лени, – замечал в одном из писем Г. И. Гуревич. – Он писал только когда его тянули и упрашивали». Тем не менее, первый вариант «Генератора чудес» в 1939 году появился в журнале «Техника – молодежи».
В том же году главы из романа были напечатаны в сборнике «Война».
Победоносная авиация, непобедимый флот, подводные лодки, танки, отравляющие вещества, всепобеждающая пехота, – в те годы о будущей (и вполне реальной) войне писали много.
И не только советские писатели.
«9 июля, – (цитируется военно-фантастический роман Гальдерса „Воздушная война 1936 года“, –
В другом романе – (Фоулер-Райт, «Война 1938 года») – фашистская Германия молниеносно и победоносно захватывала Чехословакию. Счет шел буквально на часы. Не успел германский посол передать ультиматум испуганным чехословацким властям, как Нюрнбергская радиостанция уже выдала в эфир условный сигнал – музыкальную фразу из «Елены Египетской». Под возвышенные звуки Штрауса бесчисленные эскадрильи фашистских бомбардировщиков вмиг смели с лица земли древнюю столицу Чехии. «Нельзя было отличить единичные взрывы, все сливалось в беспрерывный оглушительный гул. Здания в северном предместье рушились, словно карточные домики, и вспыхивали ярким пламенем, образуя как бы постоянно расширяющуюся завесу огня… Дом, одна стена которого обрушилась, еще продолжал стоять… Со стороны улицы были видны расположенные друг над другом этажи, а в открытых с улицы квартирах – мебель, ковры, картины…»
Роман Ю. А. Долгушина был направлен против таких текстов.
Ценность романа заключалась даже не столько в пионерском для своего времени осмыслении электромагнитной природы мышления, сколько в том, что профессор Ридан и его помощник Николай Тунгусов – герои романа – действительно старались достигнуть мира на земле научными методами.
Сам писатель в первые же дни Отечественной войны записался в народное ополчение. Заболел, попал в госпиталь. В госпитале написал повесть «С противотанковым ружьем». В 1943 году (в соавторстве с Н. А. Абрамовым) выпустил книжку «Оружие пехоты». Выздоровев, работал в оборонном НИИ. «Не то в луже, не то в озерке, – вспоминал А. П. Казанцев, – плавал в изобретенной им резиновой лодочке, выполненной заодно с резиновыми сапогами-ластами, Юрий Александрович Долгушин…»
В сборнике «Война» главы из романа вошли под названием «Лучи жизни».
«Профессор Ридан ставил клетку перед толстым свинцовым экраном, направляя невидимый луч в голову животного. Очередная волна возбуждала, заставляла действовать какой-то центр мозгового вещества, тот, который сам был способен генерировать эту волну. Порой мгновенно, но чаще через некоторое время сказывалось действие луча: приходили в движение те или иные функции организма. Обезьяны покорно ложились, чесались, грустили, опустошали желудок, испытывали голод, все виды возбуждения, страдания, напрягали непроизвольно отдельные мышцы или целые группы их, – все это в зависимости от поворота стрелки на шкале: достаточно было малейшего изменения настройки генератора, чтобы тотчас изменилось и влияние луча. Состояния, вызванные облучением, длились неизменно пока действовал генератор и продолжались потом еще некоторое время в зависимости от того, насколько была повышена мощность излучения, регулируемая особой ручкой…»
Профессор Ридан торопился.
У него были причины торопиться.
Безымянный немецкий любитель-коротковолновик успел передать из фашистской Германии в открытый эфир сообщение о том, что в Мюнхене открыты ужасные лучи смерти, которым человечеству нечего противопоставить. «Лето в этом году уходило медленно, нехотя, как бы с грустью покидая добрую, веселую страну, – писал Ю. А. Долгушин. – И страна, первая в истории и единственная в мире страна, в которой все люди занимались только одним делом, – они изготовляли счастье для себя, – эта страна полнилась богатыми урожаями хлеба, мяса, плодов и вина, хлопка, шерсти, пушнины, гремела металлом чудесных машин, пылала любовью и звенела песнями…»
Конечно, отдать такую страну на разор фашистам профессор Ридан не мог. Все его силы направлены на создание лучей жизни. «Роман „ГЧ“, – писал Всеволод Ревич в книге „Перекресток утопий“, – пожалуй, редкий случай и вправду научной фантастики в том смысле, что действие книги вращается в среде ученых и большая часть разговоров идет о науке. По-иному, видимо, и нельзя создавать художественные произведения о науке, об ученых…»
«Роман, – вспоминал сам Долгушин, – написан мною давно, еще до Великой Отечественной войны. История возникновения идеи романа и четырехлетней работы над ним связана с такими интересными, порой почти фантастическими событиями, что уже сама по себе могла бы стать темой самостоятельного произведения. Н. А. Байгузова – (того самого, с кем Долгушин строил первый в СССР телевизор, –
Зато в моей жизни их было немало.
