них деньги и подарки. Надо подчеркнуть, что мужчины при виде ее теряют голову. Потом моя героиня встречает человека, который является полной противоположностью всем ее любовникам. Вот тут-то и начинается драма. Сначала ее новую жертву, как и всех мужчин, влечет к ней, но когда он узнает ее ближе, то разочаровывается, в нем пробуждается злоба к ней. Он начинает вести свою собственную игру и побеждает. Распутница влюбляется в него. Когда же она надоедает ему, он бросает ее и начинает ухаживать за другими женщинами. Эта линия похожа на линию Скарлетт О'Хара и Ретта Батлера в фильме «Унесенные ветром».
– И вы думаете, что вам это удастся? – недоверчиво спросил Голд.
– Да. Весь вопрос в том, у кого сильнее воля.
Голд покачал головой.
– Если ваша героиня такова, какой вы ее описали, у вас ничего не выйдет. Я уверен в этом.
– Давайте дождемся конца эксперимента, и вы убедитесь, что я прав, тем более что вас устраивает любой результат. Ведь вы считаете, что фильм все равно будет интересным.
– Думаю, что да, – задумчиво сказал Голд. – Хорошо, приступайте. В качестве задатка я дам вам две тысячи долларов. Если ваш сценарий будет то, что мне нужно и что я уже успел представить, я заплачу вам за него, когда он будет окончен, еще пятьдесят тысяч. Можете рассчитывать на помощь работников киностудии, если она вам потребуется.
– Можем ли мы составить письменный контракт на сценарий?
– Конечно. Я прикажу, кому следует, связаться с вами.
– Даете ли вы мне три месяца? Если мне в этот период ничего не удастся, значит, я напрасно потратил время.
Голд Рекс кивнул.
– Встретимся через три месяца. Это будет любопытный, жизненный эксперимент. Желаю вам весело провести время. – Он сделал знак официанту. – Я должен ехать в клуб. Не хотите ли вы поехать вместе со мной, мистер Фарстон?
Я покачал головой.
– Нет, благодарю вас. Мне надо все хорошенько обдумать, составить план.
Голд подписал чек, расплатился с официантом и встал.
– Доброй ночи, – сказал он. – Через день-два к вам придут со студии.
Он пошел к выходу, опустив голову, сунув руки в карманы. Когда он проходил мимо столиков, некоторые посетители здоровались с ним, но он вышел, не обратив на них ни малейшего внимания. Я взял бокал с бренди. «За тебя, Ева, – подумал я. – И за пятьдесят тысяч долларов».
7
Последующие две недели я не видел Кэрол. Ежедневно утром и вечером я звонил ей, но мне отвечали, что она или на студии, или в квартире мистера Голда. Не знаю, была ли она занята своим сценарием или избегала меня. Если бы не наша последняя размолвка, я вообще не задумывался бы об этом. Когда у нее было много работы, Кэрол часто исчезала на неделю или на две, и я не обращал на это внимания. Теперь я волновался. Я вспомнил, как она в ресторане смотрела на меня, я знал, что впервые за два года нашего знакомства она обиделась и рассердилась. Я считал, что имеется единственная возможность примириться с женщиной, с которой ты поссорился, – это оставить ее в покое. Но Кэрол не была похожа на остальных женщин, и с ней нельзя было поступать по трафарету. Она была искренна в своей обиде. Я хотел убедить ее, что причины для ссоры не существовало, что она зря сердится на меня, но боялся, что мне это не удастся. Конечно, можно было поехать на студию, но я считал более разумным поговорить вначале по телефону. Она тогда не видела бы моего лица. Я уже говорил, что солгать Кэрол просто невозможно. Следовало действовать очень осторожно и внушить ей, что между мной и Евой ничего не произошло. Я ежедневно звонил мисс Рай по телефону, передавал приветы, но поехать на студию не решался. К этому времени я уже покинул свой загородный дом. Невзирая на раздражение моего слуги Рассела, я поселился снова на своей голливудской квартире. Он думал, что я еще по крайней мере месяц проживу во Фри-Пойнте. На мой же поспешный переезд повлияло то, что у меня из головы не выходила Ева, которую я желал видеть. Через три дня после нашей встречи, вечером, я подъехал к ее дому на Лаурел-Каньон-Драйв. В окнах не было света. Не останавливая машину, я проехал мимо, испытывая странное чувство удовлетворения оттого, что снова вижу этот дом.
