только того, что они продолжали идти вперед, а не отступали, как они намеревались.
Но в то время как авантюристы увлекали солдат за собой и привлекали все внимание к себе, произошло одно событие, на которое граф обратил внимание слишком поздно и которое начало внушать ему серьезные опасения за исход всей операции. Позади круга, образуемого испанскими солдатами, как бы по волшебству возник другой круг — из буканьеров и краснокожих-карибов, — во главе которых виднелся Прыгун. Буканьеры и индейцы действовали так дружно, так быстро и в особенности так тихо, что испанцы были окружены железной стеной прежде, чем успели догадаться об угрожающей им опасности. Граф вскрикнул от бешенства, солдаты ответили ему криком ужаса. Действительно, положение было чрезвычайно опасным для несчастных испанцев. Одно только чудо могло спасти их от смерти. Дело шло уже не о том, чтобы сражаться против нескольких человек, правда решительных, но с которыми численно можно было совладать; флибустьеров было по крайней мере двести человек, со своими союзниками- карибами они составили отряд в пятьсот человек, храбрых как львы, на три сотни превосходящий испанцев. Те поняли, что погибли.
Дойдя до букана, Монбар тотчас пожал руку Польтэ и, похвалив его за то, что он успел выиграть время, занялся со своими товарищами приведением в порядок пороха и пуль, рассудив, вероятно, что теперь они бесполезны.
Пока флибустьер занимался этим, донна Клара, бледная как смерть, устремила на него пылкий взор, не смея, однако, приблизиться к нему. Наконец она отважилась сделать несколько шагов и, сложив руки с мольбой, прошептала дрожащим голосом:
— Я здесь.
Монбар вздрогнул при звуке этого голоса и побледнел, но, сделав над собой усилие и несколько смягчив жесткое выражение своего взгляда, ответил, вежливо поклонившись:
— Я пришел сюда только для вас, сеньора. Сейчас я буду иметь честь явиться к вашим услугам; позвольте мне только позаботиться о том, чтобы наш разговор происходил спокойно.
Донна Клара потупила взор и вернулась к изголовью больного. Авантюристы подходили все ближе. Они находились всего в десяти шагах от испанцев, ужас которых увеличивался от этого неприятного соседства.
— Эй, братья! — закричал Монбар громким голосом. — Прошу вас, остановитесь!
Флибустьеры замерли на месте.
— А вы, — обратился Монбар к солдатам, — бросьте ваше оружие, если не хотите быть немедленно расстреляны.
Немедленно все копья и шпаги солдат упали на землю с редким единодушием, которое указывало на их горячее желание, чтобы эта угроза не была приведена в исполнение.
— Отдайте вашу шпагу, — приказал Монбар графу.
— Никогда! — вскричал граф, наскакивая с поднятой шпагой на флибустьера, от которого он находился на расстоянии всего четырех шагов.
В эту минуту раздался выстрел, и шпага графа разлетелась в щепки; граф был обезоружен. Монбар, схватив одной рукой лошадь за узду, другой стащил графа с седла и бросил его на землю.
— Что за дьявольская мысль одному идти против пятисот! — смеясь, воскликнул Польтэ, опять заряжая свое ружье.
Граф приподнялся. Смертельная бледность покрывала его лицо, черты были искажены гневом. Вдруг он увидел графиню.
— А! — закричал он, взревев, как тигр, и бросаясь к ней. — По крайней мере, я отомщу!
Но Монбар схватил его за руку и заставил остаться неподвижным.
— Одно слово, одно движение, и я прострелю вам голову, как хищному зверю, на которого вы похожи! — сказал он.
В словах флибустьера слышалась такая угроза, движения его были так быстры, что граф невольно сделал шаг назад и, скрестив руки на груди, остался стоять, внешне спокойный; но в сердце его бушевал вулкан, а взгляд был упорно устремлен на графиню. Монбар с минуту смотрел на своего врага с выражением печали и презрения.
