виднелась железная дорога, и по ней среди зеленых полей под синим-пресиним небом бежал крошечный поезд. Ничего не надо было придумывать, готовая фотография! Оставалось только в ручном режиме выставить фокус на «бесконечность». Так, чтобы паровоз и вагоны вышли резкими, а античные колонны — размытыми. И получится поезд, бегущий сквозь время! В общем, идея банальная, но результат мог бы получиться эффектным.
Я установил штатив с фотоаппаратом, склонился к видоискателю и почувствовал, что кто-то наблюдает за мной. В трех метрах за моей спиной стоял доктор Шталль. То есть в этот момент я еще не знал о нем ничего, кроме того, что за завтраком он читал «Хандельсблатт». Смотрелся доктор очень колоритно. Он был слегка полноват и изрядно лыс. Одежда его состояла из сандалет, пестрых шорт и рубашки с иероглифами. А с носа, будто пара миниатюрных аквариумов на коромысле, уныло свисали очки с толстенными линзами. За их стенками плавали два огромных внимательных глаза.
— Доктор Шталль, — представился фрик и сомкнул ладони перед грудью в восточном приветствии. — Не помешаю?
Несмотря на домашний вид, доктор Шталль был нормальным бродягой. Наряд скорее отражал нестандартный путь попадания доктора в бездомное братство. Впрочем, кто знает, каков он, стандартный путь в бродяги? От тюрьмы и от сумы…
Когда-то доктор Шталль служил в больнице в Бремене, имел свой дом с садиком и был добропорядочным бюргером. Его жизнь текла по раз и навсегда намеченному руслу. Так бы и дотекла до логичного завершения, если бы однажды жена не ушла от него к какому-то другому — тоже добропорядочному — немцу. Доктор Шталль был так удивлен случившимся, что, несмотря на полученную повестку в суд о разделе имущества, подал заявление в полицию о том, что жену похитили. В дальнейшем это послужило поводом признать доктора не полностью вменяемым. В результате бывшая супруга получила не только то, что ей причиталось, но и то, чего хотелось. А хотелось ей всего! После проигранного в суде процесса и потери места в больнице («вы обязательно к нам вернетесь, доктор, как только поправитесь!») у доктора Шталля внутри что-то заклинило. Он несколько раз по инерции зашел на биржу труда, но работы не было. Однажды утром он прихлопнул ладонью назойливый будильник и решил не вставать. Но долго лежать доктору Шталлю не дали: его жизнь потекла по иному — но тоже логичному — руслу. Невыплаченные кредиты превратились в реальные долги. Оставшись в итоге без крова и денег, он отправился в Индию: кто-то сказал ему, что здесь можно обойтись и без того, и без другого. Что доктор теперь сам успешно и доказывал на практике.
Обо всем этом я узнал за обедом (тогда же доктор ответил на мой вопрос, где ему удалось добыть «Хандельсблатт»). А пока он стоял за моей спиной и наблюдал, как я фотографирую.
Я и вообще-то не люблю, когда за мной наблюдают. Тем более из-за плеча! К тому же снимок не получался: мешало невесть откуда взявшееся пятно на объективе. Все вокруг было серым от пыли, и найти кусок чистой ткани, чтобы протереть линзу, было негде. Я уже готов был отшить назойливого незнакомца, но, повернувшись, увидел, что тот протягивает мне тряпочку для протирки очков.
— Надо помогать друг другу, — нравоучительно сказал доктор Шталль. Он выглядел настолько нелепым, что подобная банальность из его уст воспринималась вполне органично.
— Конечно-конечно! — поддакнул я, но получилось неубедительно. Пока я занимался чисткой оптики, поезд благополучно укатил куда-то на север, и кадр был безвозвратно утрачен.
— Следующий поезд пойдет через пятнадцать минут, — тем же тоном штатного лектора сообщил мой собеседник. Я с интересом посмотрел на него. Мне вдруг почудилось, что он угадывает мысли.
— Я долгое время работал психотерапевтом… — как-то неопределенно произнес доктор Шталль. Было непонятно, сказал ли он это в ответ на мою догадку о его экстрасенсорных способностях или как пояснение к тому, что он знает, когда пойдет следующий поезд.
— А сейчас вы кем работаете? — спросил я осторожно.
— Сейчас я просто буддист. Буддизм очень близок к психологии.
