супруги из кухни пропали.
Лиля вздохнула, посмотрела на часы, которые показывали московское время, ничего не поняла, как посчитать, не сообразила и взглянула в окно, за которым мело. Снег – самый настоящий, инопланетный! – не падал, и не колыхался, и не летел. Он просто жил за окном, и, кроме него, ничего больше не было.
Не стало дальних сопок, магазина за поворотом, скверика с лавочками. Город тоже исчез, и другая планета исчезла. Только снег.
Через этот снег не летают самолеты и не доходят телефонные сигналы. Надо ждать неизвестно сколько, может быть, вечность, а может, до пятницы, чтобы просто позвонить. Под этот снег нельзя выйти в Лилиной куртке, которую Лева Кремер назвал «декольте». Под этим снегом запросто можно пропасть, уйти в него и больше никогда не вернуться.
Да и возвращаться, в общем, некуда.
В комнате громко разговаривали, открывали какие-то двери, а Лиля сидела – совсем одна.
…Почему Лева не верит, что дядя Коля Вуквукай выстрелил в себя? Что именно и откуда он может знать?..
И вдруг во всех подробностях привиделась ей квартира номер семнадцать по улице Ленина и как там все было. Запах свежей крови ударил в ноздри, заглушив уютные запахи Таниной кухни. И винтовка, и мертвая рука, которая словно пыталась уцепиться за батарею, но сил не хватило.
Лиля тяжело и часто задышала, сглатывая слюну, и, нашарив, сама ухватилась за холодную батарею.
Об этом нельзя думать. Нельзя вспоминать. Нельзя, нельзя!..
Только одно спасение – не разрешать себе и уехать, улететь отсюда как можно дальше и как можно быстрее.
Но лететь не на чем и ехать некуда. Даже на Аляску не попасть, навигация закрыта со вчерашнего дня!
– Ну вот! – В кухню вбежала Таня, очень довольная. В руках она держала нечто чудовищное, коричневое, огромное. Оглушительный нафталинный дух моментально прогнал все остальные запахи, и тот, самый страшный – крови, – тоже исчез. – Нашли!.. – И она потрясла коричневым и огромным у Лили перед глазами. – Носите на здоровье.
– Это юкагирская кухлянка, – объяснил Лева с удовольствием. – Самая лучшая одежда, конечно, у чукчей, а не у юкагиров, но в чукчанской в городе таки невозможно жарко!.. А я с юкагирскими охотниками дружил еще, помнишь, Тань, когда в Усть-Белой работал! Я им порох возил, чай, антибиотики, вот и подарили.
– А чукотские женщины кухлянок не носят, – вступила Таня. – У них такие меховые комбинезоны, кэркэры называются. Очень красивые и самые удобные! У меня такой есть! Но в нем, правда, жарко, спасу нет. Ну, померяйте, померяйте.
Лиля поднялась, косясь на меховое чудище, и просунула руки в рукава.
Мех был тяжелый, без всякой подкладки, плохо гнулся, от него сильно несло нафталином и еще чем-то звериным, и никакой нафталин не мог заглушить звериного духа. По подолу невиданная одежда была расшита то ли бисером, то ли кручеными нитками, то ли какими-то странными камушками.
– Как она тут и была! – констатировал Лева Кремер прочувствованно, оглядывая Лилю с головы до ног. – Хотя Наташка наша таки пониже будет.
– Ну и что пониже, Лева? Лиле в тундру не идти! А в городе и так нормально! Торбаса есть, ничего, как-нибудь!
– Спасибо, – пробормотала Лиля, которой больше всего хотелось поскорее скинуть с себя чудище. – Вы меня очень выручили.
На лестнице она некоторое время топталась, соображая, куда бы ей пристроить знатную юкагирскую кухлянку, и, воровато оглядываясь, взбежала к себе на третий этаж, отперла дверь и приладила ее на вешалку. Обойдется как-нибудь без кухлянок!
Нет, нет, она очень благодарна этим простым и милым людям за их заботу – безусловно, милую и простую, – но она не нуждается в «подъемных», а сентиментальные истории о северном братстве и взаимовыручке пусть останутся таким же сентиментальным журналистам!
Как добраться до радио «Пурга», Лиля не знала и решила, что спросит на улице. Вдруг там, на этой самой «Пурге», есть какая-нибудь спецсвязь, и ей удастся позвонить! Вряд ли, конечно, но все же!..
На улице – пришлось сильно налегать на подъездную дверь, чтобы она открылась, – не было никаких прохожих и вообще ничего, кроме метели.
Метель сразу ударила Лилю в лицо всерьез, без шуток. Впрочем, никто здесь и не собирался с ней, Лилей, шутить!.. Ветер походя, моментально сорвал капюшон, набил в волосы снега, пролез под одежду, охватил со всех сторон. Ему было наплевать, замерзнет она или не замерзнет, у него имелись другие заботы. Со стороны лимана ревело так, как будто там внезапно открылся проход в ад, и оттуда, из ада, взывали страшные голоса. Лиля кое-как поймала капюшон, пристроила на голову, его моментально сорвало снова, и перчатку унесло, когда она трясущимися руками выудила их из кармана и попробовала надеть! Перед глазами был только снег, черно-белые графитовые полосы, и она удивилась, что снег может быть черным.
Спиной вперед, придерживая на голове капюшон, а на боку сумку, которая норовила улететь, Лиля обошла дом и очутилась на тротуаре. Здесь стало еще хуже – дуло сильнее и вообще ничего не видно, кроме возникающих из мрака и пропадающих мутных огней, по всей видимости, автомобильных.
…Черт побери, хорошо бы сейчас юкагирскую кухлянку!
Черная тень попалась навстречу, на миг обрисовалась четче, выступила и опять пропала в снежной круговерти. Ничего Лиля не успела спросить!
Куда идти?!. И как идти?!.
Шелковый шарфик на шее промок и заледенел, капюшон то и дело срывало, короткую куртешку задирало и крутило во все стороны.
– Стойте! – закричала Лиля, когда из бурана шагнула еще одна тень. Человек, закутанный и застегнутый по самые глаза, остановился. Лиля не видела его лица. – Где здесь у вас радио?..
– Что?! – Человек наклонился к ней, из-за ветра он ничего не слышал.
– Радио! Радио «Пурга»! Где оно?..
Человек махнул толстой из-за куртки ручищей:
– Улица Ленина! Восемнадцать! А вход у них со стороны Дежнева!
– Далеко?