На четвертый день после завтрака я позвонил Еве. К телефону подошла ее горничная, Марта. Когда я попросил позвать мисс Марлоу, служанка поинтересовалась, кто звонит. Немного поколебавшись, я ответил:
– Мистер Клив.
– Очень жаль, но мисс Марлоу сейчас занята. Что ей передать? – спросила Марта.
– Я позвоню позже.
– Она скоро освободится. Я передам, что вы звонили.
Я поблагодарил и повесил трубку. Несколько минут я неподвижно сидел перед телефоном. «Почему у меня испортилось настроение? – спрашивал я себя. – Разве я не знаю, кто она?» В тот день я больше не звонил ей и не мог работать. Вспомнив о Голде, я попытался набросать план сценария, но не выжал из себя ни строчки. Пока я не узнаю Еву поближе, я не могу написать о ней.
Мое присутствие было очень обременительно для Рассела. Он привык к одиночеству и к тому, что я редко бываю дома. А тут пришлось слуге смириться с тем, что я весь день ходил взад и вперед по коридору, спальне и библиотеке. И только вечером я назначил свидание Клер Якоби, певице, хотя у меня не было ни малейшего желания слушать ее бессвязную, нескончаемую болтовню. После полуночи я вернулся домой, пьяный и злой. Рассел ждал меня. Он принес мне виски, я отослал слугу спать и позвонил Еве. В трубке раздавались монотонные гудки, но ответа не было. Положив трубку, я пошел в спальню, разделся, облачился в пижаму, вернулся в комнату и снова позвонил. Часы показывали без двадцати минут час. На этот раз мой звонок достиг цели.
– Хэлло, – сказала Ева.
– Привет, – как только я услышал ее голос, мой рот пересох от волнения.
– Как поздно вы звоните, Клив.
В прошлый раз она сказала, что узнает меня по голосу, но я не поверил ей. Один ноль в ее пользу: она действительно узнала меня.
– Как вы поживаете? – Я уселся в кресло.
– Хорошо.
Я подождал, полагая, что она добавит что-нибудь, но телефон молчал. Это был мой первый опыт неудачного телефонного разговора с ней. Потом последуют многие телефонные беседы с Евой, такие же односложные и сдержанные.
– Вы слушаете? – выждав немного, спросил я. – Вы еще не повесили трубку?
– Нет, – голосом ровным и далеким отозвалась Ева.
– А я решил, что вы повесили трубку. – И я откинулся в кресле. – Вы прочли книгу, которую я послал вам? Она вам понравилась?
Воцарилась пауза. Потом я услышал какое-то бормотание.
– Что? – спросил я.
– Я не могу сейчас разговаривать, – сказала Ева. – Я занята.
Меня охватила дикая, неудержимая ярость.
– Господи! – крикнул я. – Неужели вы работаете не только весь день, но и всю ночь?
Но это был зов в пустоту, которая ответила отрывистыми гудками, так как на той стороне меня больше не пожелали слушать и повесили трубку. Ровное тиканье часов оглушило меня. Я сидел, вцепившись в телефонную трубку до тех пор, пока мне не позвонили со службы связи и не попросили положить трубку на рычаг. Я бросил трубку, допил виски и выключил свет. Оставив гореть настольную лампу, я снова уселся в кресло и закурил сигарету. Битый час я думал о той, с которой так неудачно пытался завязать разговор. Мне стало казаться, что мне не справиться с Евой, что с ней будет гораздо тяжелее, чем я решил вначале. Вспомнив предложение Голда, я впал в панику. Прошло четыре дня с тех пор, как я навестил эту женщину, и никакого шага вперед. Повесив трубку, она доказала, что не проявляет ни малейшего интереса к моей особе. Она даже не сочла нужным извиниться. «Я не могу разговаривать. Я занята». Она бросила трубку.
