Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны расследования

доказать, будто первая пуля, попавшая в президента Кеннеди, стала и причиной ранений Коннелли… – писал он. – Во многих отношениях эта глава – самая важная в докладе и должна быть наиболее убедительной». Макклой приложил к письму машинописную служебную записку на восьми страницах, где предложил еще 69 вариантов редакторской правки отчета, по большей части призванных смягчить слишком, по его мнению, запальчивую лексику. Он писал, что его особенно тревожат чересчур драматизированные обороты речи, такие как «роковой день» – о дне убийства. «Если мы хотим, чтобы у нас получился исторический документ, нет никакой необходимости и даже, я бы сказал, неуместно употреблять такие выражения, как “роковой день”». Эту фразу вычеркнули из отчета.

Более резко высказался против версии одной пули сенатор Купер, который в остальных случаях во время расследования по большей части держался в тени. 20 августа он послал Рэнкину докладную записку, в которой говорилось, что эта версия просто неправильная¹⁰. Показания Коннелли перед комиссией произвели на Купера неизгладимое впечатление. «На каком основании вы беретесь утверждать, что один выстрел мог стать причиной столь серьезных ранений? – спрашивал Купер. – Мне кажется, подобное заключение противоречит тому, что говорил губернатор Коннелли. Я не могу согласиться с этим выводом».

Но больше всех по поводу того, как было отредактировано заключение, негодовал Дэвид Белин. Вернувшись в свою юридическую фирму в Де-Мойне, он буквально кипел от возмущения, читая черновые главы, присланные из Вашингтона. В ответных письмах Рэнкину он отмечал: после чтения отчета создается впечатление, что комиссия не вполне уверена в собственных выводах. Комиссия, говорил он, словно пытается защитить Освальда, слишком много внимания уделяя опровержению слухов о заговоре, которые распространяют Марк Лейн и некоторые другие. Белин, по его словам, был потрясен: оказывается, целая глава будет посвящена доказательству, что все выстрелы по кортежу Кеннеди были сделаны из Техасского склада школьных учебников, а вовсе не с Травяного склона или еще откуда-нибудь, как уверяют сторонники версии заговора. «Свидетельство о месте, откуда были произведены выстрелы, является одной из самых сильных улик, доказывающих вину Освальда, – писал Белин. – Лишний раз доказывать ее в целой главе значит улучшать и без того хорошее»11. Лейн и другие сторонники версии заговора «направили комиссию по ложному следу и весьма в этом преуспели», писал Белин. «Но не может быть ни малейшего сомнения относительно источника выстрелов, и не нужно доказывать это на 69 машинописных страницах».

Белин также был возмущен, обнаружив, что комиссия намерена игнорировать его изыскания, которыми этой весной он в одиночку занимался несколько недель, пытаясь разгадать тайну, которая не давала ему покоя с самого начала расследования: куда пошел Освальд после стрельбы по кортежу? Было известно, что Освальд покинул склад школьных учебников через несколько минут после покушения и направился на свою съемную квартиру на другом конце города – сначала на автобусе, потом на такси, когда автобус застрял в неожиданно возникшей пробке. На съемной квартире он забрал свой револьвер Smith & Wesson 38-го калибра и пошел в восточном направлении, по пути он встретил и убил полицейского Типпита и поспешил дальше. Спрашивается: куда? Из-за того, что не удалось установить его дальнейшего маршрута, пошли слухи, что якобы Освальд был знаком с Джеком Руби и направлялся на квартиру к Руби, которая находилась всего в километре от того места, если двигаться в том направлении, куда он шел. Однако Белин считал, что это пустые домыслы. «Мы изо всех сил старались найти убедительные доказательства возможной связи между Освальдом и Руби, – вспоминал Белин. – Но ничего не нашли»¹².

Может, у Освальда не было никакого плана побега? Некоторые коллеги Белина предположили, что Освальд не держал в голове заранее продуманного маршрута бегства и был почти уверен, что его схватят или убьют. Это объясняет, почему он в то утро оставил Марине 170 долларов в бумажнике. Оставил он также и обручальное кольцо. Но Белин был уверен, что Освальд пытался спастись бегством, и ответ на вопрос, где он рассчитывал укрыться, следует искать в маленьком клочке бумажки, обнаруженном в его кармане, – в автобусном пересадочном талоне, выданном буквально через минуты после покушения. Этот пересадочный талон навел Белина на мысль, что Освальд, который часто ездил на автобусах и знал наизусть их расписание, собирался пересесть на другой автобус, направляющийся за город. «Я не сомневался, что у Освальда была конечная цель, – говорил Белин. – Наверняка он не зря сохранил пересадочный талон».

