— Сколько до автовокзала?
Глава 4
Дикие люди
Пробыв неделю в Пури и окрестностях, мы отправились на машине на юг и четыре дня провели, переезжая от одного дикого племени к другому. Турагенты пытаются превратить такие поездки в экзотическое шоу. На самом деле каждый четвертый житель Ориссы — представитель одного из племен. Восемь миллионов дикарей! Они живут своим укладом и на своей земле. Из-за земли постоянно возникают конфликты. За месяц до нашего с Гошкой приезда неподалеку от Бхубанешвара полицейские расстреляли группу туземцев, перегородивших дорогу в знак протеста против того, что производственный комплекс отобрал их земли. А донгария сгоняют с холма Ньямгири, на котором они живут, — там нашли месторождение бокситов. Но это остается за рамками туристических аттракционов.
В Ориссе солнце выходит из океана. На рассвете вдоль линии прилива против рыбацкой деревни рассаживаются смуглые рыбаки. Издалека они похожи на птиц, застывших по колено в воде. Но подходишь ближе и видишь, что вовсе они и не рыбачат: из воды тут и там торчат голые рыбацкие задницы. Отчего-то вспоминается Миклухо-Маклай с его папуасами. Одновременно желание купаться исчезает. Мы с Гошкой бросаем в воду по нескольку рупий «на дорожку» и возвращаемся в гостиницу. Где-то хрипло кричит петух, возвещая начало февральского дня, а для нас — еще и сигнал к отъезду. Обаятельнейший из местных гидов Джексон (так он называет себя) караулит нас на скамеечке у входа. При виде нас его лицо принимает умильное выражение, и он машет нам добытым в аренду цифровым фотоаппаратом. Вчера вечером Джексон уговорил нас воспользоваться услугами его турфирмы и с утра пораньше принялся наблюдать за нашими перемещениями. На всякий случай, чтобы не сбежали.
Итак, мы отправляемся в путешествие, полное опасностей. Впереди нас ждут горы и дикари, которых до нас не видел ни один русский. Я — Зикмунд, а Гошка — Ганзелка![11] Мы будем питаться тем же, что и дети природы, спать так же, как они. Мы будем объясняться знаками. Главное улыбаться! Если улыбка добрая и открытая, если за ней не скрываются животный ужас или звериное коварство, то любой дикарь поймет, что ты — друг, и будет вести себя соответственно.
Я вижу свое отражение в зеркальце над ветровым стеклом и широко улыбаюсь. Улыбка получается так себе. Честно говоря, ехать к дикарям мне не хочется: дорога далекая, а поездка дорогая. И хотя Джексон клянется, что покажет нам «самую волшебную Индию, какую только можно представить», у меня есть основания сомневаться в его объективности.
«Амбассадор» прыгает с кочки на кочку, скрипя амортизаторами. Мы с Гошкой расположились на заднем сиденье, которое Джексон при нас демонстративно накрыл потертым ковром. Ковер должен придать путешествию, как выразился наш гид, VIP-уровень. Еще он, судя по всему, должен явиться зримым подтверждением расходов Джексона. Автомобиль, на котором мы едем, тоже выглядит раритетом. Сделанный по лекалам английской модели пятидесятых, запакованный в трехмиллиметровый слой железа, он напоминает о надежных колониальных временах и передвигается солидно и неторопливо. Укачивает в «амбассадоре» не меньше, чем на корабле.
Время от времени Джексон предлагает нам воды (это должно символизировать заботу фирмы о клиентах), а иногда делает знак шоферу, выходит из машины и показывает какую-нибудь диковину. В такие моменты особенно занятно наблюдать за ним самим. Ему лет тридцать, и он принадлежит к тому типу мужчин, который встречается чуть не в любом уголке земли. У него худое лицо, обрамленное черными, слегка вьющимися волосами, резко очерченные скулы и темные подвижные глаза. Джексон может сойти за араба, итальянца, еврея, грузина, цыгана, но больше всего напоминает маленькую верткую обезьянку. При виде чего-то, на что следует, по его мнению, обратить наше с Гошкой внимание, у него загораются глаза, и он взахлеб рассказывает, к примеру, о кофейном дереве или показывает, как растет кешью. Потом достает крошечный блокнот и что-то записывает бисерным почерком. Скорее всего то, о чем только что рассказал, чтобы в конце пути, если возникнут спорные моменты, иметь все козыри на руках. В общем, если бы Джексон производил чуть меньше суеты, цены бы ему не было.
