Дора, их прислуга, стояла и смотрела в окно.
– Доброе утро, Дора.
– Доброе утро, сеньора. Затопить камин в гостиной?
– Камин? – Ана Мария растерялась от этого вопроса. А потом, тоже посмотрев в окно, заметила: – В «Дозорном», я смотрю, затопили. Ну, пожалуй, – сказала она не очень уверенно. – Да, затопите. Тогда в доме будет не так сыро. – Ана Мария снова посмотрела в окно. – Какой тоскливый день… – добавила она недовольно.
– А вот в Хижине не топят, – сказала Дора, все так же глядя в окно.
– Дон Карлос спит в свое удовольствие, не то что я, – вздохнула Ана Мария.
Дора продолжала сосредоточенно смотреть в окно. Отсутствие дыма над трубой Хижины напомнило ей, что на днях над ней вился дымок. «Когда это было?» – подумала Дора, и тут же, повинуясь внутреннему голосу, напомнившему ей о заведенном порядке, повернулась к Ане Марии:
– Приготовить вам завтрак, сеньора?
– Нет, Дора, спасибо. Пока только кофе.
Елена вышла из комнаты для гостей, и, закрыв за собой дверь, прислонилась к ней. Первым делом она упрекнула себя за слабость. Но предчувствия никогда не обманывали ее, а значит, предотвратить случившегося она не могла. И потом, почему ее должна интересовать жизнь сестры? Хотя совсем не это интересовало ее на самом деле.
«Значит, она все-таки влезла в постель к Карлосу, – подумала Елена. – Бывают же люди, даром времени не теряют». С самого начала она знала, что Кармен окажется в объятиях Карлоса. Ну что ж… Он мужчина привлекательный, этого у него не отнимешь; привлекательный, грубый и неприятный – таким не место в приличном обществе. Почему это должно ее интересовать? Пусть Ана Мария с ним носится, если хочет. Елене было неприятно и собственное раздражение из-за того, что Карлос спит с Кармен. Почему именно этот невоспитанный тип, который делает только то, что ему вздумается, и ее двоюродная сестра, записная красотка, должны доказывать, что у них нет предрассудков? Других не нашлось, что ли? И ничего другого мы не ценим, только пренебрежение приличиями, так что ли? Что, нет никого, кроме людей, которые только и знают себе, что беззаботно трахаются, а все кругом от них в восторге, – как же, такие свободные, такие милые? А остальным куда деваться прикажете? Вопросы множились, и Елена все распалялась и распалялась. Мир казался ей очень, ужасно несправедливо устроенным, и она всей душой, до ожесточения осуждала Карлоса. «Что он себе воображает? Да кто он такой, чтобы решать, с кем ему спать? За кого он нас всех принимает? – спрашивала себя Елена, готовая вот-вот расплакаться. – За кого он принимает меня?»
Перед входом в дом Аррьясы Рамон Сонседа сложил зонт и потряс им, чтобы дать стечь скопившимся на ткани каплям воды. Рамон пришел пешком, поэтому башмаки его промокли и были облеплены землей: она разлеталась во все стороны, пока он упрямо вытирал ноги о большую сетчатую подстилку, которую по распоряжению Аны Марии всегда клали перед портиком в плохую погоду. Рамон тряс зонтом и одновременно сражался с подстилкой, что делало его похожим на клоуна; и без того округлая, приземистая фигура Рамона в широкополом непромокаемом плаще выглядела комично. Наконец, он прислонил зонт к стене под портиком, повесил плащ на спинку стула – с них на подстилку тут же потекли два тонких ручейка, – еще потопал ногами, теперь уже просто о пол, и решительно вошел в дом.
Фернандо Аррьяса в теплом полосатом коричнево-зеленом халате, надетом прямо на пижаму, поджидал Рамона, стоя около стола, на котором был накрыт обильный завтрак. В одной руке Фернандо держал дымящуюся чашечку кофе, в другой – блюдце, и, добродушно улыбаясь, смотрел на Рамона Сонседу: похоже, он не упустил ни одной подробности, наблюдая за тем, как бестолково сосед топтался у входа в дом. Когда Рамон вошел в столовую, Фернандо взял чашку и блюдце одной рукой, а другой ласково похлопал гостя по спине, приглашая к столу. Было десять часов утра, и разница между душевным и физическим состоянием мужчин бросалась в глаза. Усевшись, Рамон Сонседа сразу же взял чашку черного кофе, вытащил из футляра сигару и приготовился закурить.