Стоявшая неподалеку LP подошла к нам: ко всему, что было связано с психологией, она испытывала профессиональный интерес. После нескольких фраз она неожиданно перешла на немецкий язык, а я оказался не у дел. Моего школьного «дойча» было явно недостаточно для понимания разговора, и мне ничего не осталось, как отправиться бродить вокруг ступы, одновременно прислушиваясь, чтобы не пропустить звук приближающегося поезда.
Совершая неторопливый обход вокруг каменной полусферы, я задумался о том, что у ступы внутри. Как-никак тридцать метров в диаметре и высотой метров двенадцать! Места более чем достаточно, чтобы спрятать дивизию троянских коней вместе с армией пехоты. Я прилег на траву и начал вспоминать, что мне известно о ступах вообще. Сомнений не вызывало лишь то, что они — предмет поклонения буддистов, а не каких-нибудь индусов или джайнов. Вокруг было полно монахов в желтых и бордовых одеждах, которые подтверждали мои скромные знания. Они были похожи на фишки для настольной игры, и я сделал следующий ход.
— При жизни Будды ступы уже были, да? — неуверенно обратился я к монахам. Но монахи молчали. — Ну одна-то, под Мадрасом, точно была! Там еще Будда передал королю Шамбалы учение о Калачакре.
— Молодец! — хором сказали монахи, улыбаясь и качая головами. Так в моем детстве делала бабушка, приговаривая: «Ай, грязнуля!» или «Ну посмотрите на этого шалуна!» За один этот жест я заранее люблю всех индийцев без исключения. Подобным образом они приветствуют друг друга. Или хвалят. Мне захотелось, чтобы и дальше монахи так же мотали головами.
— А с другой стороны, историю с королем Шамбалы могли сочинить и гораздо позже, — продолжал я развивать мысль. — Ведь само учение о Калачакре возникло чуть не через тысячу лет после строительства Великой ступы царем Ашокой. И даже то, что Будда перенесся к Мадрасу по воздуху, говорит о принадлежности легенды махаянской традиции. Там, в отличие от Хинаяны, Будда — уже бог, а не человек. То есть наверняка легенда родилась как минимум через семь веков после ухода Пробудившегося в паринирвану[4]. Вполне может быть, что ступа была построена в это время, а не при жизни Будды.
Монахи продолжали качать головами и улыбаться. Лица у всех были круглые и добрые. Я говорил с сотней Будд одновременно и сам себя чувствовал одним из них. Словно небо разорвали на тысячи голубых лоскутов и каждому поместили по куску в грудную клетку.
— Ну и что же у ступы внутри? — неожиданно прервали эйфорию монахи.
— Ступа — это тело Будды. — Я вспомнил еще одну важную деталь, о которой когда-то прочел в Интернете. — После того как Будда умер, его сожгли и прах поместили в основания четырех ступ.
— Значит, внутри у ступ прах? — спросили монахи. Лица их были серьезны.
— Везде прах. — Я говорил не своим, слишком уверенным голосом. — Мы ходим по праху, дышим прахом, питаемся… И сами становимся прахом! Нужно покинуть цикл сансары, чтобы достичь основы. И оттолкнуться от нее! Начать с нуля. С пустоты!
Я хотел еще что-то сказать. Что-то самое главное! Но в этот момент сквозь дрему услышал гудок паровоза. Еще несколько секунд моя душа тыкалась ключом в замочную скважину сонного тела. Наконец чувства заработали, и до меня дошло, что надо торопиться к оставленному на штативе фотоаппарату.
Обойдя ступу, я застал LP с немцем на прежнем месте. Доктор что-то говорил, держа мою подругу «под локоток», и та заливисто хохотала. От ревности у меня начала подергиваться верхняя губа: LP уже очень давно так не смеялась моим шуткам!
Чтобы не обнаруживать своих чувств, я, быть может, слишком поспешно склонился к фотоаппарату. В видоискателе медленно двигался состав. На сей раз — товарняк. Вагоны были заполнены чем-то черным, скорее всего углем. Так было даже красивее: рядом со строгими белыми колоннами вагончики с темными горками над бортами смотрелись особенно контрастно. Поезд дошел до середины долины, и я дважды нажал кнопку затвора.
— А вы, похоже, спали? — спросил меня доктор Шталль, когда я сложил штатив. Я хотел было еще раз удивиться его проницательности, но LP вытащила травинку из моих волос и отряхнула на мне майку.
