Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны расследования

об Освальде, который тогда жил в России. В записке ставился вопрос: мог ли какой-нибудь «самозванец» воспользоваться свидетельством о рождении Освальда? По-видимому, впервые подняла этот вопрос, озадачив далласское ФБР, мать Освальда Маргерит, женщина легковозбудимая и всюду подозревающая заговоры.

Когда Слосон читал этот фэбээровский документ пятнадцатилетней давности, он знал о матери Освальда достаточно, чтобы понимать: все это почти наверняка чушь. За время работы в комиссии ни разу не слышал предположения, что в России за Освальда выдавал себя кто-то другой. Тем не менее Слосона новость огорчила: он точно никогда раньше не видел этой записки Гувера от 1960 года, а работая в комиссии, он должен был ее видеть, он бы ее запомнил.

Он согласился дать интервью под запись для газеты The Times, чтобы выразить свое недовольство ЦРУ и показать, что он солидарен с теми, кто требует нового расследования убийства президента – хотя бы для того, чтобы узнать, почему этот документ и многое другое, особенно информацию о заговорах против Кастро, десять лет назад скрывали. Для бывших штатных сотрудников комиссии выступление Слосона стало поворотным пунктом: главный человек в комиссии Уоррена, изучавший вопрос о возможном заговоре в деле об убийстве Кеннеди, теперь считал, что этот вопрос нужно пересмотреть. «Не знаю, куда привело бы нас замечание о самозванце, вероятно, никуда, как и большинство других зацепок, – сказал Слосон корреспонденту The Times. – Но дело в том, что мы о них не знали. А почему?» Он задумался, не по указке ли ЦРУ решено было скрыть этот документ 1960 года, как скрывали информацию о покушениях на Кастро? «ЦРУ вполне могло это утаить», – сказал он.

Через несколько дней после выхода этой статьи в The Times в доме Слосона в Пасадене зазвонил телефон. Насколько он помнит, это было утром в воскресенье.

Раньше он не слышал этого голоса – зычного, хорошо поставленного и поначалу звучавшего дружелюбно.

– Это Джеймс Энглтон, – представился звонивший.

Тогда Слосон еще не знал точно, кто это такой. «Знал только, что какой-то высокий чин в ЦРУ». Роль Энглтона во внутренней шпионской операции – операции «Хаос» – The Times раскрыла всего на несколько месяцев раньше, что и привело к отставке Энглтона в декабре 1974 года.

Однако еще несколько месяцев после отставки Энглтон не покидал штаб-квартиры ЦРУ. И объяснил Слосону, что, даже будучи в вынужденной отставке, продолжает контролировать, как пресса изображает его и ЦРУ, особенно в связи с убийством Кеннеди.

Энглтон хотел поговорить о статье в The Times,посвященной Освальду и записке Гувера. Он кратко рассказал о себе. «О том, какой он важный и благородный», – вспоминал Слосон.

Затем Энглтон перешел к тому, что ректор Университета Южной Калифорнии, бывший американский дипломат и нынешний начальник Слосона Джон Хаббард – его старый друг. «Он спросил, как поживает ректор, словно мы с ним закадычные дружки», – вспоминал Слосон, который на самом деле с Хаббардом был едва знаком.

Затем тон разговора стал угрожающим. Энглтон хотел знать, верно ли цитировали Слосона в The Times. Хотел знать точно, что тот говорил журналисту The Times и правда ли, что Слосон настаивает на новом расследовании некоторых эпизодов убийства Кеннеди.

Угроза была скорее в голосе Энглтона, чем в словах, вспоминал Слосон.

Энглтон сказал, что ЦРУ нужна помощь Слосона, постоянная помощь, «партнерство».

– Партнерство в чем? – удивился Слосон.

– Мы хотим, чтобы вы знали, как мы ценим работу, которую вы проделали вместе с нами, – сказал Энглтон.

Слосон подумал про себя, что он никогда не работал на ЦРУ: наоборот, он расследовал работу ЦРУ.

– Мы надеемся, что вы останетесь нашим другом, – сказал Энглтон. – Мы надеемся, вы будете нашим партнером.

Энглтон говорил медленно, с расстановкой, чтобы Слосон лучше понял, о чем идет речь.

Слосон вспоминал, что похолодел.

