Пригласила в дом и поставила чайник на огонь. Мужчину звали Дима, а его дочку Саша. Мне сразу бросилась в глаза её нервозность, она отчего-то сильно переживала. Дима сказал, что его дочка тоже хочет гулять с нашей собакой. Почему всё время одна только Тереза? Другие тоже хотят! Сашенька очень любит собак, и было бы просто замечательно, если бы она могла приходить и играть с Синго. Иначе получится нечестно. Чем она хуже Терезы?
Я ответила, что собака у нас большая, сильная и балованная, Саша с ней просто не справится. На что сама Саша громко разрыдалась, зарывшись в диванные подушки. Её папа был очень недоволен и чуть ли не закричал на меня:
— Ну, смотрите, что вы наделали! Вы могли бы при ней этого не говорить! Моя Саша — очень чувствительная девочка! Ничего не случится, если она будет иногда приходить поиграть с собакой! Вам что, жалко?
Я подумала, что вообще-то — да, мне жалко. Наша собака не игрушка. И я никогда не доверю Синго такой плаксе. Но вслух я не решилась это сказать и пробормотала что-то невразумительное: дескать, возможно, когда-нибудь Саша может пойти погулять вместе с нами, но не одна и не сейчас.
На следующий день Тереза, как обычно, отправилась гулять с собакой, и тут в дверь позвонила Саша. Она смотрела на меня огромными глазами, в которых стояли слёзы. Дрожащим голосом девочка спросила:
— А где Синго?
Узнав, что она опоздала и собаки дома нет, Саша принялась плакать прямо в дверях. Эта сцена повторилась и вечером, и на следующий день. К нам прибежал любящий папаша и потребовал не отдавать собаку Терезе, а ждать, пока придёт его дочь. Страсти накалялись. Девчонки подрались около наших дверей. Саша пыталась вырвать поводок из рук Терезы, схватила собаку обеими руками и не отпускала. Я вышла и прикрикнула на них обеих. Через пять минут к нам снова прибежал Сашин папа — разбираться.
С тех пор я стала ходить домой огородами, чтобы не встречаться ни с кем из участников драмы. С Терезой у нас был договор, что она стучит особым образом в дверь, тогда я открываю. Дома я не включала свет, чтобы никто не знал, что я уже пришла. Сидела с ноутбуком в ванной на полу. И вот сидела я так, сидела, и до того мне надоело прятаться! Думаю, пойду на кухню, сделаю себе кофе. Вышла и в темноте с разбегу налетела на Беннины гантели, которые лежали в коридоре. Так навернулась, что грохот стоял. Разбила колени в кровь. Как я ругалась, это нужно было слышать! Ну, думаю, сейчас я вам всем устрою! Нечего меня караулить и следить за окнами! Моя собака, а не ваша!
Зажгла везде свет, включила музыку. Тут же — звонок в дверь: это Дима с дочкой пришли разбираться. Оба дрожат от негодования, Саша вот-вот заплачет. Эх, и не вовремя же они пришли! Кричать я на них, правда, не стала. Очень хотела, но не получилось. Вместо этого я просто сказала, что я не могу доверить собаку Саше. Пёс уже привык к Терезе, и ему вредно менять окружение так часто, это может испортить его характер. И заявила, чтобы они больше не приходили.
Девочка разразилась громкими рыданиями, и я почувствовала себя свиньёй, каких свет не видывал.
Дима посмотрел на меня исподлобья и прохрипел голосом Высоцкого:
— Вот так, значит? Ну, хорошо. Ты ещё пожалеешь, стерва! Ты ещё не раз об этом пожалеешь. Меня здесь все знают, я тебе устрою такую жизнь!.. Ты ещё вспомнишь Диму из Москвы, не раз ещё вспомнишь, ты ещё приползёшь ко мне прощенья просить! В ногах валяться будешь. Пойдём, Саша!
Они ушли, а мне стало так весело, так легко на душе. Всё, нет больше проблемы с собакой. Можно не прятаться по дороге домой и не сидеть с выключенным светом. Не нужно больше поддерживать соседские отношения с единственным русским на нашей улице. А насчет того, что мне придётся к нему приползти и валяться в ногах, то в это я не поверила.
Нужно сказать, что больше я ничего о них не слышала и с тех пор ни разу не видела ни Димы, ни его дочки, ни даже тени от них обоих, хоть и прожила на этой улице целый год. Они как будто испарились!