Белин полагал, что, вероятнее всего, Освальд собирался бежать в Мексику, а затем на Кубу. Либлер напомнил ему о показаниях одного из бывших сослуживцев Освальда по морской пехоте. Тот вспоминал, что Освальд как-то признался ему: если у него когда-нибудь возникнут проблемы с законом, он сбежит на Кубу через Мексику. И еще Белин обратил внимание на то обстоятельство, что после покушения Освальд на допросе беззастенчиво врал в далласской полиции, заявляя, что никогда не был в Мексике. «Не логично ли предположить, что вранье Освальда о том, что он никогда не был в Мексике, является сильной косвенной уликой, указывающей на кого-то в Мексике, кто в какой-то степени, прямо или опосредованно, был соучастником преступления? – размышлял Белин. – Но кто этот человек?»

Он полагал, что подобные вопросы следует связать с осенним посещением Освальдом кубинского посольства в Мексике, где Освальд почти наверняка встречался с кубинскими дипломатами и другими людьми, для которых администрация Кеннеди представляла смертельную угрозу. Белин предположил, что, будучи в Мексике, Освальд «переговорил с неким агентом Кастро или с человеком, симпатизирующим Кастро, о том, чтобы отомстить Кеннеди, и ему пообещали финансовую и прочую поддержку, если ему удастся» убить президента. Кто-то мог поджидать Освальда на границе, чтобы помочь ему, – вероятно, соучастник преступления. Конечно, это «всего лишь предположение», признавал Белин, но выглядело все это логично.

С помощью ФБР Белин проанализировал автобусные маршруты из Далласа, чтобы посмотреть, легко ли Освальду было добраться до Мексики. Разложив на письменном столе карты и расписания, он несколько дней изучал их и, казалось, вычислил вероятный маршрут Освальда – сделать это оказалось нетрудно. С пересадочным талоном Освальд мог добраться до остановки междугородных автобусов Greyhound: в тот день был один автобус, отправлявшийся из Далласа в пятнадцать минут четвертого и следовавший далее в техасский город Ларедо возле мексиканской границы.

Белин в пространной служебной записке изложил свою теорию о Мексике Рэнкину и Редлику. И предложил свое объяснение, почему Освальд оставил деньги Марине, а не приберег их для автобусной поездки: он не нуждался в деньгах, потому что у него был пистолет. «Даже если бы ему не хватило денег для того, чтобы перебраться в Мексику, с пистолетом он бы их наверняка нашел», – писал он. После хладнокровного убийства Типпита Освальд, спасая свою шкуру, без колебаний снова пустил бы оружие в ход – ограбил бы прохожего или даже банк.

В этой служебной записке Белин не мог доказать, что конечной целью перемещений Освальда была Мексика, но он считал, что в отчете комиссии важно, по крайней мере, выдвинуть предположение о том, куда Освальд мог направляться. Это нужно сделать хотя бы для того, чтобы успокоить общественность, поскольку ходят слухи, что Освальд якобы встречался с Руби.

Однако Норман Редлик был категорически против того, чтобы упоминать эту версию в отчете. Комиссии, сказал он, не следует поднимать вопрос о маршруте бегства Освальда, не имея на руках доказательств, – особенно выдвигать предположение, что он направлялся в Мексику, где и так остается много неясного. «Норман возразил, что, поскольку это лишь теория, а не достоверный факт, нечего и говорить об этом в заключительном отчете, – вспоминал Белин. – И в нашем споре Норман победил».

В то лето Голдберг был потрясен, узнав, что председатель Верховного суда намерен делать с внутренней перепиской комиссии – он собирался порезать бумаги на мелкие кусочки или сжечь13. «Уоррен хотел уничтожить все записи, – вспоминал Голдберг. – Он боялся, что они могут всколыхнуть общественность»: сторонники версии заговора узнают о том, что среди штатных юристов компании были разногласия, а Марк Лейн и прочие потом используют это для того, чтобы посеять сомнения в виновности Освальда. Но у Эрла Уоррена имелись и другие причины уничтожить бумаги, вспоминал Голдберг. Он беспокоился из-за того, что большая часть документов была передана комиссии из государственных органов, и, например, ЦРУ раскрывало тайны, относящиеся к сфере национальной безопасности и имеющие лишь косвенное отношение к убийству президента. «Он считал, что для страны и для всего мира будет лучше, если о таких вещах народ никогда не узнает», – сказал Голдберг. Уоррен был в этом уверен.