Крестителя, Анна сидела в церкви рядом с мужем среди других представителей знатных фамилий, среди кардиналов, гвардейцев, духовных лиц. Сегодня Папа Римский собирался освятить храм и вручить маэстро Росселино пурпурный плащ. Архитектор сидел по другую сторону центрального нефа, Анна это знала, но обернуться к Бернардо не могла: этикет. Шла месса. Еще не рассвело, церковь освещалась прикрепленными к стенам факелами.
В колеблющемся свете Анна разглядела хмурое лицо поющего приходского священника. Она едва сдержалась, чтобы не крикнуть: «Детоубийца!» – быстро перевела взор и стала смотреть на Пия Второго, на его красную сутану и кружевную столу, пытаясь подробным изучением деталей папского одеяния отогнать мысли о падре и Лукреции. Папа поднял для благословения правую руку, до локтя прикрытую пелериной с круглым вырезом. Перчатки шиты жемчугом. Почувствовав, что на нее пристально глядят, Анна повела глазами в сторону назойливого взгляда. Приходской священник. Смотрит не мигая.
На этот раз баронесса не отвернулась. Падре первым отвел глаза и вновь запел. Лоренцо, следивший за каждым ее движением, тронул Анну за плечо. Она словно очнулась.
Наступила минутная тишина. Прихожане встали. За высокими окнами брезжили лучи рассвета. Хор многоголосо затянул новый псалом. Анна всем телом ощутила гулкие удары собственного сердца. От чего оно так колотится: от ненависти к приходскому священнику или от нежности к Бернардо? Как-то все слилось воедино. Ее бросало то в жар, то в холод.
Массивные двери храма медленно отворились. В церковь ворвался поток солнца, и в тот же миг хор смолк. В полном безмолвии горячие лучи затопили алтарь. Анна подумала о последнем утре Иоанна Крестителя. В день рождения Предтечи она зачала Лукрецию.
Папа Римский подозвал к себе Бернардо Росселино. Архитектор вышел из сумрака на яркий свет и твердым шагом двинулся по центральному нефу. Преклонил колени и поцеловал перстень Его Святейшества. Анна потупилась: не хотелось, чтобы Лоренцо обвинил ее потом в излишнем интересе к Бернардо, как это уже бывало не однажды.
– Ты лгал нам, архитектор, – твердо произнес Пий Второй.
Анна физически ощутила, как храм наполнился мирским волнением. Губы Лоренцо скривились в иронически-победительной усмешке. Красильщица зажмурилась, не желая ее видеть. «Я этого ожидала, – подумала она, – вместо триумфа и пурпурного плаща – позор и ужасное обвинение».
Папа Римский обвел глазами церковь, белоснежный алтарь, выложенный травертином, немного помедлил. Росселино стоял, покорно склонив голову, избегая встретиться глазами с могущественным заказчиком. В храме слышалось только дыхание множества людей.
«Ложь…» Анне казалось, что слово, разнесясь под высоким сводом, обвилось, как ползучий плющ, вокруг колонн, эхом отлетело от тянущихся ввысь арок, созданных вдохновением зодчего. Роковое слово сказано – не вернешь.
– Ты лгал нам, архитектор, и правильно поступил, солгав. Скажи ты нам, сколько это будет стоить, ни блистательный дворец, ни прекрасная церковь, красивейшая во всей Италии, не стояли бы здесь сегодня?
«Уж чего-чего, а мудрости Его Святейшеству не занимать! – растроганно подумала Анна. – Он не стал отводить от Бернардо оправданных обвинений в растрате; он просто сказал, что воплощенная в камне мечта того стоит, разом оправдав всех, кто приложил руку к строительству города: и Росселино, и Леона Баттисту Альберти, и себя самого».
Пий Второй накинул пурпурный плащ на плечи архитектора. Лицо Бернардо расцвело счастливой улыбкой.
– Это великолепно. Это неповторимо. Я потрясен, – сказал Папа Римский и расцеловал Росселино в обе щеки.