Шофер, напротив, медлителен и немногословен. У него орлиный нос и взгляд вождя Оцеолы. Он уверенно ведет машину по тому, что в Индии принято называть дорогой. Его голова монотонно покачивается в такт выбоинам. Вместе с ней, по сторонам, как перья на голове у Оцеолы, покачиваются прущие из кромок ушей волосы — толстые и жесткие, похожие на черные гитарные струны фирмы «Ла Белла». Время от времени шофер достает расческу и аккуратно проводит ею по воздуху от края каждого уха — раз-два! При этом кончики волос дрожат и кокетливо завиваются. Я посылаю Гошке многозначительный взгляд, Гошка понимающе кивает: мол, нам такое не светит. И мы молча едем дальше.
Незадолго до полудня мы добираемся до Чилки. Дорога идет вдоль берега, и Джексон жестом вождя международного пролетариата указывает на воду — он привез нас к самому большому в Азии соленому озеру. В его глазах светится такая гордость, словно сам он это озеро и солил! Мне не хочется его расстраивать, и я молчу про Каспий.
Мы останавливаемся возле небольшого ресторанчика на берегу. Джексон заказывает нам с Гошкой здешний деликатес — гигантские креветки. «Джумбо-джумбо!» — говорит он и смеется. Это первая еда первого дня программы, и фирма старается не ударить в грязь лицом. Наш верткий гид крутится возле столика, дублируя официанта и на ходу успевая сообщить, что на озере обитает самая крупная в мире колония фламинго, есть орлы и соколы… А зимовать сюда прилетают утки аж из Сибири!
— Знаете Сибирь? — спрашивает нас с Гошкой Джексон и зачем-то заговорщицки подмигивает.
Я живо представляю счастливых птиц, которые выбрались из сибирских сугробов и долетели до этих обетованных берегов. От воды веет легкий бриз, креветки фантастически вкусные, и к индийскому пиву, в котором поначалу чудились какие-то добавки, оказывается, тоже можно привыкнуть. В общем, все славно, вот и перелетные птицы — какие молодцы! А до чего отвратительно эксплуатировали их образ в школе. Мол, и вовсе не хотят они лететь в южные края — вынуждены! И ждут не дождутся, когда можно будет вернуться. «С чего бы это? — думаю я, пожирая очередную креветку. — Пищи здесь навалом, и стоит копейки. Крыши над головой не надо. Народ добрый… А у нас?!»
Это сравнение никогда не произносилось, но всегда подразумевалось. Имелось в виду, что советские граждане, стоит только открыть границы, моментально свалят за кордон, несмотря на все старания идеологов. Однако вот ведь, свалили — но не все! Я, к примеру, уже сколько лет провожу зимы в теплых краях, но к весне непременно возвращаюсь домой. Хотя бы для того, чтобы получить новый повод для отъезда.
Я намереваюсь взять последнюю креветку, но меня опережает Гошка. Оказывается, пока я думал о родине, он сожрал всех членистоногих. Да еще и, судя по горе панцирей возле моей тарелки, успел незаметно пододвинуть мне свои объедки. Ну, бог ему судья!
Я собираюсь встать, когда откуда-то сверху Гошке на плечо падает лепешка птичьего дерьма. Впрочем, она такого размера, что впору подумать о священных индийских коровах. Джексон в ужасе мотает головой и бежит за салфетками, а я поднимаю глаза и вижу высоко над нами утиную стаю. Сибиряки держат строй так, словно по краям у них летят охранники с автоматами. И мне вдруг приходит мысль, что птицы просто промахнулись: Гошка с креветками ни при чем! Выстрел должен был достаться мне за непатриотичные мысли. Потому что наши остаются нашими, вне зависимости от времени, когда живешь, и места, где находишься.
Во второй половине дня начинаются настоящие приключения. Мы вместе с «амбассадором» карабкаемся в горы. По сторонам исчезают деревни, их место занимают леса. Нет храмов, нет памятников,
