Где-то на краю света

найти ее становилось все меньше и меньше. Завтра надежды не останется никакой. Возвращение на радиостанцию означало поражение и скорее всего – Лилину смерть.

Скорее всего, она уже ушла к Верхним людям. Или отправляется к ним прямо сейчас, а он ее не нашел и остановить не может.

Он знал, что Духи время от времени требуют жертв, но иногда с ними можно договориться, попросить, объяснить, и его чукотская бабушка Туар непременно попробовала бы с ними договориться, но Олег не умел.

Лиле Молчановой приснился сон.

Как будто они с Кириллом полетели в отпуск. И вот аэропорт, толпа, шум, переливы в динамиках, а она потерялась. Cтоит в толпе совершенно одна и не видит Кирилла, который должен быть где-то поблизости. А его нет! Потом она начинает бегать по аэропорту среди чужих людей, расспрашивать их, а они все почему- то молчат и отворачиваются, а долго бегать она не может, ей нужно непременно успеть на самолет, и в этом все дело. Она кое-как забирается в салон – во сне к самолету была приставлена вместо трапа шаткая лесенка, по которой ей пришлось лезть, – и оказывается, что Кирилл уже внутри. Она с облегчением, огромным и радостным, как в детстве, начинает тормошить и обнимать его, а он сидит неподвижно, и она все никак не может повернуть к себе его лицо. А это страшно важно – посмотреть ему в лицо. Она берет его за руку, тянет к себе, умоляет, кричит, и он поворачивается к ней, и оказывается, что это не Кирилл. То есть Кирилл, но все же не он. У него пустые белые глаза, ледяные, жесткие руки. И он берет Лилю, как берут куклу, тащит по проходу, открывает дверь самолета и выбрасывает наружу, в холод, пустоту и высоту.

И в холоде и пустоте она не умирает… сразу. Она знает, что впереди у нее несколько секунд – которые она будет умирать – и их нужно как-то преодолеть. Дожить до смерти.

А это очень много – несколько секунд. Слишком много. Ей не справиться.

Будет легко, если все кончится сейчас же, в этот же миг, но не кончается, никак не кончается, и впереди еще очень много секунд, и их нужно прожить.

Лиля закричала, и крик, сначала неслышный, вдруг стал нарастать, как будто бездна возвращала его, и от крика она очнулась.

Темно и очень холодно. Так холодно, что кажется, тела больше нет. Есть только небольшой кусочек его, где бьется сердце.

Значит, секунды не кончились, и еще какое-то время придется ждать. Придется доживать до смерти.

Зачем Кирилл выбросил ее из самолета?

Тем кусочком тела, где было сердце, живое, бьющееся, она прижималась к чему-то твердому, ледяному. Что может быть твердого в воздухе?

Кажется, совсем недавно она думала, что сопки вовсе не обязательно суша, значит, и воздушный океан может состоять из острых пик и твердых вершин, и они впиваются в нее, и есть надежда, что, ударившись о них, она разобьется, и кончатся эти несколько секунд, которые так мучительно трудно дожить!..

Лиля вдруг почувствовала боль, которой не могло быть, и это означало только одно – тело у нее все еще есть, и оно живо, и теперь придется терпеть еще и боль!

Она повернулась, подтянула ноги, стала на четвереньки и постояла немного.

Если можно стоять на четвереньках, значит, есть что-то твердое, и нет никакой бездны.

Она не летит. Она ползет.

Кирилл не выбрасывал ее из самолета.

Темно и очень холодно.

Кажется, от холода и боли она начала соображать.

Улица, метель, темные очки улетели за границу светового круга. Она идет, время от времени цепляясь за фонарные столбы, чтобы ветром ее не унесло в лиман. Потом темнота становится еще гуще, кончается воздух, а потом какой-то удар или несколько ударов, и больше ничего.

Боль, как и Лиля, медленно приходила в себя, деловито принималась за работу. Больно стало сначала в голове. С трудом сообразив, как это сделать, Лиля пощупала голову. Пальцы ничего не чувствовали, зато кожа под волосами ощутила ледяное и как будто чужое прикосновение. Ног она не ощущала вовсе, но тем не менее они есть, их Лиля тоже пощупала.

