он проводил перекрестный допрос, выискивая слабые стороны», к которым могли бы придраться люди со стороны. «Он хотел добиться идеального отчета, с исчерпывающими доказательствами, чтобы адвокат противной стороны при всем желании не мог бы упрекнуть комиссию в том, что она плохо справилась со своей работой или сделала необоснованные выводы».
Гриффин и его коллеги говорили, что тогда им даже в голову не приходило, что, взяв на себя роль внутреннего критика, Либлер готовил гневное документальное свидетельство, которое сторонники версий заговора будут цитировать десятилетиями, утверждая, что комиссия – и Либлер в том числе – принимала участие в чудовищном укрывательстве.
Глава 52
Работоспособность Нормана Редлика была почти сверхъестественной. Он мало спал, иногда меньше четырех часов в сутки, и обедал на скорую руку прямо на рабочем месте, пока один из секретарей менял ленту в пишущей машинке. Редлик гордился тем, что он основной автор и редактор отчета. Этот документ останется в веках, его будут перечитывать и изучать его внуки, правнуки «и более отдаленные потомки», как говорил он в кругу семьи. 38-летний Редлик, самый младший из своих коллег в Школе права Университета Нью-Йорка, понимал: что бы он ни сделал за всю свою карьеру, помнить его будут именно благодаря этому отчету.
Его жена Ивлин вспоминала, что особенно в начале расследования ее муж был уверен, что Освальд действовал в одиночку1. «Норман даже не допускал возможности заговора. С ходу отметал все эти версии», – добавила она. Благодаря этому Редлику тем летом было проще сделать то, чего от него хотел Уоррен: как можно скорее закончить отчет и положить конец бесконечным слухам об убийстве.
Быстрого завершения отчета хотел не только Уоррен. Хотя председатель Верховного суда утверждал, что президент Джонсон не ставил перед ним никаких сроков, юристы комиссии слышали другое. Все лето до штатных сотрудников доходили слухи о том, что президент через своих ближайших помощников требует завершить отчет до конца августа, то есть до заседания Национального съезда Демократической партии в Атлантик-Сити, штат Нью-Джерси, и что Джонсона выдвинут кандидатом в президенты против кандидата от республиканцев Барри Голдуотера, сенатора штата Аризона. По словам юристов, Джонсон перед кампанией не хотел никаких неожиданных ударов, спровоцированных какими-нибудь сведениями в отчете. «Мы то и дело слышали: “Джонсон только что послал сообщение”, – вспоминал Ллойд Уэйнриб. – Сообщение такое: “Где этот чертов отчет?”»2.
Штатные сотрудники ощущали это давление. Уэйнриб вспоминал, что его тетушка, приехав в Вашингтон и увидев, как он измучен, посоветовала ему отпроситься с работы на выходные и отдохнуть с женой на природе. «Она сказала: “Ллойд, тебе просто необходимо развеяться”, – рассказывал Уэйнриб. – И дала нам денег на поездку». Он собирался провести выходные в приморском городке Аннаполис в штате Мэриленд. «В субботу днем мы приехали в Аннаполис, остановились в мотеле и собирались остаться там на ночь», – вспоминал Уэйнриб. Но не успели они распаковать вещи, как зазвонил телефон. «Звонил Ли Рэнкин. Он сказал, что нам лучше вернуться в Вашингтон». Так что ему не удалось провести даже единственный вечер без работы; супругам пришлось немедленно вернуться. «Я был очень зол, – говорил Уэйнриб. Но, как он сказал, ему повезло с супругой, которая очень редко сердилась. – Моя жена очень покладистая».
Впервые среди юристов комиссии начались споры. Уэйнриб вспомнил, что тем летом несколько раз ссорился с Уэсли Либлером, особенно по поводу того, в какой форме в отчете следует упоминать о доморощенном марксизме Освальда и о том, могли ли политические убеждения побудить его к убийству Кеннеди. «Из-за этого возникли серьезные разногласия, – вспоминал Уэйнриб. – Либлер придерживался правых взглядов». Он считал, что мотивы Освальда были «исключительно политические и связаны с Кастро». Уэйнриб полагал, что Либлер ошибается: «Я думал тогда – и сейчас тоже так думаю, – что дело не в политике».