Повесив трубку, Слосон подумал, что смысл этого звонка очевиден: «Он хотел сказать: мы узнаем обо всем, что бы ты ни сделал. Помни об этом. ЦРУ следит за тобой». Он и его жена Карен были оба напуганы этим звонком. Такой важный, судя по всему, чиновник ФБР ни с того ни с сего предупреждает Слосона, что тот задает слишком много вопросов по поводу убийства Кеннеди – что бы это могло значить? Слосон уверен, что Энглтон предостерег его: «Не открывай рта».

Тем летом в Вашингтоне директор ФБР Кларенс Келли, третий год стоящий во главе Бюро, полагал, что благодаря его стараниям ведомству удалось отгородиться от мрачного наследия его предшественника, покойного Эдгара Гувера4. «Мы очень сожалеем, – скажет потом во всеуслышание Келли, после того как станет известно о злоупотреблении властью со стороны бывшего директора ФБР, в том числе о неправомерном притеснении участников протестных движений и лидеров движения за гражданские права: эти притеснения продолжались десятилетиями и закончились лишь со смертью Гувера в 1972 году. – Ни один директор ФБР не должен допускать посягательств на права и свободы граждан», – сказал Келли5.

И все же за годы работы в ФБР Келли, бывшему начальнику полиции Сент-Луиса, штат Миссури, решительному, с волевой челюстью, приходилось вновь и вновь расследовать ошибки, а зачастую и преступления агентов и других сотрудников ФБР, допущенные при Гувере. Среди этих преступлений, как с удивлением обнаружил Келли летом 1975 года, было уничтожение далласскими агентами ФБР важнейшей улики, относящейся к делу о покушении на Кеннеди.

В июле того года Том Джонсон, владелец газеты The Dallas Times Herald, второй по значимости газеты в этом городе, попросил о личной встрече с Келли, и немедленно⁶. Директор ФБР согласился, и на следующий день Джонсон прилетел в Вашингтон. Войдя в кабинет Келли, вспоминал Джонсон позднее, он сел и с ходу изложил суть дела: в редакции его газеты готовят материал, из которого следует, что далласское отделение ФБР участвовало в чудовищном укрывательстве данных о жизни Ли Харви Освальда за недели до убийства Кеннеди.

Джонсону, по его словам, за долгие годы приходилось выслушивать «столько безумных историй, столько конспирологических теорий» о покушении, однако эта «жуткая» история была похожа на правду: в начале ноября 1963 года, всего за несколько недель до покушения, Освальд заходил в далласское отделение ФБР и оставил записку с угрозами. В этой записке Освальд, по-видимому, жаловался на слежку ФБР за его семьей; что именно он написал – и кому угрожал – так и осталось тайной, потому что записка каким- то образом исчезла. Комиссия Уоррена, по-видимому, ничего об этом не знала. ФБР не сообщило комиссии о визите Освальда – «и после убийства память о той записке похоронили», как выразился Джонсон. О том, что такая записка была и ее уничтожили, Джонсон услышал от одного из сотрудников ФБР – имя его он отказался назвать – и теперь собирается написать об этом статью, взяв в соавторы журналиста Хью Эйнсворта, известного мастера сенсаций из The Dallas Morning News, который теперь перешел работать в конкурирующую с ней The Times Herald.

«Келли был не просто потрясен услышанным, – вспоминал Джонсон. – По глазам было видно: он в замешательстве». Келли клятвенно пообещал расследовать это дело. «Пришлите мне полный текст статьи и дайте некоторое время для проверки», – попросил он Джонсона.

Келли не потребовалось много времени, чтобы определить: «как ни больно, все это правда»⁷. Ему удалось установить, что Освальд в начале ноября 1963 года действительно принес записку в отделение ФБР в Далласе, но специальный агент Джеймс Хости разорвал ее и обрывки спустил в унитаз – по приказу своего начальника, старшего специального агента Гордона Шэнклина – в первые часы после убийства Освальда Джеком Руби.

Келли, по его словам, был в ужасе. «Тайную операцию ФБР похоронили на 12 лет, – писал он позднее. – Почему фэбээровцы так поступили? Причину легко понять, по крайней мере, в самом начале: чтобы скрыть это от Гувера». Он представил, как запаниковали Хости и Шэнклин из-за этой записки после убийства. «Ведь