«Знаешь, больше всего на свете ненавижу дожди, — серьезно, взглянув на меня, заметил он. — Я никогда тебе не рассказывал, но вообще-то мы с братом живы чудом. Мы ведь родились высоко в Андах, в распадке между двумя склонами гор. Маленький деревенский поселок, который вырос из нескольких домов только потому, что в этом месте на склонах ущелья есть древние террасы, сделанные еще нашими предками, чтобы выращивать кукурузу.
И там, как по волшебству, все великолепно росло. Урожаи были потрясающие, вот народ и потянулся. Построили церковь, устроили даже фонтан — все наивно мечтали на этом узком местечке дорасти до города. Школа была, правда, только начальная, а потом детей, кто постарше, возили километров за тридцать вдоль ущелья на автобусе в соседний поселок.
Дело было к осени. Мануэлю тогда было лет четырнадцать, мне тринадцать. Сначала все заволокло на неделю туманом, а потом пошли дожди. Недели три шли не переставая. Мать еще жаловалась, что вот- вот соль кончится, а из дома нос не высунешь — стена дождя. Вот и в ту ночь лило, как будто начался Всемирный потоп. Пол уже был по щиколотку в жидкой грязи, так что нас с братом отец отправил спать на чердак. Там тоже лило, но под парой пончо можно было с трудом хотя бы вздремнуть.
Я-то обычно сплю как убитый, а Мануэль, наоборот, просыпается от каждого шороха, да и темноты в детстве всегда боялся. Он меня и спас. Часа в три ночи на поселок обрушился страшный сель — все эти террасы из камня и земли, что много веков назад возвели наши предки, вдруг будто потекли с одного из склонов, собирая по дороге валуны, дома со спящими людьми и всякий хлам — чистотой наш поселок никогда не отличался. Если бы это случилось днем, может, еще был бы шанс спастись, а ночью…»
Боб полез в карман, достал сигарету и закурил.
«Брат почувствовал что-то странное первым, но долго недоумевал, что это за гул. Да и сквозь шум дождя слышно было плохо. Если бы соображал быстрее, возможно, спаслись бы и отец с матерью, хотя вряд ли — грязь уже начала захлестывать дом. Мы с братом выскочили через крышу, это же солома, а потом что есть мочи помчались к кладбищу, на самое высокое место в поселке. Убежать было трудно, но можно: сель шел огромной стеной, но все-таки не так быстро, как цунами. Вроде нас ни разу всерьез даже не захлестнуло, но потом оказалось, что мы с ног до головы в корке грязи. Наверное, хлестало вместе с ветром: вода, земля и камни.
На кладбищенском холме стоял высеченный из камня Христос. У ног Христа и спаслось человек десять — все, что осталось от жителей поселка. Христу, я, конечно, благодарен. Но за что нам все это? Отец, конечно, святым не был, а вот мать…
Я туда пару лет назад заезжал. Опять на этом же месте стоит деревня, как будто ничего не произошло. Бегают дети. Даже сохранилось несколько старых могил. Некоторые имена соседей вспомнил, но наших, видно, так и не откопали. Посреди площади видна метра на два верхушка колокольни старой церкви, а еще дальше торчит ржавый, искореженный кусок школьного автобуса. То есть люди понимают, где живут.
Нас с братом потом подобрали монахи: как же, „чудо“ — сам Христос спас, — и отправили учиться в один из монастырей под Лимой, но нам там не очень нравилось. Мануэль всегда был ленив, а я, наоборот, слишком непоседлив, так что через пару лет мы с ним оттуда сбежали. Посидели на пригорке, покурили всласть и разошлись каждый свой дорогой. Он в горы больше не хотел, поэтому решил пристроиться где- нибудь на побережье. Я потом с трудом его нашел среди рыбаков. А сам сначала года полтора ковырялся в шахте — тоже, скажу тебе, работа для самоубийц, а потом опять сбежал, подвернулась партия альпинистов из Европы. У них многому и научился.
Я не знаю, когда в нашем бывшем поселке снова случится оползень — то ли от землетрясения, то ли снова от ливней, но то, что это произойдет, не сомневаюсь. И все люди, что там сегодня живут, тоже в этом уверены. И все равно народ тянется именно в это место. Хотя… куда им податься, да и смерть — она настигнет где угодно. А вот кукуруза там по-прежнему растет великолепная. А это значит, можно хоть сколько-то лет прожить относительно безбедно».
Индеец снова закурил и надолго замолчал. Это был самый длинный монолог Боба, что я услышал от него за все время нашего знакомства.