Здесь нет метели, значит, она не на улице, а за какими-то стенами.

Теперь больно стало в груди и в животе, так, что перехватило дыхание. Некоторое время Лиля старалась не двигаться, чтобы дыхание вернулось.

Оно вернулось вместе с болью, но выхода не было, приходилось дышать.

– Где я? – спросила она вслух. Горлу тоже было больно. – Где?..

Помогая себе руками, которые плохо слушались, она поднялась на ноги, постояла и двинулась вперед. Ладони сразу же уперлись в твердое, и она повернула в другую сторону.

Помещеньице было крошечным и низким, голова доставала почти до потолка, с которого Лиле в волосы что-то посыпалось.

Там, должно быть, пауки. Снежные безглазые пауки. В волосы ей падают пауки, которые живут в этой ледяной темноте.

Эти придуманные пауки напугали ее больше, чем холод, тьма и боль. Она завизжала, то есть ей показалось, что завизжала, и стала метаться, то и дело натыкаясь на ледяные неровные стены. Откуда-то все время шел прерывистый, еле слышный звук, похожий на скулеж новорожденного щенка.

Лиля присела, зажмурилась и короткими, истеричными движениями стала вырывать на себе волосы вместе с пауками, которые там возились. Они возились там совершенно явно!..

Сколько еще ждать?! Когда закончатся эти ненавистные секунды, которые нужно прожить, чтобы наступила смерть?..

Она вдруг закашлялась – в горле что-то сместилось и поехало – и кашляла долго и надсадно, наклонившись вперед, упершись руками в ледяное, твердое и неровное, зато новорожденный щенок перестал скулить.

Должно быть, он уже замерз и умер. Слава богу.

А если не умер?.. Если его еще можно спасти?

Север шутить не любит, отчетливо сказал кто-то поблизости. На Арктическом побережье Ледовитого океана пурга.

Терапевт Нечаев предупреждает об опасности авитаминоза. В марте состоится гонка на собачьих упряжках под названием «Надежда». В ванкаремской тундре возросло поголовье оленей.

Лиля зашарила вокруг себя – стала искать щенка, который то ли умер, то ли не умер. Ничего живого, теплого, только холод, лед и острые углы. Подниматься на ноги нельзя, там, вверху, пауки, и они посыплются на нее, как только она поднимется. Нужно ползком, на ощупь.

Она поползла, уткнулась во что-то лбом, повернула и поползла в другую сторону. Рук и ног она совсем не чувствовала, но знала, что они у нее есть.

Теперь, уткнувшись лбом, она приналегла, и твердь поддалась. Лиля уперлась, налегла сильнее и головой вперед вывалилась в пургу.

Ветер, ледяной и веселый, охватил ее, закружил и понес, понес – все-таки она летит и никак не может долететь до смерти! Жаль, что пурга, она так и не увидит, как выглядит эта земля сверху – безграничные пространства снега и льда, торосы, горы и сопки и ни одной живой души до самого Северного полюса, который на уроке географии представлялся ей просто точкой на карте. Точкой, куда сходились меридианы.

Ветер все нес и нес ее, и она зажмурилась от счастья – стало хорошо, спокойно и совсем не больно, и она вдруг радостно удивилась, что умирать на самом деле совсем не страшно, а даже приятно! Страшно ждать смерти, но зато она приходит лучшим другом, избавлением, спасением.

…А щенок? Она искала щенка. Она может его оставить, только если он тоже умер – тогда не страшно. А если жив, одного Лиля не может его бросить.

Ветер на секунду ослаб, как будто вздохнул, чтобы дунуть с новой силой, и Лиля подалась назад, туда, откуда только что выползла, наткнулась на стену, зашарила по ней, понимая, что, как только ветер наберется сил, она потеряет и стену, и землянку, которая прикрывала ее от ветра, и щенка, которого она