– Озеро будет защитой от нападений с юга, так он думает. А кому принадлежит эта земля, и думать не хочет, – прошептал Лоренцо. – Зато Виа-Кассия, дорога от Рима к Сиене, сделается недоступной для бандитов с побережья.
– Для мавров, хозяйничающих в мареммах, – уточнила Анна, – они не смогут добираться, как прежде, до самых тосканских гор и уводить людей в рабство.
– Что верно, то верно, – кивнул Лоренцо, – не так давно мавры ограбили монастырь аббатства Сан- Сальваторе, сама знаешь. Пий Второй обеспокоен. Кто бы мог подумать: сам великий Энеа Сильвио Пикколомини напутан!
Анна вздохнула. Стоит только Папе Римскому пожелать, и там, где цвела земля, Дух Божий будет носиться над водою.
Лоренцо и Пий Второй – почти ровесники, Папа Римский всего двумя годами старше. Отпрыски славных сиенских семей, когда-то потерявших влияние и власть, изгнанных согражданами и обосновавшихся в городке Корсиньяно. Пикколомини владели большей частью долины Орсия, а семья Лоренцо – поместьем в южной ее части.
Энеа Сильвио был первым учителем младшего друга. Муж рассказывал Анне, как Пикколомини вдалбливал ему древнегреческий и латынь, как они вместе читали Данте, сидя в дупле того самого дуба, а потом купались с крестьянскими девушками в серных источниках.
Любовь к стихам и родной долине скрепила давнюю дружескую связь. Уехав в Базель и став секретарем императора Фридриха Третьего, Энеа вызвал Лоренцо к себе pi взял на службу.
Император, вспоминал муж, как-то обмолвился, что раньше или позже его секретарь воссядет на апостольский престол. То-то хохотали приятели над этим предсказанием! Где еще сыщешь человека, менее достойного папской тиары, чем Энеа, при его распутстве и богопротивных выходках, Энеа, фривольными книжками которого зачитывается вся Европа? Особенно славилась та, что была написана вскоре после бурного романа с англичанкой, некой Элизабет, и называлась «Повесть о двух влюбленных». Лукреция, неверная жена родом из Сиены, обманывает мужа в его же собственном доме с его же собственным другом Эвриалом, офицером короля Сигизмунда. Пикантная история. Иные говорили – мерзкая. Мол, Пикколомини, сделав героиней новеллы развратную женщину, толкает читателей на путь порока.
А те, кто знал, что под Эвриалом выведен друг автора, имперский канцлер Каспер Шлик, сочли весьма нескромным упоминание его имени в посвящении к повести. Но читали книгу все – кто восхищаясь, кто ужасаясь.
Фридрих Третий провозгласил Энеа королем поэтов. Не за «Двух влюбленных», а за действительно прекрасные стихи и сочинение о воспитании детей, написанное по императорскому заказу. Тогда-то монарх и напророчил Пикколомини римскую кафедру.
– Энеа думает, что жизнь – это театр, – сказал Лоренцо. – Свои апостольские визиты он превращает в спектакли. Ему нужны овации и всеобщее поклонение. В его честь города украшают пальмовыми ветвями и драпируют драгоценными тканями. Что он понимает в крестовых походах? Процессии, шествия, коленопреклоненная толпа – вот его стихия. А орды дикарей, гарцующих с ятаганами наголо? А запах крови и трупов? А противник, который не вступает в переговоры, считая всех своими рабами? Не дай Бог встретиться с янычарами. Для них Папа Римский – звук пустой. Их мечта – умереть в бою, чтобы попасть в свой мусульманский рай.
Лоренцо говорил с хрипотцой, говорил с ней на равных, как мужчина с мужчиной.
– Он ведет нас к гибели и отворачивается от умирающих, тех, кто идет за ним. Нет, он попросту их не замечает, потому что без конца бежит, стараясь обогнать смерть. Множество народа уже погибло от чумы, когда мы были в Витербо.[8] Мы приносим ее с собой, куда бы ни заявились.
– Мне страшно, – сказала Анна.
