претензии к комиссии и председателю Верховного суда, который, по его мнению, был занят едва завуалированной публичной критикой ФБР. Гувер все еще злился на Уоррена за то, что он назвал декабрьский предварительный отчет Бюро «скудным». Директор напомнил Рэнкину о бесконечных требованиях, предъявляемых комиссией его агентам в Далласе и других городах. Ведь Рэнкин сам каждый день – а то и по нескольку раз на дню – слал лично Гуверу письма, из которых следовало, что Бюро опять должно проработать какую-то новую зацепку или свидетеля. Гувер «жаловался, сколько человеко-часов мы у него отнимаем и какая это страшная нагрузка для ФБР», вспоминал Рэнкин.
Кабинет директора он покинул в унынии, понимая, что еще не один месяц придется прикладывать все усилия, дабы избежать «открытой ссоры» с ФБР. Отныне сотрудники Бюро станут реагировать на запросы «сварливо» и выполнять их «неохотно», притом что комиссия по-прежнему будет вынуждена доверять им почти всю базовую следственную работу8.
Сотрудники Бюро, воспринимавшие Гувера критически, а также и некоторые из его преданных помощников дивились способности директора использовать один и тот же набор фактов для доказательства разных тезисов перед разными аудиториями. Овладел он этим искусством, еще когда учился в вашингтонской Центральной общеобразовательной школе, где был лучшим в непобедимой школьной команде по дебатам. Пройденный там курс риторики и дебатов он и десятилетия спустя вспоминал с благодарностью9.
После убийства Кеннеди он демонстрировал эту свою удивительную сноровку по полной программе. На публике Гувер чрезвычайно убедительно расписывал, как ФБР оказывает всемерную поддержку комиссии Уоррена. ФБР нечего скрывать, твердил он, потому что наблюдение за Освальдом до убийства Кеннеди велось по всем правилам. И комиссии, и Белому дому, и вашингтонскому пресс-корпусу он внушал, что ФБР не допустило ни одной серьезной ошибки. Поскольку Освальд ни по каким признакам не представлял угрозы, Бюро и не видело нужды перед визитом Кеннеди оповещать Секретную службу о его присутствии в Далласе. «Вплоть до момента убийства не было никаких оснований полагать, что этот человек опасен и способен причинить вред президенту», – позже скажет он комиссии под присягой10.
Однако за закрытыми дверями Гувер делился со своими заместителями прямо противоположным мнением. Спустя всего несколько дней после убийства он уже пришел к выводу, что ФБР, по сути, запороло слежку за Освальдом и потому многие агенты, а также их руководители должны понести наказание. В конце ноября он велел инспекционному отделу Бюро определить, имели ли место «следственные ошибки в деле Освальда»11. Ответ стал ясен 10 декабря, когда начальник отдела, заместитель директора Джеймс Гейл, в стенах конторы известный под прозвищем Барракуда, доложил, что серьезные упущения действительно обнаружены в работе целого ряда сотрудников, в том числе агентов в Далласе и Новом Орлеане, недостаточно пристально следивших за Освальдом12.
Гейл рекомендовал дисциплинарные взыскания, но предупредил, что рискованно кого-либо наказывать, пока комиссия Уоррена не закончит свое расследование. Если о наказаниях станет известно за пределами Бюро, заверения Гувера, будто ФБР ни в чем не виновато, будут выглядеть не слишком правдоподобно. Но Гувер от опасений заместителя лишь отмахнулся. Наказания последуют незамедлительно, поскольку «нельзя закрывать глаза на столь вопиющую некомпетентность, и откладывать административные меры тоже нельзя», написал он Гейлу13.
Делоак уговаривал босса подумать еще раз. Стоит новостям о дисциплинарных взысканиях просочиться за стены Бюро, и это расценят «как откровенное признание, что мы допустили халатность, которая, возможно, и привела к гибели президента», писал он. Но Гувер уже принял решение и ответил заместителю: «Не согласен».
