Ключевая улика

удостоверилась, что с ней все в порядке, когда уходила оттуда вчера вечером. Помнишь, что я обычно говорила тебе, когда ты подрастала?

Люси молчит.

— Ты помнишь, что я всегда тебе говорила? Не уходи со злостью.

Она по-прежнему не отвечает.

— Не дай солнцу утонуть в гневе, — добавляю я.

— Что я, в свою очередь, обычно называла разговором мертвых. В основе всего — учет вероятности, что кто-то умирает или что-то становится причиной смерти, — отвечает Люси, не глядя в мою сторону. — Немыслимые предосторожности ради безопасности детей. Низкие балконные перила — опасны, ступеньки — опасны, леденцы — опасны, ведь ими можно подавиться. Не бегай с ножницами, карандашом или с чем-то острым. Не говори по телефону за рулем. Не ходи на пробежку, если пахнет бурей. Нужно всегда смотреть налево и направо, даже если это улица с односторонним движением. — Люси наблюдает за потоком данных, по-прежнему сидя ко мне спиной. — Не уходи сразу после ссоры. Что, если человек погибнет в автомобильной аварии, или его поразит молния, или у него разорвется аневризма?

— Какая я, должно быть, зануда…

— Ты зануда, когда думаешь, что лишена тех чувств, которые присущи остальным. Да, вчера ты, говоря твоими словами, «ушла со злостью». Я представляю, как ты злилась. Ты говорила об этом по телефону до трех часов утра, помнишь? Ты и должна была выйти из себя. Рассердиться в такой ситуации — вполне нормально. Я бы тоже рассердилась, если бы она говорила о тебе такие вещи. Или обошлась с тобой так…

— Мне нужно было остаться и во всем разобраться. И если бы я осталась, то, возможно, заметила бы, в каком она состоянии, и поняла бы, что ее симптомы не связаны с алкоголем.

— Интересно, существуют ли «Анонимные хакеры»? — размышляет Люси, как будто я ничего и не сказала. — «АХ», да, вот именно. Такие, как я, обязательно должны во что-то вляпаться. Если у тарелки сколот край, это уже не поправишь. Или живи с этим дальше, или выброси.

— Но ты же не тарелка с отбитым краем…

— Вообще-то она называла меня треснувшей чашкой.

— Это тоже неправда. Жестоко так говорить.

— Правда. И вот тебе живое доказательство. — Люси кивает на компьютеры у себя на столе. — Знаешь, как легко мне было проникнуть в ее DVR-карту? Во-первых, она слишком беспечно относилась к паролям. Неоднократно использовала одни и те же, чтобы не забыть и не блокировать себе доступ. IP- адрес — это вообще пустяки. Мне нужно было лишь отправить самой себе электронное сообщение с моего айфона в тот момент, когда я стояла под камерой. Так я получила статический IP-адрес этого соединения.

— Ты думала об этом, когда я была в ее квартире?

— Мы с Бентоном стояли там под дождем, под навесом.

Не знаю даже, что в такой ситуации лучше: изумиться или ужаснуться.

— Он держал меня за руку, но я была с ним вежлива и вела себя вполне цивилизованно. Ему тогда повезло со мной. Я ведь на самом деле совсем не такая. Ему чертовски повезло…

— Он пытался…

— Нужно было что-то сделать, — перебивает меня Люси. — Я заметила наружную камеру, которая выглядела совсем новой… в смысле, недавно установленную… отличная система с переменным фокусным расстоянием и прочими прибамбасами. В общем, Марино именно такие и нравятся. Но я не собиралась ничего у него спрашивать. Прикинула, что где-то поблизости должен быть DVR, а уж сидеть сложа руки я не собиралась. Да и кто, черт побери, будет ждать какого-то гребаного разрешения? Такие, как я, не ждут. Дерьмо, от которого все неприятности, не ждут. Она права. Меня не исправить. Наверное, я и сама этого не хочу. Нет, конечно. К чертям.

— С тобой все в порядке. — Я чувствую, как снова закипаю. — Primum non nocere. Прежде всего — не навреди. Я тоже давала обещания. Мы делаем все, что только можем. Прости, что подвела тебя.

Получается неуклюже и неловко.

