Он хотел остановить ее: полно, образумься! — но не мог. Не мог, потому что, хотя на его слух это было безумием, она со всей очевидностью воспринимала каждое свое слово всерьез. Как свидетельство.
А как было — когда они с Ханной? По-другому. Но тоже — отдались потоку. И вот опять.
Лгать нельзя, молчать еще хуже. Он двинулся к ней, обнял, поцеловал в пробор.
— То, что я езжу к ней, на моих чувствах к тебе никак не сказывается. — Он погладил ее по спине. — И вечер будет наш.
Она молчала. Он хотел отделаться шуткой, вернуться к прежнему настроению. Но тут почувствовал, как содрогается ее живот, слезы потекли ему на руку, проникая под повязку на локте. Рана уже покрылась корочкой, но слезы все-таки щипали больное место: слезные железы человека выделяют жидкость, в которой на тысячу долей воды приходится девять долей соли.
Ханна отказалась выходить из своей комнаты: наказывала его за то, что напрасно ждала в прошлые выходные? Она и от еды отказалась, свернулась клубком и снова провалилась в сон. Джона сидел у ее постели в розовом плетеном кресле с полной тарелкой на коленях и следил за тем, как Ханна борется с дурным сном. Никому он своим приездом лучше не сделал.
Посидел и вернулся в гостиную.
— Семь букв, взаимозависимость, первая «С», третья «Б».
— Симбиоз.
Джона съел полкусочка американского сыра, остаток скормил Лентяйке Сьюзен. Мобильный телефон замигал.
— Джона, знаешь, чего бы я хотел…
Джона приподнял руку, прося подождать.
Три часа. Раньше семи домой не добраться, к тому же он устал, к тому же обещал провести вечер с Ив. Джона покосился на Джорджа — тот складывал газету, чтоб она стала плотнее и удобнее было писать, жевал кончик механического карандаша — и стер это сообщение.
Второе сообщение пришло, пока он сидел наверху с Ханной.
Он резко выпрямился.
Его словно подбросило пружинами дивана, одним прыжком Джона вылетел из гостиной — и в кухню.
— Джона?
—
Он забрался в уголок со стиральной машиной, присел между огромной бутылью с отбеливателем и проволочной корзиной, полной задубевших полотенец.
—
— Джона!
— Минуточку.
—
Как ни смешно, он повиновался.
Полился поток непристойностей.
До чего ж богатый у нее словарь!
— Джона!
Он захлопнул мобильник, вскочил — чудовищная эрекция. Поспешно наклонился, притворяясь, будто нажимает кнопки стиральной машины.
— Чем ты занят? Решил стирку запустить?
— Секундочку!
— Если ты запускаешь стирку, там еще лежат…
— Просто — просто
Он сосчитал до двухсот, смочил бумажное полотенце, обтер им лицо. Поправил хозяйство, уложив член вдоль левого бедра, и заставил себя вернуться в гостиную. Джордж что-то царапал в кроссворде, не поднимая головы, и не заметил ничего из ряда вон выходящего. Джона пробрался к дивану и прикрылся, уложив себе на колени сумку.
— Девять букв, «увлеченный человек», ни одной подсказки.
— Не знаю.
— Ты в порядке?
— Неожиданные… неожиданные новости. (Джордж уставился на него с любопытством.) Моя мама. Ее стихи опубликуют в журнале.
— Это же здорово.
— Угу.
— Поздравь ее от меня.
— Непременно.
— Идеи появились?
— Что там у нас?
— Девять букв, «увлеченный…» Стой, я понял: энтузиаст.
— Вроде правильно.
— Джона, тебе плохо?
— Нет.
Джордж пососал ледяной кубик.
— Дать попить?
— Спасибо, нет.
Несколько минут спустя Джордж сообщил:
— Мы летим во Флориду, корабль отбывает оттуда. Или про корабль не говорят «отбывает»? Снимается с якоря? Выходит из гавани?
Кто такие «мы», призадумался Джона. Или Джордж говорит о себе «мы», напускает величия, чтобы с тем большим правом распоряжаться чужим отпуском? Психологический подход: твое личное удобство — против общественного блага.
— В общем и целом я договорился с Бернадеттой, она будет проводить здесь весь день, — продолжал Джордж. — Подробности обсудим ближе к делу, но все-таки: сколько примерно денег тебе понадобится?
— Обсудим ближе к делу?
— Да-да, конечно. Нервничаю, сам понимаешь.
— Еще бы.
— Я ценю твою помощь. Высоко ценю, поверь. Тут еще одна проблема.
Джона заскрежетал зубами.
— Какая?
— Бернадетта. Ты же ее знаешь.
— Нет. Что случилось?
— Упрямая очень. — Джордж пожевал карандаш. — Хоть кол на голове теши. Потому-то я и могу ей