Делоак видел, что Гувер отчаянно ищет козла отпущения – на кого-то же нужно было повесить неоспоримый факт, что человек, находившийся под наблюдением ФБР осенью 1963 года, избежал надзора агентов на время, достаточное, чтобы застрелить президента Соединенных Штатов. «Над его конторой сгущались тучи, – вспоминал Делоак. – И он не желал весь груз вины взваливать на себя. Предпочел распределить его на всех вокруг»14.
В течение нескольких дней семнадцать сотрудников Бюро в Далласе и других городах получили – в частном порядке – уведомление о дисциплинарном взыскании «в связи с недочетами в наблюдении за Освальдом». В список провинившихся попал и Джеймс Хости, агент, который «вел» Освальда в Далласе. Наказанным сотрудникам разъяснили, что в числе их упущений – решение не вносить Освальда в Индекс безопасности (перечень имен, подлежавший передаче в Секретную службу перед визитом Кеннеди в Даллас).
Хотя во всеуслышание он громко заявлял обратное, на самом деле Гувер считал, что имя Освальда должно было фигурировать в Индексе и, следовательно, дойти до сведения Секретной службы. «То, что внести его не удосужились, – верх глупости, – писал глава ФБР. – Уж конечно, ни один человек в здравом уме не решил бы, что Освальд не соответствует критериям Индекса»15.
По второму ключевому вопросу расследования официальные и неофициальные высказывания Гувера полностью совпадали. Он категорически утверждал, что Освальд действовал один. Как он и сообщил комиссии, Гувер не находил в деле «ни малейшей улики, свидетельствующей об иностранном или внутреннем заговоре» с целью ликвидировать президента16.
За уикенд сразу после убийства гуверовская теория о снайпере-одиночке успела прижиться в Бюро. В субботу, 23 ноября, ФБР телеграфом оповестило своих полевых агентов по всей стране о том, что Освальд – «главный подозреваемый в убийстве» и агенты могут «возобновить контакты с информаторами и прочими источниками в обычном режиме». Иными словами, преступник под арестом, так что сотрудники, не задействованные непосредственно в расследовании, должны вернуться к текущим делам.
Судя по архивам Гувера, после того как утихли первые суматошные перезвоны с президентом Джонсоном в конце ноября, директор ФБР серьезно не рассматривал гипотезу о причастности Советского Союза к трагедии. Еще меньше подозрений у него – как и у его старого приятеля Джеймса Энглтона из ЦРУ – вызывала кубинская версия, несмотря на то что множество вопросов насчет путешествия Освальда в Мехико и его контактов со сторонниками Кастро в США так и оставалось без ответа. Да и вообще в ФБР наблюдалась примерно та же картина, что и в ЦРУ: если тема возможного участия СССР в убийстве хотя бы затрагивалась, то о кубинцах вообще едва упоминали. Отдел внутренней разведки ФБР, отвечавший за сбор материалов об Освальде, попросил команду своих вашингтонских специалистов по СССР и КГБ перепроверить все данные о пребывании Освальда в Союзе и поискать потенциальные связи с русскими агентами в США, но эксперты так и не обнаружили ни единого аргумента в пользу версии советского заговора. А вот аналитикам контрразведки ФБР, специализировавшимся по Кубе, как впоследствии выяснили следователи Конгресса, подобных запросов не поступало – их, по сути, попросту не допустили к расследованию17.
Спустя годы один старший специальный агент, слывший в Бюро лучшим аналитиком по Фиделю Кастро и кубинскому правительству, сказал на допросе, что его ни разу не приглашали в штаб-квартиру ФБР на какие-либо совещания, где обсуждалось бы убийство Кеннеди. А сам он не стал заниматься этими вопросами. Аналитик признавался, что не потрудился даже поднять и пересмотреть подборку прессы о Кастро за предшествовавшие убийству недели, чтобы проверить, не пропустило ли ФБР какой зацепки. Он не помнил, чтобы ему попадалась на глаза настораживающая статья в