— Граф, — сказал он наконец с иронией, — вы захотели помериться силой с флибустьерами; вы увидите, чего это стоит… Пока, побуждаемый безумным желанием мщения, вы гнались за женщиной, благородное сердце и блистательные добродетели которой не достойны были оценить, половина острова, которым вы управляете, была отнята навсегда у вашего государя моими товарищами и мной; Тортуга, Леоган, Сан-Хуан, даже ваш дель-Ринкон, застигнутый врасплох, были завоеваны почти без кровопролития.
Граф поднял голову. Лихорадочный румянец покрыл его лицо. Он сделал шаг вперед и закричал голосом, прерывающимся от бешенства:
— Ты лжешь, негодяй! Как ни велика твоя дерзость, а ты не мог захватить тех пунктов, о которых говоришь.
Монбар пожал плечами.
— Оскорбление от такого человека, как вы, ничего не значит, — сказал он. — Вы скоро получите подтверждение моих слов… Но довольно об этом! Я хотел захватить вас в свои руки, чтобы сделать свидетелем того, что я скажу этой госпоже. Пожалуйста, сеньора, — обратился он к донне Кларе, — простите меня, если я захотел увидеться с вами не иначе, как в присутствии того, кого вы называете вашим мужем.
Донна Клара встала, дрожа, и приблизилась к флибустьеру. Наступило минутное молчание. Монбар, склонив голову на грудь, казался погружен в горькие мысли. Наконец он поднял голову, провел рукой по лбу, как бы желая прогнать последние тучи, затемнявшие его рассудок, и обратился к донне Кларе тихим голосом:
— Сеньора, вы желали меня видеть, чтобы напомнить время, навсегда прошедшее, и вверить мне тайну. Я не имею права знать эту тайну; граф де Бармон умер, умер для всех, особенно для вас, так как вы не постыдились отречься от него и, связанная с ним узами законного брака и еще более законными узами законной любви, вы малодушно позволили отдать себя другому. Это преступление, сеньора, которого никакое раскаяние не может загладить ни в настоящем, ни в прошедшем.
— Сжальтесь над моими мучениями, над моими страданиями! — вскричала несчастная женщина, разбитая этим проклятием, падая на колени и заливаясь слезами.
— Что вы делаете, графиня? — вскричал граф Безар. — Встаньте!
— Молчите! — резко сказал Монбар. — Оставьте эту преступницу изнемогать под тяжестью ее раскаяния; вы были ее палачом и менее всякого другого имеете право защищать ее.
Дон Санчо бросился к сестре и, оттолкнув графа, приподнял ее. Монбар продолжал:
— Я прибавлю только одно слово, сеньора: у графа де Бармона был ребенок; в тот день, когда он придет просить у меня прощения за свою мать, я прощу ее… может быть, — прибавил он нетвердым голосом.
— О! — вскричала молодая женщина, с лихорадочной энергией схватив руку флибустьера, которой он не имел мужества отнять. — О! Вы велики и благородны; это обещание возвращает мне надежду и мужество… Мое дитя! Клянусь вам, я найду его.
— Довольно, — произнес Монбар с плохо сдерживаемым волнением, — этот разговор и без того уже слишком затянулся. Ваш брат любит вас и сумеет вас защитить. Я сожалею, что не вижу здесь еще одного человека, — он подал бы вам совет и поддержал вас в вашем состоянии.
— О ком вы говорите? — спросил дон Санчо.
— О духовнике сеньоры.
Молодой человек отвернулся и ничего не ответил.
— Посмотрите, брат, — сказал тогда Польтэ, — вот он, полумертвый; взгляните на его обгоревшие руки.
— О! — воскликнул Монбар. — Какое чудовище осмелилось…
— Вот кто! — продолжал буканьер, ударив по плечу графа Безара, онемевшего от испуга, потому что только в эту минуту он заметил свою жертву.
Пламя сверкнуло в глазах Монбара.
