Мне кажется, от него у нас одни неприятности, так что, может, книга и не заслуживает его закорючки».
Часть четвертая
Последующие события
Вид из посольства США в Мехико. 1963 г.
Почти сразу же после того, как в сентябре 1964 года комиссия Уоррена обнародовала свой отчет, в секретных правительственных документах стала появляться информация о том, что история убийства должна быть переписана. Большая часть этой информации оставалась засекреченной на протяжении десятилетий. Но поскольку вопросов об убийстве президента становилось все больше, версия заговора находила все больше приверженцев, и большинство американцев были убеждены, что Освальд действовал не в одиночку. А работа комиссии подвергалась суровой критике, причем в том числе и со стороны тех, кто участвовал в подготовке отчета.
Глава 55
Когда вышел отчет Уоррена, в ЦРУ почувствовали облегчение – даже радость. Опасения, что Управлению могут поставить в вину провал предполагаемой активной слежки за Освальдом в Мехико годом раньше и что ЦРУ могло как-то предотвратить покушение на президента, оказались напрасными. Таким исходом, полагали в Управлении, они обязаны главе резидентуры ЦРУ в Мехико Уинстону Скотту, который сыграл немаловажную роль в том, чтобы убедить комиссию: ЦРУ хорошо выполняло свою работу.
В телеграмме, направленной из штаб-квартиры ЦРУ в резидентуру Мехико 25 сентября – на следующий день после того, как доклад комиссии был представлен президенту Джонсону, – содержались поздравления и благодарность Скотту: «Весь персонал штаб-квартиры, занимающийся делом ОСВАЛЬДА, выражает благодарность резидентуре за ее усилия в работе над теми или иными аспектами этого дела»1. В этой поздравительной телеграмме из Лэнгли не было имени старого друга Скотта Джеймса Энглтона, главы отдела контрразведки ЦРУ, который негласно следил за тем, какая именно информация предоставлялась комиссии. Это было совершенно в обычае Энглтона – он предпочитал оставаться в тени даже внутри самого ЦРУ.
Вот почему после этой хорошей новости, полученной из Вашингтона и от его старых друзей в Лэнгли, служебная записка, оказавшаяся на столе Скотта через две недели, оказалась сюрпризом.
Это был датированный 5 октября отчет одного из информаторов ЦРУ, из сообщений которого, если они подтвердятся, следовало, что Скотт и его коллеги, а с ними и вся комиссия Уоррена, никогда не знали всей правды о поездке Освальда в Мехико2. Информатором была переводчица с испанского Джун Кобб, американская гражданка, жившая в Мехико, женщина с довольно запутанным прошлым. Она родилась в Оклахоме, в начале 1960-х жила в Гаване и даже работала в правительстве Кастро: в то время она, по-видимому, была сторонницей кубинской революции. Теперь она поселилась в Мехико – снимала комнату в доме Елены Гарро де Пас, мексиканской писательницы, известность к которой пришла в 1963 году после публикации романа
Кобб рассказала, что однажды подслушала разговор между Гарро, ее 25-летней дочерью Хеленой и Дебой Герреро, сестрой Елены, – до этого в новостях из Вашингтона сообщили о публикации отчета комиссии Уоррена. Три мексиканские женщины вспомнили в связи с этим любопытную историю о том, как всего за несколько недель до покушения, в сентябре 1963 года, они встретили Освальда и его «похожих на битников» американских приятелей на танцевальном вечере, который устроила семья Сильвии Дюран. Гарро по браку были родственницами Дюран.
Когда Елена Гарро и ее дочь «стали расспрашивать про этих американцев, которые весь вечер держались обособленно и совсем не танцевали, их позвали в соседнюю комнату», докладывала Кобб. Елена продолжала расспросы, и муж Сильвии сказал, что «не знает, кто они такие» – их привела Сильвия. Елена все настаивала, чтобы ее познакомили с американцами, и тогда ей сказали, что для знакомства нет времени. «Дюраны ответили, что ребята рано утром уезжают из города», – сообщала Кобб. Но как выяснилось, они уехали несколько позже: на следующий день Елена с дочерью встретили этих молодых американцев, всех троих, на авениде Инсургентес – главной улице Мехико.