– «Эпикур», первый номер, – с гордостью заметил он, покрутив сигарой перед глазами добродушно улыбавшегося Фернандо. – Превосходные сигары, – Рамон замолчал, подумал и сказал: – Погода – дрянь, может, съездить в Сантандер, посмотреть, что новенького там получили на этой неделе?
– Что, за простыми сигарами надо ездить в такую даль?
– Простыми?! Да никогда! Я курю только настоящие гаванские, не что-нибудь! – Рамон наклонился к Фернандо, словно собираясь поделиться какой-то тайной: – Знаешь, табачных магазинов, настоящих, где выбор есть и толк в сигарах знают, во всей Испании раз-два и обчелся, уж ты мне поверь. Смотри, магазин в Барселоне, где я покупаю, «Погребок сигар», на улице Росельон – раз. В Мадриде на проспекте Магеллана, я всегда туда захожу, когда приезжаю, – два. Ну и здесь, в Сантандере, на улице Мартильо, того же уровня. Все остальное просто барахло, – торжествующе заключил Рамон, любовно вертя сигару в руках.
– Как тебе известно, я врач, и моя работа состоит в том, чтобы по мере возможностей продлять жизнь человека, и мою точку зрения ты знаешь, повторяться я не стану.
– А я, как тебе известно, хочу жить, жить и жить. Жить, а не существовать, понимаешь? – тут же вскинулся Рамон, после чего, словно в подтверждение собственных слов, с наслаждением принялся раскуривать свою «гавану».
Послышался женский голос:
– Здравствуй, Рамон. Уже обкуриваешь мне дом? Рамон поспешно вскочил, хозяин дома тоже поднялся, но лениво, по-домашнему.
– Но ты же не потребуешь, чтобы я потушил? – спросил он Ану Марию.
– Нет, конечно, – засмеялась та. – Это я так. Мне очень нравится запах настоящих гаванских сигар…
Рамон довольно улыбнулся.
– …потому что их курил отец. Но именно гаванские, а не что под руку попадет, – уточнила она с самым серьезным видом.
– Ах-ах-ах, – сказал Фернандо.
– Какая жуткая погода, – протянула Ана Мария, подходя к окну. – Пойду-ка я к себе, – сказала она и скрылась где-то в глубине дома.
Мужчины остались вдвоем. Они молчали довольно долго, потом Рамон очень серьезно попросил:
– Слушай, объясни мне, что происходит. По-моему, тут творится что-то странное из-за этой смерти судьи Медины, нет? Чем, интересно, полиция занимается и эта баба, судья, похожая на кобылу? Они тыркаются впотьмах, и всех перебаламутили, дальше некуда.
– Как ты это выяснишь, Рамон? Никак. Но судья де Марко… Мариана, – тут же поправился Фернандо, – человек знающий, а в помощь ей прислали специальную группу, поэтому, мне кажется, у нас нет причин для беспокойства: они найдут убийцу, рано или поздно.
– Да ерунда это все! Ничего они не знают, ровным счетом ничего. Зато задергали всех и тут, и в Холмистом, и в Каштановой долине. Вчера после обеда явились к нам, вопросы задавали, а потом отправились в Хижину, но поскольку Карлос теперь весь из себя такой влюбленный, то пришлось им утереться: ключа я не дал, еще чего. И все почему? Да не знают они ни черта, вот почему. Хотел бы я знать, им что, в городке нечем заняться?
И пока Рамон говорил, Фернандо молча крутил в руках кофейную ложечку и постукивал ею по салфетке, которую рассеянно положил на скатерть. Казалось, мысли его далеко, но, посмотрев на Рамона Сонседу, он сказал:
– Тебе не приходило в голову, кто убийцей может оказаться кто-то из живущих здесь?
– Здесь?! – испугался Рамон. – В Холмистом? В Каштановой долине? Что ты, собственно, хочешь сказать?
– Да, здесь. Конечно, это не кто-то из наших. Я хочу сказать… – уточнил Фернандо, увидев, какое тревожное лицо сделалось у Рамона, – не из нашей компании, но кто-то из тех, с кем мы отдыхаем бок о бок.
– Но что… – Рамон поперхнулся этим вопросом и закашлялся, одновременно выдыхая дым и с силой колотя себя по груди. Фернандо поднялся и постучал его по спине.
