Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны расследования

трагедии. «Уоррен и много лет спустя гневался по этому поводу, – отмечал сблизившийся после расследования с председателем Верховного суда историк Альфред Голдберг. – Его нелюбовь к Форду в результате лишь возросла». По словам Голдберга, Уоррен считал Форда «недостойным доверия – он презирал Форда».

Глава 26

Офис комиссии

Вашингтон

март 1964 года

Дэвид Белин не удержался. Разумеется, он нарушил четко прописанные правила комиссии, запрещавшие обсуждать с посторонними детали расследования, но Белин просто должен был поведать друзьям в Айове о своих замечательных, можно сказать, исторических приключениях в Вашингтоне. О работе комиссии он сообщал на родину в форме открытых писем партнерам по юридической фирме Herrick, Langdon, Sandblom & Belin в Де-Мойне.

35-летний Белин гордился тем, что вырос в Кукурузном поясе, и именовал себя «сельским адвокатом», хотя окончил Школу права Университета Мичигана и благодаря академическим успехам вошел в братство Phi Beta Kappa. Он мог получить работу в известных юридических фирмах Чикаго или автомобильных компаниях Детройта, но своим домом считал штат Айову и возвратился туда, чтобы начать адвокатскую карьеру дома.

Однако в январе 1964 года «сельского адвоката» вызвали в столицу США – город, которому, на его взгляд, Джон Кеннеди придал шарма и блеска, – и поручили работать под руководством председателя Верховного суда Эрла Уоррена, супергероя в глазах Белина, над загадкой, окружавшей смерть Кеннеди. И хотя получил он эту работу благодаря чудовищному несчастью, Белин возликовал: одно дело, когда твои заслуги ценят на родине, в Айове, и совсем другое – добиться признания в Вашингтоне.

Первое письмо партнерам Белин отправил в конце января, всего через несколько дней после прибытия в Вашингтон. «Во-первых, большой привет всем в HLS&B!» – так начал он. Далее рассказывалось, что, хотя в Де-Мойне его стол вечно был завален бумагами клиентов, «здесь, в Вашингтоне, пришлось несколько переменить свои привычки, потому что мы имеем дело с материалами, помеченными как “строго секретные”, и в каждом кабинете находится сейф, куда нужно запирать все документы на ночь»¹. Однако непосредственный начальник Белина в комиссии, Джо Болл, удивлялся тому, сколь малая часть прочитываемого ими материала заслуживала хоть какого-то уровня секретности. Белин писал: «Он недоумевает, с какой стати эти документы считаются “совершенно секретными”, и в основном я с ним согласен». Оба юриста начали подмечать склонность бюрократов федерального уровня, в особенности из ФБР и ЦРУ, засекречивать даже самую рутинную информацию.

Работать на Уоррена Белину нравилось. Он говорил, что председатель Верховного суда «чрезвычайно привлекателен», а уж когда Уоррен узнал его на улице, сразу же улыбнулся и сказал: «Привет», восторгу Белина и вовсе не было предела. На первом собрании комиссии в январе Уоррен, как сообщал в письме Белин, намекал на «распространившиеся в разных странах слухи» о заговоре, результатом которого стало убийство Кеннеди. «По словам Уоррена, президент Джонсон считал ситуацию взрывоопасной, это могло привести к войне со всеми страшными последствиями ядерного удара». Белин понимал, насколько увлекательны для его коллег в Айове такие подробности, как интересно им узнавать, что происходит в далекой столице, за закрытыми дверями комиссии по расследованию убийства президента. Его письма обсуждались в фирме по несколько дней после получения.

Белин знал, как покорить аудиторию. Он вырос в Сиу-Сити, в музыкальной семье, в детстве играл на виолончели и был настолько талантлив, что получил приглашение в Джульярдовскую школу музыки в Нью-Йорке. Однако денег у родителей не хватало, и юноша вместо музыкальной школы отправился в армию, чтобы заработать на обучение в университете. В армию Белин прихватил с собой скрипку, играл в военных госпиталях на Дальнем Востоке и выступал по радио Вооруженных сил – для радиовыступлений он всегда выбирал Дворжака, который ему особенно удавался².