Декабрь 2003 года
Сумасшедший Берг
В Мариехамне был местный сумасшедший. Ну, вообще-то сумасшедших здесь много, полгорода. Но этот просто выдающийся, о нём даже в газетах писали. Это была местная достопримечательность и, я бы даже сказала, символ города… Да, символ города! Точно!
Берг (так его звали) выглядел как постаревший солист группы «R.E.M.». Постаревший, но всё ещё интересный, стильно одетый. Зимой и летом он носил чёрный свитер из тонкой мягкой шерсти, бежевые брюки с массой карманов и застёжек, чёрную приталенную курточку и рюкзак. Такой костюм оценил бы какой-нибудь претенциозный кинооператор. Он всегда был хорошо подстрижен, на носу очки в толстой оранжевой оправе. Морщины не портили его, напротив, придавали особый шарм. Выражение его лица можно было бы описать словами «человек, который проявляет профессиональный интерес». На шее у него обычно висела тяжёлая камера, а на голове сидели наушники.
Берг всегда был на виду. Как только где-нибудь какое-нибудь маломальское происшествие, он уже там. В самой гуще событий. Он стоял впереди всех, когда мэр города перерезал ленточку у входа в новый бассейн. Он занимал кресло в центре первого ряда, когда под Рождество приезжал детский театр из Стокгольма. Он же засветло пришёл на выборы в органы местного самоуправления и простоял в коридоре целый день.
Если никаких событий не было, Берг просто бродил по улицам городка — километр в одну сторону, километр в другую — и смотрел по сторонам. В ушах плеер, на губах многозначительная улыбка. Иногда он вдруг останавливался, как будто ему в голову внезапно пришла какая-то мысль, и записывал что-то в блокнот. Обычно его можно было встретить в единственном открытом кафе на главной площади, и часто он был там единственным посетителем. Он приходил к открытию и уходил, когда кафе закрывалось. Сидел, пил коктейли и что-то писал. Иногда он приносил с собой ноутбук, иногда пользовался местным Интернетом, который прилагался к кофе. Он весь день пил, но пьяным я ни разу его не видела. Этот странный человек ни к кому не приставал с разговорами и вообще не стремился устанавливать контакт с людьми. Кажется, ему было достаточно хорошо одному. Но, как ни удивительно, окружающие искали его общества. Я много раз видела, как с ним заговаривали туристы, и они вели длинные беседы за чашкой кофе. Если к нему подходил пьяный, Берг решительнейшим образом пресекал всякие попытки. Он говорил: «Нет! Не заговаривай со мной! Мне нужно работать!»
Чувствовал Берг себя всегда уверенно и раскованно. Приходил в кафе как к себе домой и бросал официанту: «Мне как обычно, пожалуйста». Я сперва думала, что это какой-то знаменитый человек, приехавший на Оланд, чтобы отдыхать, творить, скажем, писать сценарий в тишине и уединении. Или, может быть, он фотограф или художник. Ну, как минимум, журналист. Однажды я не удержалась и спросила у официанта, кто это. Тот улыбнулся и ответил шёпотом: «Это Берг. Он сумасшедший, но безобидный. Его выпустили из психушки, потому что он хорошо себя вёл. Не бойся его».
Тут я всё поняла. И сразу бросились в глаза всякие мелочи, указывавшие на его несомненное сумасшествие. Я, например, много раз видела, как Берг выходил из дома, где сдаются квартиры для людей, нуждающихся в помощи социальных работников. Инвалиды живут там сами по себе, их не держат взаперти. Но каждый день приходит человек и помогает убрать квартиру, сходить в магазин, приготовить обед, помыть посуду.
И правда, разве станет психически здоровый человек слоняться сутками по улицам без какой-либо цели? Может быть умышленно, а может быть и нет, Берг раздувал каждое малозначительное событие до масштабов мировой важности. Открытие бассейна для него становилось награждением нобелевских лауреатов. Новогодний спектакль для школьников казался премьерой долгожданного фильма, где играют все звёзды сразу. Наше захолустное кафе, в котором подают разогретые гамбургеры, волшебным образом превращалось в кабаре на Монмартре, где бородатые художники обсуждают вопросы импрессионизма, застыв над рюмкой абсента. И в центре всех этих событий — Берг с кинокамерой. Он неизменно
