кровати.
— Ты угадала, — бросил я, набирая номер Блейкстоуна.
— Значит, это ее ты водил на бокс вместо меня?
— Угу.
Голос Блейкстоуна прорычал в трубку:
— Алло!
— Это Чед, — сказал я. — Мы можем начинать, Райан. Завтра я превращу ценные бумаги на четверть миллиона в наличные и открою в Западнокалифорнийском банке счет на имя мисс Шелли. Твоя задача — вложить эти деньги в дело, которое приносило бы ей ежемесячный доход. Мы не можем потерять больше, чем двадцать тысяч. Если превысишь этот лимит, потеряешь счет. Понятно?
— Господи, да я и пяти тысяч не потеряю, — сказал Блейкстоун. — Буду обращаться с этим счетом, как со своим собственным. Да, похоже, мы с тобой и впрямь немножко подзаработаем.
— Именно так. И еще, Райан. Мне нужен еженедельный отчет о всех твоих операциях и планах. В подробностях. Делай все, что считаешь нужным, но каждый понедельник у меня должен быть отчет. Договорились?
— Конечно.
— Вот и прекрасно. Приступай завтра же. Дай мне знать, как только понадобятся деньги.
— Положись на меня, Чед.
Когда я повесил трубку, Глория сказала:
— Чед, дорогой мой… Я вздохнул.
— Я забыл, что ты здесь. Чего ты хочешь?
— Ты меня сейчас не разыгрывал? Я посмотрел на нее и ухмыльнулся. Она сидела в постели, и на ее внимательной мордашке блестели широко раскрытые, как у ребенка, голубые глаза.
— Кто тебя просил подслушивать?
— Так у тебя и вправду есть четверть миллиона? Глория, конечно, порой бывает жуткой приставалой, но у нее огромное преимущество: она умеет держать язык за зубами. Я вдруг ощутил настоятельную потребность поделиться с кем-то своими мыслями о Вестал.
— За то время, что прошло после нашей последней встречи, — начал я, — я стал финансовым советником мисс Шелли. Если повезет, сумею заколотить кое-какие бабки.
— Я слышала, что у нее жуткий нрав, — сказала Глория, откидываясь на подушки — Так оно и есть, — согласился я. — Но, похоже, мое мужское обаяние на нее повлияло. Она чуть не соблазнила меня сегодня вечером.
Глория приподняла голову и уставилась на меня.
— Ты не шутишь, надеюсь?
— Нет, конечно. Еле-еле сдержал ее. Не будь она безобразна, как макака, я бы сейчас миловался с ней, но, слава богу, я еще до такого не докатился.
— Господи, ну и придурок же ты! — воскликнула Глория, вскакивая, словно подброшенная пружиной. — Я думала, что у тебя в голове хоть капля мозгов есть.
Я так изумился, что едва не уронил стакан с виски.
— Что ты мелешь?
— Если бы мужчина-миллионер попытался соблазнить меня, я бы не стала сопротивляться, — заявила Глория. — Будь он даже одноногий, косой и щербатый в придачу. Я знаю, что она худющая, но в целом отнюдь не уродка. Сколько она точно стоит?
— Не знаю. Миллионов семьдесят, а то и больше.
— Боже всемогущий? Семьдесят миллионов! И, говоришь, она выделила тебе двести пятьдесят тысяч?
— Да. А какое тебе дело? Подвинься, я ложусь.
— Нет уж, подожди. Давай сперва закончим с этим, Чед. Я просто дрожу. — Глория сползла с постели и принялась бесцельно слоняться по комнате. — Расскажи мне подробно все, что было сегодня вечером.
Я рассказал про бой, про то, как вела себя Вестал во время поединка и после его окончания, в тускло освещенной комнатке, как она сбежала от меня.
Глория примостилась на краю стола и обняла руками колени. Она слушала меня внимательно, ни разу не перебив.
— И ты ей только что позвонил?
— Да, но дальше секретарши не пробился.
— Ты плохо пытался.
— Ничего подобного. Я оставил послание. Разве этого мало?
— Послание? Господи помилуй! Когда ты, наконец, уразумеешь, что девушкам ни к чему какие-то послания? Им нужно нечто более осязаемое. Ну, ладно, черт с тобой. Ты должен послать ей цветы. Пусть утром ей принесут от тебя корзинку белых фиалок.
— Вот как? Ты считаешь, что так будет лучше? Я не согласен. Она еще вообразит, что я к ней
