Оливковая ферма

— Позвольте, я все объясню вам, chere мадам! — И с массой извинений и расшаркиваний он растолковывает нам, что из-за рельефа участка двум его рабочим пришлось намного больше, чем он предполагал, курсировать вверх-вниз по склону.

От такой наглости я просто лишаюсь дара речи. Здесь, на Лазурном Берегу, всегда найдется куча причин, по которым цена выросла в два раза против назначенной, а работа не была сделана в срок. Более опытный Мишель, в отличие от меня, принимает такие вещи как должное и добродушно платит вымогателю запрашиваемую разницу, да еще и заказывает у него зеленую изгородь. Он прав: сейчас мы не можем тратить время на поиски более совестливого садовника, и мы хотя бы знаем, чего ожидать от Амара. И все-таки до наступления отпускного сезона с его толпами туристов, очередями и пробками, когда закрываются все производства и офисы, а любая задача занимает в два раза больше времени, чем обычно, нам придется подыскать себе расторопного помощника. Слишком многое надо сделать за лето, и все это свалится на меня одну: Мишеля работа призывает в Париж, и он будет приезжать только на выходные. А я так устала к концу театрального сезона, что радуюсь предлогу задержаться здесь и отдохнуть от сцены. И заодно дописать свой сценарий о Леренских островах. И заняться протекающей крышей. Вечером, захватив бутылку вина, мы садимся за расчеты и очень скоро выясняем, что денег, как всегда, не хватает. Из списка срочных работ нам придется выбирать самые срочные. Однако наше настроение от этого нисколько не портится, и я снова бодра и полна оптимизма.

За прошлое лето мы многое успели, а это наверняка будет не хуже. Тем более что «Аппассионата» теперь принадлежит нам, и мы можем работать гораздо спокойнее. Нам предстоит оборудовать кухню, поменять всю проводку, устроить душевую между двумя спальнями для гостей, оштукатурить и покрасить стены, переоборудовать древнюю посудомойню с великолепной раковиной из белого камня в летнюю кухню, заменить кучу ржавых труб и растрескавшиеся плитки, отремонтировать и покрасить в лазурный, как у Матисса, цвет ставни, посадить пальмы, фруктовые деревья и цветы, очень много цветов, а еще овощи и травы, докупить пять акров земли, вырастить и собрать урожай оливок… Список бесконечен, но ведь мы никуда не торопимся, и если за это лето нам удастся обезопасить дом от воров и дождей, а я освою хотя бы основы фермерского дела, то задачу можно будет считать выполненной.

* * *

Вдвоем с Ди Луцио, местным трубочистом-сантехником, мы стоим на плоской крыше нашего дома. Он согласился покрыть ее слоем битума и гравия, что, конечно, не решит проблему окончательно, но, по крайней мере, должно избавить нас от протечек на год или даже на два. Возможно, к тому времени мы сможем собрать астрономическую сумму, необходимую на капитальный ремонт крыши. Ди Луцио измеряет фронт работ шагами, а потом неторопливо поворачивается на триста шестьдесят градусов, критически озирая окрестности, и замирает, глядя на залив. Вид отсюда просто изумительный, и у него на лице появляется типично средиземноморская гримаса одобрения. Я принимаю ее за комплимент особенно ценный, поскольку до этого Ди Луцио неоднократно советовал нам сравнять старую виллу с землей, а на ее месте построить современный «хорошенький домик». Но сегодняшний солнечный день и приятный ветерок с моря, видно, привели его в благодушное настроение, и, несколько раз кивнув, он снисходительно цедит:

— Pas mal, Madame[98].

Я с ним совершенно согласна.

Потом Ди Луцио обращает свой взор в сторону нашей сосновой рощи и замечает:

— А у вас тут куча дров.

С этим тоже трудно спорить, потому что поваленные стволы и ветки покрывают всю землю.

— Я мог бы дать вам небольшой совет, мадам, если вы не возражаете.

Я тут же напрягаюсь: скорее всего, он посоветует нам построить из дров хижину и махнуть рукой на не подлежащий ремонту дом.

— Этих дров вполне хватит, чтобы оплатить мой счет за крышу, — продолжает он.

