к дальнему углу здания.
– Бедный мальчик описался, – сказала Кенди.
Уолли смотрел, как нежно держит она малыша, и у него тоже защемило сердце.
– Давай не будем этого делать, – сказал он. – Пожалуйста. Ты родишь ребенка. Я хочу его, хочу от тебя. Все будет чудесно. Мы просто сейчас повернем и поедем домой, – умолял он ее.
– Нет, Уолли, – твердо сказала Кенди. – Нам еще рано заводить детей.
С этими словами она прижалась лицом к влажной шейке Давида Копперфильда, от малыша пахло медом и немного затхлостью.
Кадиллак не двигался с места.
– Ты уверена? – шепнул ей Уолли. – Не надо бы этого делать.
Кенди потому и любила его – он всегда знал, когда что сказать. Она была более практична, чем Уолли Уортингтон; упрямая в отца, она не отступала от раз задуманного; мямлей ее никто не назвал бы.
– Мальчик сказал налево, вот и поезжай налево, – распорядилась она.
Миссис Гроган, стоя у дверей отделения девочек, смотрела на кадиллак. Она не видела, как убежал Кудри Дей, не могла различить, кого держит на коленях молодая красивая девушка (красивее она в жизни не видела). Наверное, своего ребенка. Спутник ее тоже хорош собой, пожалуй, даже слишком хорош для мужа, как говорят в Мэне.
Очень молоды, рассуждала миссис Гроган, вряд ли возьмут кого-нибудь в дети. А жаль, судя по всему, люди богатые. Кадиллак ничего ей не говорил, а вот облик пассажиров сомнений не оставлял. Как странно, она глядела на эту богатую, красивую пару и радовалась. А ведь богатые люди никогда не вызывали у нее теплых чувств, у нее в отделении столько неудочеренных девочек, которых она обожала и жалела. Но личной обиды она никогда ни к кому не питала. Впрочем, у нее в жизни почти ничего личного не было.
Автомобиль не двигался с места, и миссис Гроган лучше рассмотрела, кто в нем сидит. Бедненькие, думала она. Конечно, это не замужняя пара, но у них есть ребенок. Его или ее родители хотят лишить их наследства, ясно как Божий день. На них может лечь пятно позора. И вот они приехали в Сент-Облако, чтобы отдать своего ребенка в приют. Но они колеблются. Она хотела броситься к ним, умолять: не делайте этого! Уезжайте отсюда! Воображаемая драма привела ее в ужас. «Не делайте этого», – прошептала она, собрав все свои силы для передачи телепатического сигнала.
И Уолли этот сигнал принял, когда сказал Кенди: «Не надо бы этого делать». Тем не менее машина тронулась с места и повернула не назад, а подъехала прямо к дверям больницы. Сердце у миссис Гроган упало. Мальчик или девочка? – беззвучно спрашивала она себя.
«Что за херня там происходит?» – подумала Мелони, вернувшись к своему окну.
В спальне горел яркий верхний свет, и Мелони видела в стекле свое отражение. Вот белый кадиллак въехал на ее нижнюю губу и остановился, по щеке пробежал куда-то Кудри Дей, а на шее – руки красивой молодой девушки обнимали Давида Копперфильда.
Мелони разглядывала себя как в зеркале. Ее ничего не расстраивало – ни тяжелые черты лица, ни близко посаженные глаза, ни вечно лохматые волосы, словом, внешность ее не волновала. Огорчалась она из-за пустоты во взгляде, отсутствия в глазах жизненной энергии (что-что, а энергия еще совсем недавно била в ней через край). Мелони не помнила, когда она смотрелась в зеркало последний раз.
И еще ее беспокоила такая же пустота во взгляде Гомера, она только сегодня это заметила, когда Гомер поднимал тело начальника станции; не отсутствие напряженной думы, а полная пустота – ни мыслей, ни чувств. Теперь она боялась Гомера. Как все переменилось! Ей так хотелось напомнить ему о его обещании. «Ты ведь не уедешь от нас?» – чуть не спросила она и не решилась. «Возьми меня с собой, если решишь уехать», – вертелось на языке, но, увидев в его взгляде пустоту, какую и в себе ощущала последнее время, не могла произнести ни слова.