Чем ближе была граница Эквадора, тем меньше наши мысли поглощало прошлое, хотя с правой от нас стороны под землей оставалась еще одна интереснейшая древняя цивилизация — культура викус. Без особых изменений она просуществовала с первых веков до нашей эры до конца первого тысячелетия нашей эры, а затем попала под господство культуры чиму, от центра которой мы только что отъехали.
Культура викус интересна, пожалуй, двумя особенностями. Внешне многие ее могильники больше напоминают не классические перуанские, а почему-то колумбийские. Очередная загадка для археологов. И еще: ни одна цивилизация Перу не одарила ученых таким количеством изделий из меди. Даже на разграбленных могилах можно без особого труда найти, если, конечно, покопаться в земле, разнообразные украшения, металлическую «головку» боевых палиц, булавки, какие-то непонятные крючки.
Когда-то и мы с Бобом пропустили через свои руки много этой древней меди. Но теперь было не до того, индеец рвался к эквадорской границе, и никакие богатства культуры викус не шли в его глазах ни в какое сравнение с предстоящим триумфом перуанского себиче.
Поэтому все населенные пункты, что встречались по дороге к границе, мы по настоянию Боба объезжали, если удавалось, краем. Так мне не пришлось в последний раз взглянуть ни на Пьюру, ни на Талару, ни на Тумбес. Индеец был безжалостен.
Впрочем, чем ближе мы подъезжали к границе, тем больше делали небольших остановок. Как только появились первые пальмы, меня начал активно скрести сзади лапой Джерри — его мочевой пузырь, надолго заткнутый окриком Боба еще в Чан-Чане, наконец отошел от испуга и был готов к действию. Боб удовлетворенно ухмыльнулся, наблюдая за тем, как бедный терьер помчался к первой же пальме и бесконечно долго ее поливал.
Потом останавливались, чтобы отведать ананасы. Территория еще была перуанская, но на Панамерикане под благословенными пальмами уже стояли в тени повозки, полные вкуснейших эквадорских ананасов. Здесь преимущество эквадорцев было полным, это признавал даже Боб. Так что мы дважды тормозили, чтобы насладиться вкусом сочных фруктов. Потом, правда, пришлось искать воду, потому что мы оба оказались по уши измазаны сладким липучим ананасовым соком. А жить в такой маске нормальному человеку не очень приятно. Да и мухи одолевают. Тем более повезло мне, чье лицо тщательно вылизал Джерри — особый ценитель сладкого. Кстати, удивительный пес, ест все: бананы, ананасы, любые фрукты. Как язвительно предположил Боб, английский джентльмен просто заедает при этом неприятный привкус крысятины.
Километров за пять до границы мы начали искать надежное место, где можно было бы оставить машину. Джерри на эквадорскую территорию мы решили не брать, а это значило, что он остается в «тойоте» с приоткрытыми стеклами, чтобы не задохнулся, ну и, конечно, с миской воды.
Умный терьер все понял заранее и приуныл. Я тоже. Все-таки при всем обилии приключений, которыми меня наградила судьба, нелегальный переход границы в этом списке значился впервые. Место остановки выбирал Боб и ужасно привередничал. На самом деле ему было просто лень идти до границы пешком, а потому он хотел подъехать к ней как можно ближе. В результате мы чуть не уперлись в перуанский пограничный блокпост, так что пришлось сдавать назад.
Наконец Бобу приглянулся один уютный тенистый дворик. С уверенностью Шерлока Холмса Боб тут же уверенно заметил: «Гнездо контрабандиста».
Похоже, индеец был прав. И домик по местным понятиям богатый, и сарайчик с крепким замком, и приличный забор с засовом. «Всем сидеть», — приказал Боб, и мы с терьером послушно остались в машине, пока индеец и хозяин на доступном только им языке профессиональных контрабандистов о чем-то толковали на крыльце. Я увидел, как пятидесятидолларовая бумажка перекочевала из рук Боба в руки хозяина — худого долговязого парня с мощными усами, похожими на домашнюю щетку, что означало — договор заключен. Усы выдавали его родословную: в нем явно было больше испанской, чем индейской крови.
Место для машины во дворе я выбирал долго. Неизвестно, сколько времени мы пробудем на той стороне, поэтому требовалось найти такой пятачок, чтобы Джерри находился все время в тени. Стекла в машине я везде приспустил, но так, чтобы пес из тюрьмы не выбрался. Ну а переворачивать миску с водой