— В самом деле? — удивляюсь я.

— Ну конечно же! — заметно оживляется Ди Луцио. — Продайте их за наличные, мадам, а потом и мне заплатите наличными. Это будет tres bonne affaire[99] для вас.

Его глаза радостно блестят при мысли о необлагаемой налогом сделке.

Больше на крыше нам делать нечего, и мы идем к приставной лестнице. Ди Луцио галантно предлагает мне спускаться первой. Я довольно неуклюже перегибаюсь через край и нащупываю дрожащей ногой перекладину: приставные лестницы с детства внушают мне страх. Я надеюсь, что увесистый сантехник подождет, пока я окажусь на земле, но, как выясняется, напрасно: он начинает спуск почти сразу же за мной; лестница угрожающе скрипит.

— А я раскрыл ваш секрет, мадам! — кричит он сверху. Лучше бы ему пока помолчать. — Но я никому не рассказал, кроме моей жены. Не сомневайтесь, я умею хранить тайны. Этим сплетникам в деревне лучше ничего не знать.

Я поднимаю глаза и вижу грязные подошвы его ботинок и чрезвычайно волосатые ноги внутри широких синих штанин. Похоже, неведомый мне секрет очень веселит Ди Луцио: он громко смеется, и лестница начинает сильно раскачиваться. Я мечтаю только о том, чтобы поскорее добраться до земли.

— Расскажете мне через минуту! — кричу я и наконец спрыгиваю с последней ступеньки. — Так что за секрет, месье Ди Луцио?

На его лице застыло выражение, как у ребенка, только что обнаружившего, где взрослые прячут сладости.

— Pas ип mot![100] — клянется толстяк, приложив к губам измазанный сажей палец.

— Но мне-то можно…

— Тсс-с. Рот на замке. — Он откровенно наслаждается этим маленьким спектаклем.

Я пожимаю плечами и иду в сторону двери. Даже не представляю себе, о каком секрете он говорит. Наверное, все-таки не о том, что мы с месье не женаты? Ди Луцио подмигивает обоими глазами и горячо трясет мне руку, оставляя на ней часть сажи.

— Я понимаю, вы заняты, мадам, вам надо работать. Не беспокойтесь, ваша тайна умрет со мной. — И с этими словами он направляется к своему фургону, доверху забитому старыми раковинами, трубами и почерневшими ершиками для каминов.

Насчет секрета я так ничего и не поняла, однако слова о продаже леса запали мне в душу. Беда только, что я не знаю, к кому обратиться со своим товаром. Но через пару дней, возвращаясь из спортзала на недавно приобретенном за пять тысяч франков антикварном «рено», я замечаю у самой дороги огороженный участок, на котором за забором громоздятся штабеля дров. Я останавливаю машину и подхожу к закрытым воротам. В глубине участка виднеется небольшой, тоже запертый домик с каким-то объявлением на дверях. К сожалению, прочитать его с такого расстояния я не могу. Сейчас половина первого: хозяин наверняка ушел на ланч, который в этих местах, как известно, длится от двух до трех часов. Не беда, вернусь сюда попозже. А сейчас мне надо спешить в деревню, чтобы купить оливковую и томатную fougasse[101], пока не закрылась на перерыв и пекарня.

Переходя через площадь, я замечаю нашего добродушного электрика месье Дольфо: он безуспешно пытается припарковать свой фургон у тротуара, где, на мой взгляд, вполне достаточно места. Перегретый фургон визжит тормозами, а перегретый электрик изрыгает ругательства. Завидев меня, месье Дольфо выключает двигатель и выскакивает из машины, оставив ее практически посреди тротуара. Он широко улыбается и трясет мне руку, словно я только что объявила, что он выиграл в национальной лотерее.

— Bonjour, — здороваюсь я, поражаясь столь причудливому способу парковки.

А кроме того, я очень боюсь опоздать в пекарню и остаться без ланча: весь мой завтрак состоял из двух чашек кофе, и после двухчасовых занятий в спортзале я просто умираю от голода. Но Дольфо, решительно пресекая попытку бегства, крепко берет меня под руку и доверительно шепчет на ухо:

— Мы ведь понятия не имели, мадам. Je suis desole[102].