Женщины вспомнили, как они удивились, увидев фотографии Освальда в мексиканских газетах и по телевидению в первые часы после убийства Кеннеди; они тотчас вспомнили «вечеринку твиста». На следующий день они узнали, что Дюран и ее муж Горацио арестованы мексиканской полицией; их арест «укрепил» женщин в уверенности, что на вечеринке был именно Освальд. Согласно донесению Кобб, Елена призналась, что не сказала полицейским ни слова об Освальде – из страха, что их с дочерью тоже могут арестовать. Они сразу же прекратили общение с Дюранами. Гарро было «тошно» даже подумать о том, что Сильвия Дюран и ее семья каким-то образом связаны с убийцей президента, и «они разорвали всякие отношения с Дюранами», писала Кобб.
Скотт, вероятно, надеялся, что публикация отчета комиссии Уоррена позволит подвести черту под вопросами об Освальде и можно будет вздохнуть спокойно, поскольку эти вопросы представляли собой скрытую угрозу его карьере. Но после взрывоопасного сообщения Джун Кобб стало ясно, что посольству придется с этим разобраться. Дело было поручено атташе ФБР по правовым вопросам Кларку Андерсону. Это был тот самый агент ФБР, который сразу после убийства Кеннеди возглавил местное расследование деятельности Освальда в Мехико. Если кто и должен был много раньше выйти на сестер Гарро, то именно Андерсон.
То, что Гарро рассказали Андерсону, до малейших подробностей совпадало с тем, что подслушала и записала Кобб. Елена Гарро сказала, что, насколько она помнит, эта вечеринка состоялась в понедельник, 30 сентября 1963 года, или в один из последующих дней: во вторник, 1 октября, или в среду, 2 октября; она еще подумала, как странно: устраивать танцевальный вечер в будний день. Всего в доме Рубена Дюрана, деверя Сильвии, собралось человек тридцать3. Примерно в 22.30, сказала она, прибыли «три молодых белых американца. Их встретила Сильвия Дюран, и они говорили только с ней. Они держались несколько особняком, в вечеринке не участвовали и, насколько она могла заметить, с кем- либо еще разговоров не вели». Гарро сказала, что «на вид американцам можно было дать от 22 до 24 лет». (Освальду в то время было 23 года.) На Освальде, сказала она, был черный свитер, и рост у него был примерно метр семьдесят пять. (Именно таков был рост Освальда.) Один из его приятелей-американцев был «блондин, ростом примерно метр восемьдесят, светлые прямые волосы, узкое лицо с длинным подбородком, похож на битника».
Андерсон спросил Гарро, не запомнила ли она еще кого-нибудь на этой вечеринке. Ну как же, молодого мексиканца, который заигрывал с ее дочерью, ответила она. ФБР связалось с этим человеком, и тот подтвердил некоторые моменты рассказа Гарро, но утверждал, что не видел никого похожего на Освальда.
Андерсон отправил отчет в Вашингтон 11 декабря и, судя по документам, больше ничего не предпринимал. Никаких попыток связаться с сестрой Елены Гарро, которая также присутствовала на той вечеринке, не зафиксировано. В своем отчете Андерсон не делал никаких выводов, лишь предположил, что сестры Гарро просто ошиблись, приняв за Освальда кого-то другого. Он так подумал исходя из того, что в те два или три дня, которые Елена Гарро назвала как возможные даты вечеринки, Освальда уже не было в Мехико, и уж тем более они не могли на следующий день видеть его на улице. «Следует заметить, что в ходе расследования было установлено: Ли Харви Освальд уехал из Мехико на автобусе в 8.30 утра 2 октября 1963 года и не мог быть тем американцем, которого видела миссис Пас на вечеринке, если вечеринка состоялась вечером 1 или 2 октября», – писал Андерсон. Он не заострял внимания на очевидном: 30 сентября – это первая дата, названная Гарро, – Освальд еще находился в Мехико, и на следующий день его могли увидеть на улице.
По документам Скотта неясно, сообщил ли он об этих своих расследованиях в штаб-квартиру ЦРУ4. Составленная позднее сотрудниками ЦРУ хронология действий резидентуры в Мехико после убийства Кеннеди показывает, что никаких материалов об этом в 1964 году в Лэнгли не попало. Если это действительно так, значит, в штаб-квартире ЦРУ ничего не знали о Гарро и о «вечеринке твиста» вплоть до следующего года.
