заменяют репейники и пыль. В центре площади столь же обязательный, как и католический храм, фонтан. В некоторых городах действительно очень красивый. В тех местах, что победнее, все намного скромнее.
И, конечно, обязательная деталь пейзажа — пара чистильщиков ботинок. Почему-то каждый уважающий себя перуанец-провинциал до сих пор считает ниже своего достоинства чистить ботинки самостоятельно.
Славен Трухильо тем, что в 1820 году именно он стал первым перуанским городом, провозгласившим независимость от испанцев. Индейцы к этой затее — борьбе за независимость — имели отношение лишь как пушечное мясо. Всю эту бурную катавасию, что в конце концов разрушила испанскую империю, затеяли местные испанцы и креолы, не пожелавшие больше платить налоги королю в далеком Мадриде. И то верно, за что платить деньги человеку, которого ты никогда не видел? И уж точно никогда не увидишь от него ничего хорошего.
Кстати, главная площадь почти в каждом перуанском, да и вообще латиноамериканском городе называется одинаково:
Старый центр города, бесспорно, красив, особенно дома с резными колониальными балкончиками, и мы с Бобом с удовольствием бы полюбовались ими в очередной раз, но, на нашу беду, все улицы славного Трухильо оказались плотно закупорены пробкой. Старыми машинами, грузовиками, полными разнообразных товаров, от холодильников до электроутюгов, неуклюжими фурами с овощами и фруктами, которые медленно, но упорно продвигались к местному рынку, а нередко и ослами, на которых гордо восседали живописные перуанки в национальных костюмах.
Для крестьянок из ближайших деревень поездка в Трухильо — целое событие, поэтому женщина надевает в такой день самый лучший наряд, исключительно ручной работы, либо своей, либо маминой, подготовленный еще к свадьбе. Рядом с женщиной обязательно муж, брат или дядя в соломенной шляпе, парусиновых штанах и разбитых сандалиях. Отпустить женщину одну в большой город, полный соблазнов и лукавых горожан, ни один крестьянин не рискнет.
Да и самому любопытно. Тем более, пока жена или сестра будет бегать по лавкам, закупая нужные для дома продукты и нехитрый скарб, мужчина с удовольствием потратит свою скромную заначку в ближайшем пивном баре.
А если уж совсем повезет, то еще успеет подраться с соседом из ближайшей деревни: значит, съездил не зря — будет о чем вспоминать и рассказывать родне.
Первой остановкой на нашем пути должен был стать Чан-Чан — он всего-то в пяти километрах от Трухильо, но из-за коварства Боба в тот день мы до него так и не добрались, хотя и ехали вроде как раз туда.
От Лимы до Чан-Чана всего-то ничего, километров 80, и это расстояние мы могли бы преодолеть одним броском даже с учетом утомительной пробки в Трухильо, но Боб не захотел с утра позавтракать, а теперь настоятельно требовал банкета.
Уловка старая. Просто у Боба между Трухильо и Чан-Чаном, на побережье, имелась для тех мест довольно приличная забегаловка «Под пальмой», которую он держал на паях с братом. То есть всем в этом заведении заправлял, разумеется, старший брат Боба — Мануэль, но деньги в этот ресторанчик (да не обидятся на меня французские гурманы за это высокое слово) вложил когда-то и Роберто. Он же защищал это заведение от посягательств местной шпаны. Мануэль, толстяк-обжора и любитель мексиканской текилы, оказать сопротивление способен не был, а вот Боб — да.
На кухне царствовала жена Мануэля — Пилар, рано состарившаяся женщина с врожденным кулинарным талантом. Набор блюд был, правда, классическим для здешних мест: обычное и смешанное себиче, разные рыбные похлебки, среди них изумительная «а ло мачо», креветки, ракушки и всякая другая морская дребедень, которую я не попробовал бы даже под угрозой расстрела. Ко всему этому в изобилии подавалось, конечно, и местное, кстати вполне приличное, холодное пиво.
