Геннадий Прашкевич
КОРМЧАЯ КНИГА
Часть II (начинающая)
КАЛХАС: ЕДИНСТВЕННАЯ ДВЕРЬ
(XXII век)
I
Где-то неподалеку жгли костер. Сладкий сизый дым несло по низкой траве, путало в неровно постриженных кустах. Тревожно, дико кричала в деревьях запутавшаяся невидимая птица.
– Зено! Зено! – услышал Калхас детский голос. – Там птица! Она, наверное, крупная!
– Это выпь. Они не бывают крупными.
– А почему она кричит, Зено?
– Радуется жизни.
– Но она кричит печально.
– Радость жизни можно выразить и печальным криком.
– Она не плачет?
– Птицы не плачут, – ответил невидимый наставник. – Они не смеются, но и не плачут. Они чувствуют мир не так, как мы.
Сладкий, стелющийся по траве дым… Калхас не видел детей и не хотел им мешать… Хорошо, что они меня тоже не видят. Они, наверное, узнали бы меня по шраму на лбу. Все воспитанники Общей школы считают, что я герой, а на самом деле всего лишь случай. Всего лишь падение в шахту. На Марсе Калхасу в голову не приходило, что на родной планете банальный шрам на лбу может стать его главной приметой. Ну да! Космонавт, вернувшийся с Марса!
Ладно, решил он, пусть Зено пасет своих воспитанников в стороне.
Тем более, что наставница, интересующая Калхаса, стояла уже рядом. Он не слышал, когда она подошла. Они все тут, кажется, ходят босиком. Как в колониях. И одеваются не так, как одеваются в Мегаполисе. Он невольно залюбовался. Платиновые волосы падали на загорелое плечо. Невесомая даже на вид зеленоватая накидка стянута в талии тонким ремешком. Увидев, как внимательно Калхас прислушивается к перекличке детей, наставница улыбнулась. Она, наверное, нравится детям, подумал Калхас. И имя у нее необычное, отметил он, –
Кивнув, Она У повела Калхаса по аллее, густо и весело увитой виноградной лозой, вьющейся по декоративным решеткам – к широкой металлической арке, за которой начинался лестничный марш, выстланный зеленой дорожкой… Ну да, из тех, что производят в Кампл-центре… Сами обновляются, сами впитывают и уничтожают пыль, убивают любые виды бактерий…
Обширный зимний сад – пустынный и тихий, поросший редкими деревьями, упирался в живой пейзаж.
Море…
Огромное…
Теряющееся на горизонте…
Тонущее в дымке, в призрачном мареве, в мерцающем тумане…
И небо над ним.
Чудовищные башни белых кучевых облаков.
Закручивающаяся волна, зеленовато-бутылочная изнутри. Она набегала и падала, крутя по песку водоросли и зеленые огурцы голотурий.
Наставница улыбнулась. Ей явно было приятно удивление знаменитого космонавта. Она хотела о чем-то спросить, но не решалась. Специально медлила, чтобы Калхас не заподозрил ее в навязчивости. Удобно устроившись на низко спиленном, отшлифованном пне, поощрительно улыбнулась:
– Группа Кей – моя. Это Ури Редхард, Бхат Шакья и Сеун Диги. Вы пришли поговорить о Сеуне?
– Да, – кивнул Калхас. – Правда, я не надеюсь узнать что-то новое. Поисками Сеуна занимаются специалисты, а я… Меня попросила мать Сеуна… Всегда, знаете ли, существуют детали, мелкие, малозначащие… Но когда ищешь, ничего нельзя упускать… Вот скажем, – улыбнулся он, – у Сеуна Диги, было, наверное, прозвище?
– Анаконда.
– Почему его так прозвали?
– Он здорово плавал. Будто родился в воде. Пожалуй, ему и следовало родиться в воде. Только не анакондой, а, скажем… дельфином. На наших озерах он доныривал до самого дна… Кстати, живой пейзаж… – Наставница обернулась к необозримым, накатывающимся на песок волнам. – В разработке живого пейзажа принимал участие Сеун. Он всегда был полон идей… Иногда мне кажется… – наставница запнулась. – Иногда мне кажется, что находись Общая школа возле настоящего моря, Сеун бы не ушел…
– А он… ушел?… Именно ушел? Вы так считаете?
