задерживаться.
В квартире консьержа тускло горит свет. Дверь открывает улыбчивая, крепко сбитая, невысокая брюнетка, внешне похожая на испанку. Я представляюсь, и она тут же рассыпается в извинениях. (Мои вещи консьерж занес к себе.) Она знакомит меня со своим мужем — подтянутым изящным джентльменом в тенниске и свитере с клиновидным вырезом. Они практически никогда не оставляют пост, но сегодня их это вынудили сделать непредвиденные семейные обстоятельства. Кроме того, по ее словам, ни она, ни муж не знали о том, что я приду заселяться именно сегодня. Если бы их предупредили, один из них обязательно бы остался дома и передал мне ключи. «Совершенно точно», — уверяет она. Она очень переживает из-за случившегося. Я объясняю, что заранее списался по электронной почте с агентством и хозяйкой квартиры, поэтому был совершенно уверен, что все на мази. Мадам Фернандес качает головой. Ее никто не поставил в известность.
В два приема я отношу свои вещи в квартиру. Для этого мне приходится подняться по винтовой лестнице. Она столь узкая и крутая, что напоминает штопор. Лестница деревянная, и шаги отдаются гулко. Металлические перила выкрашены в черный цвет. По словам мадам Фернандес, квартира располагается на четвертом этаже, а к частым подъемам и спускам я со временем привыкну. (Лифт в доме отсутствует.) «По большому счету это даже полезно для здоровья», — успокаивает она. «Знаю», — отвечаю я, тяжело дыша.
Квартира мадам Галена выше всяческих похвал. Она состоит из спальни, маленькой столовой и гостиной, соединенных между собой аркой, большой ванной комнаты, кухни и коридора. От нее так и веет очарованием. Это весьма типичная парижская квартира; более того, это дом. Здесь ощущается уют. О квартире явно заботятся. Белые стены недавно покрашены. На них висят маленькие абстрактные картины. Одну из стен занимает большое полотно, на котором изображен бегун, несущийся куда-то вперед на фоне усыпанного звездами ночного неба, написанного в стиле Ван Гога. Большое влияние на художника оказал и Гойя. Половые доски серого цвета практически полностью прикрыты камышовыми циновками, а высокие окна задернуты отделанными рюшем серым занавесками. Как и в тысячах других квартир по всему Парижу, здесь сделали ремонт. И результат налицо — тут удобно и уютно. Я не уверен, работает ли камин, впрочем, растапливать его не собираюсь. Камин отделан черным мрамором. Над ним — зеркало в ослепительно зеленой, как кожура лайма, раме. На книжных полках — весьма серьезные труды, охватывающие много областей знаний, в том числе философию. Немало посвящено левацким европейским кругам. Маленький телевизор, скорее всего, наличествует в квартире исключительно потому, что агентство заставило мадам Галена его приобрести. Впрочем, телевизор мало что ловит, поэтому толку от него никакого нет.
Примерно в пять часов вечера в квартире раздается телефонный звонок. Это мадам Галена из Италии. Она обрушивает на меня поток извинений. Время от времени прерывается и начинает осыпать упреками агентство. Оказывается, она тоже не знала, что я приезжаю именно сегодня. Я отвечаю, что получил письмо, написанное на великолепном английском, в котором говорилось, что все готово к моему прибытию. Мадам Галена отвечает, что это невозможно, поскольку английский знает еле-еле. Скорее всего, письмо написали от ее имени представители агентства. Я пытаюсь ее успокоить, уверяю, что все прекрасно, и говорю, что мне очень понравилась ее квартира. На прощание она желает мне самого что ни на есть приятного отдыха в Париже.
Такое случается сплошь и рядом вне зависимости от того, в какой точке земного шара вы находитесь. Все переводят друг на друга стрелки, а на то, чтобы выяснить, кто на самом деле виноват, возможно, придется потратить целую жизнь. Да и какая разница, кто виноват? У меня ничего не украли, а я наконец попал в квартиру. Более того, мне здесь нравится, даже несмотря на то, что в отличие от квартиры месье Монтебелло, тут вместо ванны лишь душевая кабинка.
Я уже предвкушаю острое чувство ностальгии, которое меня охватит в «Водевиле». В семидесятых мы называли ресторан «Тем самым Водевилем». Сегодня я тряхну стариной и поужинаю там. Впрочем, мой ужин будет также посвящен памяти моего любимого журналиста Ролли Пуллена.