Вообще-то индейцы пить пиво не умеют. Не раз наблюдал картину, когда вокруг трех бутылок пива собиралась компания молодых людей, человек десять, и так пьяно веселилась, будто они выхлестали не три бутылки, а три ящика ячменного зелья. Но есть, конечно, и пивные асы, вроде Мануэля, — эти могут перепить и баварца. Как любил повторять Мануэль: «Пиво делает человека полным, но счастливым, а это в нашей жизни самое главное». И с этим выводом наверняка согласился бы и немец, и ирландец, и чех.
Я недаром просил прощения у французов за слово «ресторан». Забегаловка Мануэля и Боба, хотя и считалась по здешним понятиям весьма солидным учреждением, поскольку была аж в полтора, а местами даже в два этажа высотой, плюс веранда, построена была руками самих братьев. Частично из дерева и плетеных циновок, а частично из глины. Да и название «Под пальмой» ничуть не соответствовало действительности: если где-то рядом и торчала какая-нибудь высохшая пальма, то несколько веков назад.
Зато несущую стену веранды, где мы устроились, украшала замечательная фреска местного Пиросмани: океан, парящие в небе пеликаны, рыбаки с сетями, правда очень мелкие (далеко на горизонте посреди волн), и огромный маяк на берегу, сияющий, как огненный куст в Библии. Наконец, апофеоз картины — толстая, как кит, чайка, которая налетала прямо на сидящих за столом и пугала тем, что снесет и накрытый стол, и самих посетителей прямо в недалекий от нас океан.
Несмотря на откровенный примитивизм картины, эта могучая чайка художнику действительно удалась и выглядела тревожно и грозно. Что там жалкий революционный буревестник Максима Горького! Я бывал в этом заведении не раз и заметил, что место за столом как раз рядом с этим угрожающим существом всегда оставалось свободным.
Так. На всякий случай.
На лобзание с родней я выделил Бобу не больше часа, но, обнаружив уже через десять минут накрытый стол и внимательно рассмотрев дремавшего на крылечке Джерри с неприлично надутым для джентльмена брюхом (он уже успел побывать на кухне), а главное, вглядевшись в требовательные глаза Боба, я понял, что сегодня до Чан-Чана мы уже не доберемся, хотя он и в двух шагах.
И тут же вспомнил о главной приманке этого совместного предприятия братьев — к забегаловке был пристроен специальный сарайчик, торжественно называемый залом, для любимой игры каждого простого перуанца — в «Лягушку».
Игра предельно проста, но действительно азартна, особенно, конечно, если играть на деньги. Как утверждают современные археологи, древние перуанцы вообще были людьми азартными, историки описывают целый ряд игр, которым они с огромным энтузиазмом предавались в свободное от работы и войн время. Так что «Лягушка» для перуанца — это нечто генетически наследственное. Игра, понятно, уже другая, а вот страсти вокруг нее кипят все те же.
В принципе всего-то простой деревянный, но крепко сбитый ящик, верхняя часть которого усеяна отверстиями, и каждое ведет в определенную ячейку. Угодил туда битой — набрал 100, 200 и т. д. очков. А украшает все это сооружение бронзовая лягушка с открытым ртом.
Самый большой куш получаешь, если чудом попадаешь в пасть земноводного. Однако закинуть довольно увесистую круглую биту в это небольшое отверстие надо метров с пяти-семи. Впрочем, расстояние определяют сами игроки. Дети иногда по простоте душевной, не смущаясь, подходят поближе и спокойно запихивают лягушке биту в рот, любители бросают метров с трех, ну а профи… Тут, конечно, чем выше класс, тем сложнее задача. Биты чаще всего тоже отливают из бронзы. Причем их размер лишь немного меньше отверстия в лягушке, так что шансы на успех у игрока, прицелившегося в земноводное издалека, как понимаете, мизерные.
Количество бросков либо оговаривается заранее, либо играют на время, хоть весь вечер. Набранные игроками очки записываются мелом на специальной доске. Мел доверяют после бурных дискуссий кому-то одному, но контроль за «счетоводом» осуществляется самый пристальный. И не дай бог ему ошибиться, это