– Меня-то чума не берет. Но кое-кто из свиты, даже и кардиналы, подхватил заразу еще в Риме, перед началом апостольских визитов. В Витербо недужные разболелись по-настоящему, там и отошли в мир иной. Он же тем временем благословлял местных жителей. Тех самых, которым мы принесли чуму. Жаль бедолаг. Одни умерли, другие не доживут до конца лета. А мы удрали в аббатство Сан-Сальваторе. И чума с нами, никуда она не делась. Никто из нас не прошел карантина.
– А как себя чувствует он сам?
– Его не перестают мучить боли. Принимает горячие ванны в целебных источниках. Некоторые кардиналы составляют ему компанию. За водными процедурами обычно следует беседа, во время которой взоры то и дело обращаются в сторону долины и Корсиньяно. Они строят планы на будущее.
– Еще немного, и город будет готов для благословения, – кивнула Анна.
Сквозь серую утреннюю дымку, возвышаясь над долиной, виднелась возведенная в Корсиньяно новая церковь.
«Никогда еще ничто не мешало Его Святейшеству воплощать свои мечты в жизнь, – подумала Анна. – Интересно, что для него важнее: превратить долину в озеро или и впредь по первому требованию получать пурпурные чернила?»
Пурпурные чернила представлялись Пию Второму первыми кровавыми стрелами, пущенными в сердце Османской империи. Пурпурными буквами написал он послание к султану Махмуду, побуждая того принять христианство. Пурпурным росчерком, как покойный император Константин, поставил подпись. Пусть султан трепещет. Для Лоренцо, доставившего письмо, соображения Папы Римского на этот счет не были секретом. И для Анны.
– Константинополь пал десять лет назад, – сказала она. – Как ты думаешь, крестовый поход принесет удачу?
Лоренцо покачал головой:
– Это будет неслыханное кровопускание. Я своими глазами видел, как победитель Махмуд убил императора Константина. Никогда не забуду этого зрелища.
До чего же он напуган! Папа Римский, надо думать, тоже не оставил без внимания нотки панического страха, проскальзывающие в голосе кондотьера, – и все же не лишил его должности и доверия. Пий Второй мудр и великодушен. Он продолжает покровительствовать старому другу.
Лоренцо снова уснул. Опять покинул ее, как покидал не раз ради дальних путешествий среди людей, которых она никогда не увидит. С губ спящего срывались невнятные слова, что-то про какое-то «игольное ушко». Наверное, ему снилась война.
Анна приподнялась и взглянула через окно на долину. Корсиньяно, окутанный утренней дымкой, был невыразимо прекрасен. Пала Римский перестроил город на деньги Ватикана; предки Лоренцо выстроили замок на свои. Они стоят не так уж далеко друг от друга, замок напротив города, и оба украшают долину Говорят даже, что проезжие и проходящие нередко поворачиваются к городу спиной, чтобы насладиться видом замка.
Из него вид не менее великолепен. На дне долины лежит волнистая пелена тумана. Кажется, что холм с замком на вершине вот-вот пустится, словно корабль, по пенным бурунам – еще до того, как долина превратится в озеро. Анна невесело усмехнулась: их дом будет лежать островком перед глазами Папы Римского всякий раз, когда тот в своем Корсиньяно станет коленопреклоненно возносить молитвы об освобождении от пагубной тяги к чужой ясене.
О том, что Его Святейшество неравнодушен к Анне не совсем по-пастырски, вслух никогда не произносилось ни звука.
Прошлым летом в Тиволи, в начале июля, Пий Второй повествовал о султане Махмуде и его несчастной заложнице. Позже была ночь, их с Лоренцо ночь, а потом Анна целый год не видела мужа. С печальной настойчивостью супруг уговорил ее уехать на рассвете домой. Неважно, что Его Святейшество желает иного.
– Он пошлет меня в Константинополь, – глухо шептал Лоренцо. – В первых рядах. Я – его щит. Скорее всего, я погибну. Может быть, оно и к лучшему.
Слова и, главное, их тон невозможно было забыть. Ранним утром небольшой отряд проводил Анну в долину Орсия. После той ночи в Тиволи Лоренцо к ней не приезжал, не приехал даже тогда, когда она умоляла его об этом: мы ждем тебя, с Лукрецией случилось несчастье, она может умереть.
Анна встала с постели и подошла к открытому окну. Оставшийся в одиночестве Лоренцо начал