Доктор Дубровин Евгений Алексеевич в тесной комнатушке в Тропическом институте заставлял меня держать белую крысу с саркомой на спине, пока он облучал ее ультракороткими волнами; профессор Михаил Васильевич Фролов часами показывал и объяснял мне, как и почему высушивается в несколько секунд сырая доска в поле высокой частоты…
Никогда не забуду наших встреч с академиком Алексеем Дмитриевичем Сперанским в ВИЭМе – Всесоюзном институте экспериментальной медицины. Человек, книгу которого на такую, казалось бы, «сухую» тему, как «Элементы построения теории медицины» я читал, как увлекательнейший роман, потряс меня своими идеями, удивительной точностью и изяществом анализа явлений. Нам было о чем говорить еще и потому, что он не чужд литературы, знает и любит ее. Алексей Дмитриевич редактировал некоторые главы романа…
Огромное влияние на мою работу оказало знакомство с известным физиологом и изобретателем профессором Сергеем Сергеевичем Брюхоненко. Когда я пришел впервые к нему, он оживлял мертвых собак. Тут я увидел созданное им «искусственное сердце» – аппарат, который чудесно заменял настоящее сердце животному, пока оно возвращалось к жизни. Это была подготовка к опытам над человеком. И это была уже самая настоящая фантастика. Сергей Сергеевич тоже сразу понял, что было мне нужно. В следующем опыте оживления я, одетый в белый халат, уже фигурировал в качестве помощника, что-то держал, что-то подавал, следил за кардиографом и старался не пропустить ни одного слова. И Сергей Сергеевич редактировал часть глав моего романа…»
«Странное это было учреждение, – читаем мы в „Генераторе чудес“, – спрятанное от шумов улицы за старыми липами, густыми зарослями душистого жасмина и высокой каменной оградой с железной решеткой. Большую половину нижнего этажа занимал „зверинец“. Здесь жили бесчисленные кролики, собаки, морские свинки, лягушки, птицы, обезьяны. Широкая лестница с мраморными перилами вела во второй, верхний вестибюль, откуда можно было попасть в квартиру профессора Ридана или в коридор, вдоль которого располагались лаборатории. В каждой из них работали один или два сотрудника. Они приходили ежедневно в восемь часов утра и уходили в три. Ридан строго запрещал им оставаться дольше. Сам он обычно работал в своей лаборатории, примыкавшей непосредственно к его кабинету.
Редко кто посещал эту таинственную комнату.
Тут всегда теплилась жизнь – тихая, странная, заключенная в замысловатые никелированные станки или стеклянные сосуды, схваченная металлическими щупальцами аппаратов. Тут бились сердца, извлеченные из тел, шевелились собаки, лишенные сердец. Головы, отделенные от туловищ, медленно вращали глазами. А электрические приборы заглядывали своими проводами в живые препараты органов, в черепные коробки животных и, вкрадчиво шелестя, что-то отмечали на клетчатых бумажных лентах…»
«Знакомство с академиком Трофимом Денисовичем Лысенко, – вспоминал Долгушин, – беседы с ним о „живом и мертвом“, о бессмертии и смерти, о новой генетике дали мне почувствовать свежий ветер нашей передовой биологии, представить себе ее пути… Биофизик Г. С. Франк, впоследствии – член- корреспондент Академии медицинских наук, в результате нашей обстоятельной беседы дал мне возможность рассказать о поразительном опыте с кроликами, описание которого читатель найдет в романе… А раскопки в Ленинской библиотеке навели на небольшую, сугубо научную статью – исследование „Нейрон, как аппарат переменного тока“, принадлежащую перу маститого академика Украинской Академии наук Александра Васильевича Леонтовича. Мне довелось встретиться и беседовать с ним во время одного из приездов его в Москву. Идеи замечательного ученого оказались тем решающим звеном, которого мне не хватало, чтобы завершить построение основной научной концепции романа…»
Новое, более полное издание «Генератора чудес» появилось в 1959 году.
«Нашлись критики, – писал Ю. А. Долгушин, – которые настоятельно советовали мне встать на этот путь – (обновления, адаптации романа к послевоенным событиям, –
Долгушина поддержал И. А. Ефремов. «Несмотря на небывалые темпы развития науки и техники за послевоенные годы, – писал он в предисловии к „Генератору чудес“, – основные идеи романа отнюдь не устарели. Более того, некоторые из них, временно забытые в сороковых годах, теперь становятся в ряд самых интересных и обещающих проблем современности. Биотоки мозга и нервов, излучения жизнедеятельности человека и животных в настоящий момент уже не только служат медицинской диагностике. Возникла техническая реальность управления при помощи биотоков сложными приборами. Это достижение науки и техники несет зрение слепым, острейший слух глухим, отлично действующие руки и ноги для инвалидов…»
И дальше: «Большая заслуга автора в том, что он в своем романе сумел оценить открытие митогенетических лучей и увидеть в нем много больше, чем это сделали некоторые столпы официальной науки. Митогенетические лучи, открытые советским ученым Гурвичем, несправедливо не получили должного признания только из-за технической трудности (в те годы) экспериментирования с очень слабыми излучениями. Теперь, с новыми методами, порожденными успехами физики, проблема митогенетических лучей вновь приобретает первостепенную важность…»