Архитектор не сдержал благодарных слез. «А ведь он не оправдан, – вдруг сообразила Анна. – Ему воздана великая честь, но обвинение не снято. Наоборот – подтверждено. Пий Второй получил город своей мечты и одновременно – козла отпущения, архитектора из Флоренции, на которого сможет теперь возлагать ответственность, если в Корсиньяно случится что дурное».
Завершая церемонию, Его Святейшество объявил, что церковная площадь будет отныне именоваться площадью Пия, а город – Пиенцей, в честь Папы Римского.
Андрополус, неудобно выгнув шею, прильнул к забранному решеткой оконцу дворцового подвала и глядел на представление, посвященное дню Иоанна Крестителя. Ничего подобного он никогда еще не видел. На веревке, протянутой между домов, раскачиваясь высоко над головами, парил мальчик с ангельскими крыльями.
Народ вышел из церкви и толпился на площади. В окружении кардиналов и епископов стоял Папа Римский и, как все, запрокинув голову, следил за движениями мальчика, певшего в вышине гимн. Малые дети визжали от восторга; взрослые объясняли им, что это не настоящий ангел, а просто певцу прицепили к спине крылья.
Андрополус плотно прижался щекой к решетке, но даже не замечал ее. Он был там, на площади, среди зрителей, где вершилось чудо, где раздавалось пение. А ведь мог бы сам оказаться на месте ангела. «У тебя ангельский голос», – говорили ему в саду папского дворца, а потом бросили сюда, в подземелье, и чуть не превратили в кастрата.
Вот бы выбраться отсюда, забраться на веревку, сделать вид, что он певец из папского хора! Никто и не заметит. Он будет разъезжать по свету вместе с другими мальчиками, они повсюду следуют за Его Святейшеством, куда Папа Римский – туда и хор. Андрополус может брать самые высокие ноты ничуть не хуже того, который сейчас изображает ангела. Когда-нибудь, конечно, голос начнет ломаться, но пока… Он будет петь, вознесясь над всеми, и толпы зевак станут глазеть на него, удивляясь и восторженно слушая!
Отдавшись мечтам, он, сам того не замечая, начал тихонько подпевать ангельскому гимну, и скоро уже пел в полную силу. Голос Андрополуса долетел до мальчика на веревке, и тот умолк, словно забыл, для чего поднят на такую высоту, застыл, опустив крылья. Все головы, как одна, повернулись к окошку подвала.
– Андрополус! – завопили коноводы и водоносы.
– Это Андрополус! – кричал Лиам, проталкиваясь сквозь толпу к Анне, стоявшей вместе с Лоренцо среди ближайшего окружения Папы Римского. Лицо монаха сияло радостью.
– Что за Андрополус? – заинтересовался Папа.
– Наш пастух, о котором я вам рассказывала, – ответила баронесса.
Лоренцо побледнел:
– С какой стати он оказался в подвале дворца? Что за притча?
– Его арестовали. Тебе, наверное, побоялись сказать.
– И правильно сделали. Андрополус – мой раб. – Барон сделал ударение на слове «мой». – Да как они осмелились…
Последняя оборванная фраза прозвучала так тихо, что Анна едва расслышала. Рядом с ней какой-то ребенок спросил:
– Почему этот мальчик поет в подвале? Почему не выходит?
Она попыталась рассмотреть Андрополуса, но, кроме пальцев, вцепившихся в решетку, с ее места ничего не было видно. Анна стала протискиваться поближе к подвалу. Лиам следовал за ней по пятам. Добравшись до подвального окошка, она наклонилась, сжала руку пастуха и не отпускала ее, пока мальчик не кончил петь.
– Освободите Андрополуса! – зашумела толпа.
Анна вернулась к Папе Римскому и мужу.
– Твой раб угодил за решетку, – говорил Пий Второй, обращаясь к Лоренцо, – потому что приходской священник уличил его в шпионаже в пользу султана.
– В это трудно поверить. Я сражался вместе с его отцом во время осады Константинополя. Потом Андрополус попал в детское войско.
Подробности я узнал, когда доставлял султану ваше письмо. Отец мальчика попросил меня выкупить ребенка у Махмуда и увезти от магометан.
– Его надо освободить из подвала, он там умрет! Сделай что-нибудь, Лоренцо! – умоляюще произнесла Анна.
