Наследство разоренных

— Районы в Даржилинге, Калимпонге и Курсеонге; части Джалпайгури и Куч-Бехар из Бенгала в Ассам.

— Не будет покоя недобрым, — скрипела госпожа Сен, шевеля вязальными спицами.

Чтобы утешить премьер-министра, она вязала для него свитер. Даже в Дели холодно, особенно в этих громадных дворцах, которые они себе там понастроили. Но вяжет она, прямо скажем… вот мать ее вязала — это да! За киносеанс — детское одеяльце.

— Это кто недобрый? Мы? Нет, недобрые они, а покоя нет нам. Добрым покоя не дают!

Страна, символы страны, идея страны… Индия для Лолы — надежда, идея, концепция. Сколько она может вытерпеть? Удар, удар, еще удар… И рухнет! Каждый удавшийся наскок прибавляет наглости экстремистам. Сколько еще может эта страна вынести?

*

Библиотечные книги прочитаны, но сдать их нет никакой возможности. Библиотекари изгнаны, между полками удобно устроились на ночлег бойцы освободительной армии, наслаждаясь невиданным комфортом и простором.

Никаких туристов из Калькутты, пахнущих нафталином, закутанных, как будто на Северный полюс собрались. Отдыхают спины игрушечных лошадок-пони. Пусто в отеле, никто не сидит под картиной Рериха, никто не заказывает жареной оленины из местных домашних коз.

Испуганные родители увезли испуганных детей, спасая чад своих из-под окровавленных кукри свирепых партизан. Последней группе детишек в пансионе Св. Ксавьера поручили помочь на кухне. Повар исчез куда-то бесследно. Детишки обнаружили, что трудно и хлопотно перепиливать курицам шеи тупым ножом, гораздо легче открутить и оторвать эту глупую куриную башку. И вот в кухне парят и кружатся перья, носятся, хлопая крыльями и расплескивая кровь, обезглавленные курицы, гогочут перемазанные кровью юные экспериментаторы — некоторые, впрочем, позеленели, их тошнит. Слезы, сопли, рвотные массы, куриный помет… Ужаснувшийся преподаватель срывает со стены пожарный шланг, но воды нет.

*

Нет также газа, бензина, керосина. Пока есть дрова.

Воды нет и в «Мон ами».

— Что ж, собираем дождевую, — решает Лола. — В туалете по-маленькому не сливаем, «Санни фреш» против запаха.

И электричества нет. Подстанцию сожгли в знак протеста против арестов.

Холодильник замолчал, нужно срочно обработать все скоропортящееся. Большая готовка, а Кесанг выходная.

Снаружи дождь, скоро комендантский час. Запах приманил группу освободителей. Они влезли в дом через кухонное окошко.

— Почему дверь заперта, тетушка?

В доме полно ценных вещей, фамильных, наследственных…

— Чего вы хотите?

По тону Лолы чувствуется, что ей есть что терять.

— Мы календари продаем, тетушка, кассеты с умными речами. Все в поддержку движения.

Показная вежливость выглядит нелепой после их насильственного вторжения в дом, на фоне этого бандитского партизанского камуфляжа. Календари и кассеты пестрят пресловутыми, обагренными кровью кукри, омываемыми в водах Теесты.

— Не давай им ничего, — шипит Лола по-английски, надеясь, что ее не поймут. — Сунь им палец в рот, всю руку отхватят.

Они, однако, поняли. Они понимают ее английский, а вот она их непальского не понимает.

— Любое содействие движению помогает благородному делу.

— Для кого благородное, а для кого и не благородное.

— Ш-ш-ш, — урезонивает ее Нони. — Не надо так.

— Мы вам квитанцию выпишем, — уверяет милый молодой человек, не отрывая глаз от пищи. Его взгляд ласкают кишкообразные эссекские сардельки, оттаивающая салями, еще подернутая инеем.

— Не нужно, — отрезает Лола.

— Ш-ш-ш, — снова шипит Нони. — Дайте календарь.

— Только один, тетушка?

— Хорошо, дайте два.

— Вы знаете, как движение нуждается в деньгах.

Они покупают три календаря и две кассеты. Все?

— Мы у вас переночуем. Полиции в голову не придет искать нас здесь.

— Нет! — крикнула Лола.

— Хорошо, только без шума, — вздохнула Нони.

Перед тем как заснуть, парни подмели всю провизию.

*

Лола и Нони, стараясь не шуметь, подтащили к двери тяжеленный комод. Эти услышали, заржали:

— Не бойтесь, бабули, не тронем. Старенькие вы для нас.

Все ночь сестры не смыкали глаз.

А что же Буду, их сторож?

Они ожидали, что он вот-вот подойдет со своим ружьем и прогонит этих. Но Буду не подошел.

— Я так и знала… Я всегда говорила… — шептала возмущенная Лола. — Эти непальцы… они все заодно.

— Может быть, эти его испугали, — возразила Нони.

— Ой, да брось ты! Скорее, эти его родня. Один из них его племянник. Надо было сразу им отказать, это все ты, все ты!..

— Да что толку отказывать? Как бы ты их выгнала? Только хуже было бы. Не будь наивной.

— Это ты наивная! Если не на все сто, то наполовину… Даже на три четверти. Балда!

*

— Вы, конечно, боитесь полиции, — ухмыльнулся один из них на следующее утро. — Ответственность за укрывательство! — Он погрозил сестрам пальцем. — Не бойтесь, мы на вас не донесем. А если вы донесете — мы вас достанем.

— Как?

— Увидите, тетушки.

Очень, очень спокойно и вежливо.

Уходя они прихватили рис и мыло, масло и консервированные помидоры, а вылезая, заметили то, чего не приметили в темноте предыдущим вечером. Прелестная лужаечка, продолженная уступами книзу. Столько места пропадает! Поджаренные летучие мыши, свисающие с проводов, подсказывают, что в мирное время сюда подводится электричество. Рынок рядом, асфальтовая дорога, школа и лавки — все в десяти минутах, а не в двух-трех часах, райская жизнь!

И однажды утром сестры, выглянув из окна, увидели сразу за своим огородом выскочившую за ночь развалюху. Незнакомые молодые люди невозмутимо рубили их бамбук и уносили его куда-то.

Они выбежали из дому.

— Это наша земля!

— Это не ваша земля. Это свободная земля.

— Это наша земля!

— Это незанятая земля.

— Мы заявим в полицию.

Они пожали плечами и продолжили трудовую деятельность.