Архив Гарвардского университета.
Библиотека Пъюзи, Гарвард-Ярд,
Кембридж, Массачусетс, 02138
29 апреля 2000 года
Люси Адамс,
291, Брунсвик-авеню,
Торонто, Онтарио
Дорогая мисс Адамс!
В соответствии с инструкциями Вашей тетушки, Беатрис Адамс, я возвращаю Вам фамильные документы, найденные в коттедже на берегу реки Святого Лаврентия, а также прилагаю свои комментарии касательно их аутентичности.
Дневник Желанной Адамс с линованными страницами и красным обрезом содержит ряд типичных признаков, характерных для дневников конца XVIII века. Самая примечательная его характеристика – это тисненный золотом на обложке заголовок, в котором говорится о совместном путешествии Вашей дальней родственницы с Казановой. При отсутствии водяных знаков трудно определить дату, но сама тетрадь выглядит как типичный продукт колониального производства, сделанный на бумажной фабрике восточного побережья Америки еще до того, как был изобретен более дешевый метод разрушения деревянной массы кислотой.
Боюсь, что мне, увы, не удалось расшифровать арабский манускрипт с интересными рисунками, тисненными на кожаной обложке, так что я не смогу объяснить, почему нечто столь любопытное было найдено в одной коробке с Вашими фамильными записями Возможно, что документы, способные пролить свет на эту загадку, потеряны или уничтожены. Как бы там ни было, я могу сказать с определенной долей уверенности, что бумага арабского манускрипта обработана при помощи ахера – материала, сделанного из яичного белка ирисовой муки
Мне больше повезло с письмами, найденными в дневнике XVIII века. Водяной знак Фабриано 1795 года и подпись Джакомо Казановы де Сейнгальта, похоже, подлинные. Кроме того, постоянные ошибки в синтаксисе наводят на мысль, что автор писем пользовался французским и итальянским языками столь же беспорядочно, как это делал, насколько нам известно, Казанова.
Примечательно, что большинство писем находятся в хорошем состоянии и легко поддаются прочтению. Язык писем XVIII века более близок к современному английскому, чем вычурный, перегруженный описаниями язык викторианской эпохи. Библиотека Сансовино в Венеции с удовольствием взяла бы их для выставки.
В заключение обращаю Ваше внимание на то, что я вложил фотокопии старых документов, дабы Вы и Ваши близкие могли спокойно читать их, не опасаясь при этом повредить бумагу.
Я подозреваю, что дневник Вашей дальней родственницы представляет определенный исторический интерес, однако именно письма Казановы значительно повышают финансовую ценность этих документов.
Искренне Ваш,
Чарльз СмитТуго завернутая в розовый мягкий плащ, шкатулка со старыми документами уютно пристроилась на носу motoscafo.[1] Люси Адамс сидела, съежившись, рядом и пыталась разглядеть через стекло кабины купола собора Святого Марка, вздымающиеся впереди сквозь туманную дымку косого дождя. На соседнем сиденье храпела пожилая женщина в серо-голубой шляпе с широкими полями, ее голова покачивалась в такт с кораблем. На корме сидел молодой человек, вертевший в руках видеокамеру.
Motoscafo уже подходил к молу, и лодочник быстро заговорил по-итальянски, указывая на площадь, где, словно в предвкушении шумного празднества, стояли сотни пустых скамеек.
– Простите, синьора.
Молодой человек прошел в кабину и потряс за плечо пожилую женщину. Она отпрянула, сдвинув поля шляпы, чтобы посмотреть, кто потревожил ее сон.
– Лодочник хочет, чтобы ему заплатили.
Он потер пальцы характерным жестом, разглядывая Люси, которая наклонилась, чтобы поднять с пола коробку. Кинув взгляд на льющий снаружи дождь, она открыла свою дорожную сумку, осторожно поместила коробку внутрь и плотно застегнула молнию. Пожилая женщина уже выбралась из кабины, дав лодочнику честно заработанные лиры, а тот, улыбаясь и жестикулируя, начал выгружать чемоданы пассажиров на причал.
В тот момент, когда обе женщины поднялись на Пьячетта, где кошка гонялась среди камней за голубями, на востоке взошло солнце, осветив увитое дождевыми облаками небо над Сан-Джорджио- Маджоре грязновато-розовым светом. Они стояли, глядя на высокие волны, напоминающие зеленовато- серые знамена, развевающиеся над средневековыми церквями и palozzos.[2] Туманный дождь все еще сеял свои струи на землю, а издалека, со стороны Лидо, доносился слабый, печальный шум волн. Люси заметила, что молодой фотограф направил свою камеру на бухту Святого Марка. Она повернулась и увидела, как полдюжины маленьких лодчонок скользят в тумане, подобно водяным жукам, а гребцы в безрукавках склоняются над веслами в своих легких яликах.
– Сюда! – позвала Ли Пронски, и Люси последовала за ней через площадь, которую Наполеон как-то назвал самой большой гостиной Европы. Она шла, слегка склонившись вперед, и тащила тележку, до самого верха забитую багажом.
После недолгой ходьбы по идущим в гору улицам Ли остановилась рядом с маленьким венецианским мостом и уставилась на витрину антикварного книжного магазина. Он уже открылся, хотя для Венеции это было и рановато. На улицах пока было пустынно, и vaporetti,[3] пыхтящий рядом с мостом, выглядел довольно одиноко. Издав радостное восклицание, Ли исчезла внутри. Волоча позади себя тележку с багажом, Люси подошла посмотреть, что же вызвало у ее спутницы столь неподдельный интерес. Витрина магазина была закрыта плакатом с рекламой регаты, провозглашающей: «Vogalonga, Venezia 14 maggio».[4] Под афишей были выставлены католические дарохранительницы для мощей и лежала куча древних книг, написанных по-итальянски; заголовки их девушка прочитать не смогла. Рядом с книгами стояло несколько крохотных статуэток.