Долго, очень долго Ролли был корреспондентом мельбурнской газеты «Геральд энд уикли таймс». Кроме того, он пописывал для лондонских изданий фонда Бивербрука. Ролли уже довольно давно умер, но те, кто успел с ним свести знакомство в семидесятые, уже никогда его не забудут. Он устраивал приемы в «Водевиле», и англоязычные журналисты из Франс Пресс, на десятки лет младше его, преклонялись перед ним, пребывая у его ног. Одним из тех журналистов был я.
Я выхожу во тьму бульвара Рошешуар, подсвеченную звездочками сияющих огней, и направляюсь в сторону метро. Через пятьдесят метров, на углу Клинянкур, вижу горящую машину. Она в крайнем правом ряду. Из-под капота выбиваются языки пламени. Держась на расстоянии, за происходящим наблюдают несколько зевак, в том числе и несколько афрофранцузов. Некоторых из них зрелище очень веселит. В тридцати метрах от машины никого нет. Я замечаю одного-единственного полицейского на широкой разделительной полосе. Он не дает зевакам подойти ближе. Минуту спустя огонь полностью охватывает переднюю часть машины. Из пламени доносится несколько негромких хлопков-взрывов. Огненные капли падают на битум, и он тоже загорается.
Кроме меня горящую машину фотографирует еще один человек. Я подумываю о том, чтобы наплевать на полицейского и подойти поближе. Кадры у меня получаются неплохие, но я, к сожалению, стою слишком далеко. Впрочем, подобные кадры уже стали клише — после событий последних нескольких недель они уже успели обойти весь мир. Тьма. Бутылка с зажигательной смесью. Пламя, отражающееся в крошеве стекла разбитых окон горящей машины. Мне вспоминается фотография с обложки журнала «Экономист». Кадр мастерский — сразу видна рука настоящего профессионала. Пожарный, широко расставив ноги, держит шланг, направив струю воды на пламя, выбивающееся из задней части автомобиля.
Под аккомпанемент какофонии сирен и гудков прибывают пожарные и еще несколько нарядов полицейских. Я щелкаю камерой. Сейчас уже вся машина объята пламенем. Огонь освещает двери магазинов. Высота его составляет не менее трех метров. Машина с громким шумом взрывается. Мелкие обломки разлетаются на несколько метров во всех направлениях. Трое пожарных за считанные секунды разворачивают шланг. Один хватается за форсунку, и я успеваю сделать кадр, который так хотел. Пожарный как раз стоит между мной и машиной, на черном костюме серебром сверкают нашивки-отражатели, блестит стальной шлем. Прижав шланг к поясу, он наставляет форсунку на пламя. Струя воды мощная и широкая. Против такой огню не выстоять. Двадцать секунд спустя над вечерним бульваром поднимается грибообразное облако пара размером с аэростат. «Как близко к дому, — думаю я, — а ведь такое творится повсюду». И ради чего? Люди, жгущие машины, считают, что у них есть на то вполне серьезные основания.
«Водевиль» пользуется огромной популярностью и всегда набит под завязку. В последние годы я время от времени туда захаживал. В семидесятые годы, когда у «Водевиля» был один владелец и цены там были ниже, ресторан представлял собой скорее столовую для французского агентства новостей Франс Пресс. Штаб Франс Пресс очень удачно располагался рядом на Пляс де ля Бурс.
Как мне забыть потрясающую холодную закуску из лосося под домашним майонезом всего за одиннадцать франков? Сейчас в «Водевиле» за одиннадцать франков (примерно два евро) вам никто даже стакан воды не принесет. Несколько лет назад ресторан купила корпорация «Группа „Фло“», названная так в честь «Фло» — знаменитого ресторанчика французской столицы. Самая крупная корпорация в сфере парижского ресторанного бизнеса объединяет сто шестьдесят заведений (некоторые из них обладают особыми привилегиями), расположенных сразу в нескольких странах. В составе отдела мелких ресторанов «Группы „Фло“» насчитывается двадцать три заведения, в том числе и столь прославленные «Бофинже», «Жюльен», «Терминюс нор» и «Куполь». В последнем я собираюсь поужинать завтра вечером. Результат объединения мелких ресторанчиков в составе одной корпорации неоднозначный. Нисколько не сомневаюсь, что это позволяет экономить немалые деньги, и подозреваю также, что кое-какие кулинарные заготовки делают на общих кухнях. Однако за последние годы я пару раз едал в «Водевиле» вполне себе прилично приготовленные блюда.
Поимо всего прочего, «Группе „Фло“» принадлежит огромная сеть стейк-хаусов — ресторанов, специализирующихся на бифштексах. Впрочем, быстрое расширение сети, куда входили и заведения