Споры Либлера с Редликом были еще ожесточеннее3. Мало того что их политические взгляды разительно отличались, эти двое и в остальных вопросах не могли найти общего языка и теперь сцепились из-за отчета. Либлер предупреждал, что Редлик, стремясь поскорее закончить отчет и желая угодить Уоррену, может раньше времени прервать самые важные и актуальные линии расследования. На памяти Либлера подобное происходило не раз. Некоторые штатные сотрудники, например, насторожились, узнав тем летом, что ФБР не установило принадлежность отпечатков пальцев на коробках, обнаруженных на шестом этаже Техасского склада школьных учебников. По-видимому, этими коробками Освальд огородил свое снайперское гнездо, однако как минимум одиннадцать отпечатков Освальду не принадлежали.
Несмотря на то что времени на расследование оставалось мало, Либлер и другие штатные сотрудники считали, что ФБР должно все-таки выяснить, чьи это отпечатки пальцев. Однако Редлик их не поддержал и попытался в отчете обойти этот вопрос, как будто это какие-то пустяки. Гриффин был солидарен с Либлером: «Нельзя вот так взять и пропустить одиннадцать отпечатков пальцев. Нужно узнать, кому они принадлежали». Существовала вероятность, что отпечатки позволят вычислить соучастников преступления. «Черт, да там могла побывать целая футбольная команда!» – возмущался Гриффин. По словам Мюррея Лолихта, незадолго до того принятого в штат, Редлик считал, что бить тревогу из-за отпечатков уже поздно, тем более что это означает задержку с подготовкой отчета. Лолихт вспоминал, как Редлик недоверчиво переспросил: «Ты что, хочешь взять “пальчики” у всего населения Далласа?»
Редлик также отказался выяснять в ФБР, действительно ли на стволе винтовки, обнаруженной на книжном складе, был отпечаток ладони Освальда. Эксперт по отпечаткам пальцев из полиции Далласа заявил, что отпечаток принадлежит Освальду, тогда как эксперт ФБР, осматривавший винтовку, вообще не обнаружил на ней никакого отпечатка. Либлер считал, что оба случая – неопознанные отпечатки на коробках и разногласия по поводу отпечатка на винтовке – необходимо прояснить. «Нельзя оставлять отчет в таком состоянии», – заявил он.
Рэнкин встал на сторону Либлера и в конце августа написал Гуверу несколько писем, в которых настаивал на выяснении вопроса об отпечатках пальцев4. В последние дни расследования пришел ответ: из Бюро сообщали, что большая часть отпечатков, которые ранее не удавалось идентифицировать, принадлежала сотруднику ФБР и далласскому полицейскому, который забрал коробки в качестве улик. В ФБР также пришли к выводу, что отпечаток ладони на стволе винтовки, обнаруженный полицией Далласа, действительно существовал. Эксперт из ФБР, осматривавший винтовку, не знал, что полиция сохранила отпечаток, сняв его со ствола при помощи липкой ленты.
У Либлера были и более серьезные жалобы: он считал, что Редлик пишет окончательную версию отчета «как обвинительный акт», абсолютно не ставя под сомнение вину Освальда. Либлер говорил коллегам, что согласен с версией, что Освальд – убийца-одиночка. Но даже в этом случае, считал он, в отчете следовало четко отразить, что есть свидетельства, которые, если бы дело дошло до суда, могли бы указывать не на Освальда, а на кого-то другого. Например, некоторые свидетели, словам которых, судя по всему, можно верить, утверждали, что слышали выстрелы на Дили-Плаза не из склада школьных учебников, а с другой стороны.
В последних числах августа Либлер уже не скрывал своего возмущения в разговорах с Редликом и Уилленсом: похоже, оба дали понять Либлеру, что он окажется крайним, если выяснится, что комиссия пропустила улики, свидетельствующие о существовании заговора внутри страны5. «Я лично не могу нести всю ответственность за нынешнее состояние разработки версии заговора, – жестко заявил Либлер в служебной записке в конце августа. – Я бы очень хотел, будь у меня такая возможность, принять на себя часть ответственности за работу над этим вопросом. Однако я не могу смириться с положением, в котором оказался… из-за ваших устных заявлений, которые, надеюсь, вы сами по зрелом размышлении оцените как неправильные и несправедливые».
На расследование, по расчетам Либлера, оставалось всего несколько дней, а сделать предстояло еще очень и очень много. Его поразила августовская новость о том, что Марина Освальд – как она
