магические — для души, шампиньоны — в пищу. И точка! Осенью на Кейп-Коде (том самом Тресковом мысе, которому Иосиф Бродский посвятил колыбельную) вырастают несметные полчища подосиновиков. Приезжаешь, за пару часов набиваешь багажник и возвращаешься с добычей домой. И так каждую осень. Одной поездки хватало на год.
Однажды после тамошней грибной охоты я шел с двумя корзинами подосиновиков и встретил американскую пару.
— Это у вас что? — нерешительно поинтересовался мужчина.
— Грибы, — ответил я.
— Вы их курите или жуете? — озадаченно спросила женщина. Мне стало жалко американцев, и я пригласил их на обед, но они в испуге замотали головами и поспешно удалились. Для них съесть
Впрочем, у меня и с «травой» были непростые отношения. На протяжении двух лет в Бостоне по субботам компания русских программистов пыталась меня приобщить к марихуане, но та на меня не действовала. Я старательно втягивал дым, несколько секунд ждал обещанных чудес и разочарованно передавал «косяк» по кругу — мол, напрасно продукт переводите! И лишь однажды, возвращаясь на машине с субботних посиделок, я обнаружил, что не знаю, ни где нахожусь, ни куда еду. С безнадежным упорством я пытался вспомнить, что? я уже проехал, а что еще нет. Отчаявшись найти ответ на свой вопрос, я остановил машину, включил радиоприемник и, настроившись на бостонскую волну, стал слушать новости. Передавали репортаж о забастовке шахтеров в Перу. Либеральная радиостанция явно была на стороне рабочих. В паузах между фразами диктора явственно слышались крики толпы, скандировавшей по-русски: «Идет руда! Даешь продукт труда! Идет руда! Руда туда-сюда!»
После этого я стал бояться «травы» и перестал ездить к программистам.
Если бы не Гошка, вряд ли я отважился бы на грибы. Я и вообще-то всегда был против наркотиков.
В темнеющем небе поднималась ущербная луна. Она была неяркой и злой. От ее бледного света стало сыро и холодно. Я зашел в комнату за одеялом и по пути заглянул в зеркало. Из рамы на меня смотрел мужчина с отвратительными красными пятнами на лице и мешками под глазами. Незнакомец еще некоторое время понаблюдал за мной, потом повернулся и пошел к двери. Я подождал, пока он выйдет, и тоже отправился наружу. На ходу набросил на себя одеяло и вернулся к пластмассовому креслу.
Не только земля — облака, закатное солнце, даже воздух! — все выглядело чужим. Небо тоже было «разъято», и фрагменты имели вес. То здесь, то там в воздухе висели багровые капли, словно частицы заходящего светила, а сам воздух колыхался, как кисель.
Справа внизу лежал холм, напоминавший хребет закопанного в землю ящера. Я посмотрел на него — под моим взглядом холм зашевелился и пополз ко мне. Деревья на его вершине, как по команде, наклонились и стали похожи на жесткую шерсть. Чудище отчетливо приближалось!