Наставница тряхнула густыми волосами:
– Не знаю. Но принудить мальчика не могли. На территории Общей школы не бывает чужих людей. В двенадцать ночи – общий отбой, у нас жесткая дисциплина. После игр и занятий на воздухе дети засыпают быстро. К тому же, дежурные заглядывают в спальни. Два, а то три раза за ночь.
– Это обязательно?
– Да. Таковы правила. Но важно и то, – улыбнулась наставница, – что на спящих детей приятно смотреть. Я сама заглянула в ту ночь в спальню. В два пятнадцать. Я запомнила время. И увидела, что Сеуна нет. Наверное, вышел в сад, подумала я. Но его не оказалось в саду. Лайкс, живая скульптура, тоже не видел мальчика. Проходи Сеун мимо, лайкс это запомнил бы. Вот тогда я подняла тревогу.
– А ваши дети? Я имею в виду всю группу. Они похожи друг на друга?
– Ну, не очень. Ури, например, сдержанный человечек. Его мать – коренная северянка. Знаете, из тех, что навсегда прикипели к уединенным далеким биостанциям. А Бхат Шакья рассеян. Это не значит, что он постоянно погружен в себя, нет, он рассеян от жизнерадостности. В нем кровь кипит. Он не успевает закончить одно дело, ему сразу хочется приступить к другому. А Сеун… Ну, Сеун был полон идей… Я уже говорила… И еще он любил работать руками… Ури он мог раскрутить на болтовню, а Бхата переключить на такое неторопливое занятие, как рыбалка… Нет, – покачала она головой, – они не похожи…
– Если бы Сеун позвал друзей, они бы ушли с ним?
– Не думаю. Им немного лет, но они ответственны.
– А Сеун? – быстро спросил Калхас.
– Что Сеун?
– Он ответствен?
– Несомненно.
– Но он ушел! Ушел тайно. Он ведь знал, что нарушает Правила. Почему его это не остановило?
– Меня это тоже мучает, – призналась наставница. – Просто в голове не укладывается. Сеун любил все живое.
– Как вас понять?
– Буквально, – наставница покраснела, раскосые глаза уставилась на Калхаса: – Бабочки, птицы, рыбы, звери, цветы – все приводило его в восторг. Больше всего он любил занятия на открытом воздухе. Он считал, что все живое свободно и, конечно, был прав, хотя мне не раз приходилось убеждать его в том, что рыбы в аквариуме Общей школы нисколько не страдают от того, что живут не в море. – Она У улыбнулась. – У каждого своя доминанта. Одни находят себя в играх, другие в дивных мечтах, третьи в конкретном деле. Мы никому не мешаем. Сеун любил Общую школу. Афра Диги, его мать, не раз подавала прошение в Совет Матерей и в Большой Совет о возврате сына, но было бы неправильно отдать Сеуна столь впечатлительной женщине.
– Вы строги к ней.
– Думаю, объективна.
– Она часто навещала сына?
– Три раза в год. Но будь моя воля, – Калхас сразу почувствовал в голосе наставницы нужную волю, – я сократила бы и эти визиты.
– Почему?
– Появление некоторых матерей действует на детей возбуждающе. Афра Диги как метеор. Она электризует воздух. Роди она второго ребенка, даже это не отвлекло бы ее от Сеуна. Наверное, поэтому Совет Матерей отказал Афре в праве иметь второго ребенка. Такие, как Афра, передают детям свою неврастеничность. Она называла наставниц живыми скульптурами, устраивала шумные демонстрации перед Большим Советом. Афре советовали покинуть Мегаполис. На Земле много интересных мест, где здоровый человек может отвлечься от преследующих его мыслей. Я считаю счастьем то, что малышей забирают в Общую школу в шестимесячном возрасте. Иначе матери, подобные Афре… Материнское неистовство, – улыбнулась наставница, – иногда сочетается с неким непонятным невежеством… Благодаря Обшей школе Сеун избежал влияния матери, но не во всем. Например, он верит, что Земля до сих пор полна тайн…
– А вы?
– Я считаю, что главная тайна заключена в нас самих. Мы до сих пор не знаем своих возможностей. Все остальное не имеет значения. Но Сеун по много часов просиживал над географическими картами. Он задумывался над справедливым, на его взгляд, разделом мира. Да, да, я не оговорилась, именно