«Кто эти красавчики? – спрашивала она себя. – Откуда эта машина?» Она не видела лиц, но даже затылки их нарушали ее душевное равновесие. Медового оттенка волосы молодого человека так шли к его загорелой шее, что ее пробрала дрожь. И как это прическа у женщин может быть столь безупречной – волосок к волоску, не рассыпаются, не путаются? Наверное, это особая стрижка, вон как они ровно ложатся у этой девушки на прямые, хрупкие на вид плечи. И как изящно, именно изящно, держит она на коленях этого заморыша, думала Мелони. Наверное, слово «заморыш» она прошептала, потому что стекло вдруг запотело от ее дыхания, и изображение исчезло, а когда стекло очистилось, она увидела, что машина едет ко входу в больницу. Эти люди слишком прекрасны, думала Мелони, у них не может быть нужды в абортах. Чисты и безупречны и потому не трахаются. Слишком чисты для этого. Эту красивую девушку, наверное, удивляет, что она не беременеет. Она не знает, что для этого всего-то надо переспать с мужчиной. Приехали, чтобы усыновить кого-нибудь. Но по себе они здесь никого не найдут. Слишком уж хороши. Она так ненавидела их, что плюнула прямо в свое скучное отражение и смотрела, как слюна медленно ползет вниз по стеклу. Не хочется даже шевельнуть пальцем. Будь это раньше, пошла бы пошаталась вокруг кадиллака, вдруг они в нем что оставили – она бы стянула. А сейчас даже этот соблазн не может оторвать ее от окна.
Д-р Кедр сделал первый аборт, ассистировала на этот раз сестра Эдна. Попросил Гомера проверить, как идут схватки у женщины из Дамарискотты. Второй аборт ассистировала сестра Анджела, но д-р Кедр настоял на присутствии Гомера, пусть учится, как давать пациенткам эфир. Сам он был такой искусник, что первая женщина во время аборта разговаривала с сестрой Эдной, а боли при этом не чувствовала. Она говорила и говорила обо всем на свете, перескакивая с одного на другое, что доставляло сестре Эдне огромное удовольствие.
Гомер наложил второй женщине на лицо маску и ругнул себя – дал слишком большую дозу эфира.
– Лучше избыток, чем недостаток, – утешала его сестра Анджела, она держала голову женщины и машинально поглаживала подушечками пальцев ее бледные виски. Кедр попросил Гомера ввести женщине во влагалище зеркало, Гомер подчинился и теперь угрюмо смотрел на отраженную в зеркале блестевшую шейку матки с крепко сжатым зевом; шейку обволакивала чистейшая слизь, и Гомеру показалось, что она купается в утренних розовых облаках, подсвеченных встающим солнцем.
Если бы Уолли Уортингтон глянул сейчас в зеркало, он сравнил бы матку с яблоком в бледно-розовой стадии созревания. Только вот что это за маленькая щелка? – удивился бы он.
– Как выглядит шейка матки? – спросил д-р Кедр.
– Прекрасно, – ответил Гомер.
К его удивлению, Кедр протянул ему пулевые щипцы. Простой инструмент, которым захватывают переднюю губу шейки матки, после чего зондируют глубину матки и начинают вводить расширители.
– Вы помните, что я вам сказал? – спросил Гомер у д-ра Кедра.
– Тебе претит прикасаться к шейке матки? – ответил вопросом Кедр.
Гомер взял пулевые щипцы и захватил ими губу шейки матки, не допустив ни одной ошибки. «Но я не прикоснусь ни к одной кюретке, – подумал он. – Это сделать д-р Кедр меня не заставит».
Но д-р Кедр даже не стал его просить.
– Спасибо за помощь, – сказал он.
Сам измерил полость матки и расширил канал шейки. Попросил только подать кюретку, Гомер подал.
– Помните, я спросил вас, необходимо ли мое присутствие? – тихо проговорил Гомер. – Если это не так важно, я бы предпочел ничего этого не видеть. Помните наш разговор?
– Но тебе надо это видеть, – ответил д-р Кедр, прислушиваясь к звукам, издаваемым кюреткой, и стараясь тише дышать. – Мое мнение таково, – продолжал д-р Кедр, – твое участие ограничится наблюдением и ассистированием, пусть непрофессиональным. Цель – усвоить ход операции и научиться ее делать, даже если ты этого не хочешь. Разве я кому-нибудь что-нибудь навязываю? Когда ко мне приходит всеми брошенная женщина и говорит, что она против аборта и хочет родить ребенка, еще одного сироту, я что, давлю на нее? Давлю? Никогда, – говорил д-р Кедр, продолжая выскабливание. – Я принимаю роды, черт бы все побрал. Ты думаешь, сколько родившихся здесь детей будут счастливы? Думаешь, жизнь сироты сахар? Конечно, ты так не думаешь. Но разве я когда-нибудь возражал? Никогда. И даже ничего не советовал. Я делаю то, что женщины просят – аборт или еще одного сироту.
– Я тоже сирота, – вставил Гомер.
– Разве я требую, чтобы ты думал как я?