Я торопливо отвел взгляд от пропасти и уставился в бетонную дорожку под ногами. Бетон был старый и потрескавшийся. Чем пристальнее я всматривался в его рисунок, тем отчетливее видел, как на поверхности проступают фигуры многоруких индийских богов. Кали с высунутым языком и ожерельем из человеческих черепов стояла, ухватив одну из четырех рук бога-разрушителя Шивы, а его кобра тянулась к летящему по небу человеку-обезьяне Хануману. Еще дальше царственный Вишну восседал на человеке- птице Гаруде. Из толпы выглядывали Парвати и Лакшми. Были там и боги, которых я не знал. И было их множество! В центре, прямо между моими стопами, пританцовывал Ганеша — мальчик со слоновьей головой. Остальные фигуры из индуистского пантеона мерцали и вращались вокруг него. Чем дольше я смотрел, тем быстрее становилось вращение. В конце концов у меня начала кружиться голова. Я изо всех сил пытался остановить эту чертову карусель и, кажется, преуспел — вращение прекратилось, и вместе с ним исчезли фигуры. Там, где только что кривлялись зверские рожи, теперь были видны лишь трещины в бетоне. Правда, победа моя была пирровой: трещины на глазах становились шире, и вскоре из них повалил дым. Ноги исчезли в его клубах и начали удаляться. И вновь я бросился в бой и попытался вернуть реальность! Это было похоже на борьбу тонущего с волнами: на мгновение удается вынырнуть и разглядеть далекий берег, но тотчас новый вал накрывает тебя с головой. В одно из таких «выныриваний» мне открылось, что ноги у меня ужасно грязные. Мало что до сих пор доставляло мне такое огорчение, как эта грязь! Я вглядывался в черные пятна на ногах до тех пор, пока не понял, что никакая это не грязь, а обгоревшие и обуглившиеся участки кожи. На глазах их становилось все больше! Стали видны кости…
— Господи! — выдохнул я и почувствовал, что плачу. Мне было жалко собственных ног.
Я сидел, упершись подбородком в ладони, и думал о своей никчемной жизни. Зачем было ехать в Кодайканал и жрать грибы?! Зачем вообще вести себя как незрелый юноша? Так я корил себя, пока не пришла мысль, что Христос на картине Крамского должен был размышлять примерно о том же. Он был так же одинок, как я, и вокруг простиралась такая же пустыня, как вокруг меня.
За этими мыслями я не сразу заметил идущего по дорожке человека в длинном плаще.
— Вы ели грибы? — строго спросил мужчина.
Я кивнул и решил ничего не говорить, пока не последует продолжение.
— Пойдемте сыграем. — Мужчина махнул рукой в сторону гостиницы, на которой к этому времени загорелась неоновая вывеска «Казино», и, взяв меня под руку, повел к богато украшенному входу.
Даже мысль об игре была мне противна, и я быстро замотал головой.
— А почему тогда наркотики запрещены, а казино нет? — спросил на ходу незнакомец. — Вы ведь за запрет наркотиков, так?
Я не знал, что ответить. Да, пожалуй, я был за запрет наркотиков. Особенно грибов.
— В таком случае вы — убийца! — сурово сказал мужчина в плаще. — К игре привязываются и быстрее, и крепче! Знаете, сколько
— Кто сказал, что казино — хорошо? Грибы — плохо! — пробормотал я. И рассказал грустную историю о двух наркоманах — друзьях своей юности. Ничего в той истории не было особенного: жили, употребляли и в конце концов оба умерли. Но затесался туда один смешной эпизод. Однажды, забив «стрелку» двум подружкам в Парке культуры и отдыха, друзья перед свиданием наелись мухоморов. И вскоре им стало не до девушек: со страшной диареей (или, по-простому, поносом) наркоманы оказались в летнем туалете неподалеку от места встречи. Они сидели рядом и спорили, кто из них двоих кому чудится, когда в туалет зашел дворник с совершенно белыми глазами и, глядя на молодых людей, удрученно произнес: «Надо же, и здесь статуи!» После чего достал носовой платок и принялся смахивать пыль с до смерти перепугавшихся наркоманов. После этого происшествия мухоморов они не ели.
Я вспомнил об этом давнишнем случае скорее всего из-за словечка «очко» в рекламе казино.
Мой рассказ отчего-то расстроил незнакомца в плаще.
— Дураки твои друзья, — неожиданно резко сказал мой собеседник. — Жрали что ни попадя. Дай мне две! — обратился он к ящеру.
Ящер приподнял табличку и достал из нагрудного кармана две дюжины грибов. Человек в плаще разом заглотил их и показал мне синий язык.
— Запомни, запрет на наркотики выгоден властям! — важно изрек он. — Именно власти получают львиную долю прибылей от нелегальной торговли!
Ящер согласно закивал, а мужчина полез в кошелек и достал визитку. «Дон Хуан, эсквайр» — было написано на картонном прямоугольнике.
— Что я сделал?
— Ты съел грибы.