— Ты и не навредила. Она сама себе навредила.

— Неправда. Не знаю, что там тебе наговорили…

— Она давно это сделала. — Люси щелкает «мышкой», и на экране «макбука» появляется дом Джейми и проходящая рядом улица. — Она сама разработала такой вот план полета, когда ступила на путь лжи. Все, так или иначе, закончилось бы катастрофой, даже если бы в «кресле пилота», когда это произошло, сидел кто-то другой. Я понимаю, что на самом деле ее убили, и моя философская точка зрения на этот счет сейчас не совсем уместна.

— Подозрение есть, но ничего еще не доказано, — напоминаю я. — Надо ждать результаты анализов из Центра контроля заболеваний. Или, может быть, раньше узнаем что-то о Доне Кинкейд, если, конечно, мы имеем дело с серией отравлений одним и тем же нейротоксином.

— На самом деле мы знаем, — категорически заявляет Люси. — Этот убийца считает себя умнее других. Общий знаменатель — это тюрьма. По крайней мере, должна быть тюрьма. Это то, что объединяет всех, с чем так или иначе связан каждый. Даже Дона Кинкейд, потому что там сейчас ее мать. Или была там. Они ведь переписывались, да? Все связаны через женскую тюрьму штата Джорджия.

Почтовая бумага и марки за пятнадцать центов. Кто-то прислал это Кэтлин. Кто-то извне. Может, она сама отправляла кое-что Доне. Я мысленно воспроизвожу неровный почерк и загадочные обрывки. Упоминание о PNG и взятке.

— Сейчас я до тебя доберусь, — говорит Люси, обращаясь к изображению дома Джейми на экране компьютера. — Ты даже не знаешь, с кем связалась… И если бы ты осталась с ней подольше, это ничего бы не изменило. — Это уже она говорит мне, но глаза по-прежнему прячет.

С тех пор как я к ней подсела, она ни разу на меня не взглянула. Это неприятно, и я расстроена, хотя знаю, как никто другой, что когда Люси плачет, то старается ни на кого не смотреть.

— Она была пьяна. — Люси говорит так, словно точно это знает. — Просто в стельку пьяна. Я так и поняла, когда она мне позвонила.

— То есть когда вы были вместе? Или уже потом?

Мое внимание снова привлекает лежащий на столе «блэкберри» — лишь теперь до меня начинает доходить, что все-таки произошло.

— Ты сказала, что она была пьяна или, точнее, что тебе так показалось, — говорит Люси, набирая какой-то текст. — Ты даже не подумала, что она могла заболеть, что с ней что-то не так. Значит, тебе не в чем себя винить. Но я знаю, что ты не находишь себе места. Надо было впустить меня в ее квартиру.

— Ты же знаешь, почему я не могла этого сделать.

— Почему ты все время меня опекаешь, как будто мне десять лет? Почему ты меня от всего ограждаешь?

— Я тебя не ограждаю, — отвечаю я и чувствую, как мою искренность уносит сладкий бриз добрых намерений. Ложь, замаскированная под нечто прекрасное и доброе. — Ну, хорошо, да, но дело не только в этом. — Я говорю правду. — Я не хотела, чтобы ты видела то, что пришлось увидеть мне. Я хотела, чтобы твои последние воспоминания о ней…

— …были какими? — перебивает меня Люси. — Чтобы я запомнила ее прокурором, объясняющим, почему я никогда больше не должна с ней контактировать? Мало было порвать со мной, ей пришлось сделать так, чтобы это походило на запретительный судебный приказ. Намек на то, что ты, мол, вляпалась по уши. Ты страшна, от тебя одни неприятности. Ты чокнутая. Исчезни.

— С точки зрения закона, ты не имела права там находиться, Люси.

— Ты тоже не должна была там находиться, тетя Кей.

— Я уже там находилась раньше, но ты права. Это создает определенные проблемы. Ты же не хочешь, чтобы в ее квартире обнаружили твои отпечатки пальцев или ДНК — что угодно, что могло бы вызвать интерес полиции. — Я говорю то, что ей и без того хорошо известно. — Джейми нельзя было так с тобой разговаривать. С ее стороны было нечестно создавать тебе проблемы, вместо того чтобы разбираться