Очередное письмо пришло в Де-Мойн 11 февраля. Уроженец Айовы подсмеивался над городскими властями Вашингтона, не сумевшими оперативно разгрести улицы после слабенького, по стандартам Айовы, снегопада: «Сегодня Вашингтон полностью дезорганизован, потому что за ночь выпало семь сантиметров снега». Затем Белин излагал подробности показаний, которые мать Освальда незадолго перед тем давала за закрытыми дверями: «Один адвокат-циник предложил номинировать Маргерит на звание “матери года” за ее упорство в отстаивании своего чада», – писал он, сообщая также, что Уоррен выслушивал болтовню этой женщины с образцовым терпением: «Будь нам присущ азарт, которым я, разумеется, не наделен, пора было бы уже делать ставки на то, как долго председатель Верховного суда будет вот так сидеть и слушать все эти не относящиеся к делу благоглупости»³.

К концу зимы Белин успел прочесть большую часть из сотен свидетельских показаний, собранных в Далласе ФБР, Секретной службой и местной полицией. В следственных органах Белин никогда прежде не работал, однако опыта перекрестных допросов у него хватало, и другим юристам комиссии Белин говорил, что его нисколько не тревожат расхождения в свидетельских показаниях о выстрелах на Дили- Плаза и о том, как погиб Джей Ди Типпит. Вполне надежные, старавшиеся изо всех сил свидетели по гражданским делам, с которыми Белин имел дело в Де-Мойне, и то сбивались в показаниях, и здесь происходило то же самое. «Когда одно и то же внезапное событие случается на глазах двух или большего числа людей, приходится рассматривать как минимум две версии случившегося»4.

Иногда этот разнобой в показаниях становился даже забавным. Например, коллеги Освальда со склада учебников, как ни старались давать точные показания, разошлись даже в описании основных деталей его внешности. Один сотрудник, Джеймс Джерман, клялся, что Освальд всегда ходил на работу в футболке. Другой сотрудник, Юджин Уэст, твердил прямо противоположное: «По-моему, я никогда не видел его в одной лишь футболке»⁵. Белин полагал, что оба они говорят то, что принимают за истину, хотя, разумеется, один из них ошибался.

Имелись и более существенные расхождения, особенно в показаниях двух агентов Секретной службы, которые ехали в лимузине вместе с президентом. Агент Рой Келлерман, занимавший переднее пассажирское сиденье, утверждал, что после первого выстрела слышал крик президента: «Боже, меня застрелили!» Келлермана спросили, как он может быть уверен, что кричал Кеннеди, а не Коннелли. «Это был его голос, – ответил Келлерман. – На заднем сиденье был только один человек из Бостона, и его акцент различался безошибочно»⁶.

Однако агент, который вел лимузин, Уильям Грир, говорил, что после первого выстрела Кеннеди не произнес ни звука. Коннелли и его жена Нелли, которая также находилась в лимузине, подтверждали слова Грира: президент молчал. (Сотрудники комиссии пришли к выводу, что Грир и супруги Коннелли, скорее всего, правы: поскольку первая же пуля пробила Кеннеди гортань, говорить он не мог.) Но хотя показания Келлермана и Грира противоречат друг другу, никто не подозревал того или другого агента во лжи, рассуждал Белин.

Письма Белина партнерам сделались более траурными в марте, когда он вместе с Боллом впервые съездил в Даллас. Они своими глазами увидели Дили-Плаза, проехали вдоль маршрута, по которому двигался президентский кортеж. «Я не был подготовлен к такому эмоциональному опыту: увидеть то здание своими глазами», – писал Белин и дальше рассказывал:

«Агент Секретной службы вел машину, мы проехали по маршруту президентского кортежа по Мейн-стрит в Далласе, а затем прямо по Хьюстон-стрит, откуда свернули направо, и там, в квартале от нас, впереди, высилось в суровой реальности то самое здание склада учебников, о котором я столько читал в последние два месяца. В то же мгновение я перенесся в тот день, увидел красочный фильм с кортежем – ведь и в самом деле эти кадры снимали в день убийства. Автомобиль медленно двигался к северу по Хьюстон-стрит, проехал один квартал до пересечения с Элм-стрит, и я не сводил глаз с окна в юго-восточном углу шестого этажа. Мы свернули налево, по большой дуге примерно в 270 градусов, и двинулись по диагональному съезду к автостраде. Там-то пули и настигли президента»⁷.

В этот момент, писал Белин, в голове у него мелькали воспоминания обо всех мрачных