весьма необычной дуэли, затаив дыхание, дабы не нарушить тишины, до того глубокой, что полет мухи был бы слышен в зале, где, однако, находилось более двухсот человек.
— Вот кости, друг мои, — сказал, подходя к капитану, человек, перед которым почтительно расступились все присутствующие.
— Благодарю, Монбар, — ответил Медвежонок, дружески пожимая руку страшного флибустьера.
Потом он обратился к своему противнику:
— Каждый из нас будет кидать кости поочередно; у кого выпадет на трех костях большая сумма очков, тот и выиграл, если только у противника не будет равное количество на всех трех костях. Согласен?
— Согласен, — мрачно ответил буканьер.
— Сыграем всего три партии.
— Ладно.
— И я один буду иметь право назначать ставки; сколько у тебя тут на столе?
— Восемь тысяч семьсот пиастров.
— Во сколько ценишь свое имущество: дома, мебель, слуг, словом, все?
— В такую же сумму.
— Ты выставляешь себя что-то уж очень богатым, — смеясь, заметил Медвежонок.
— Считал ты мое состояние, что ли? — грубо вскричал буканьер. — Это моя цена, и делу конец.
В эту минуту капитан почувствовал, что кто-то слегка тронул его за плечо; он оглянулся.
За ним смиренно стояли, с отчаянием на лицах, несчастные пленники-испанцы.
— Сжальтесь, сеньор! — прошептал у его уха голос нежный и жалобный.
— Ив самом деле, — сказал капитан, — а этих людей во сколько ты ценишь? — прибавил он, указывая на невольников.
— В десять тысяч пиастров, ни одним реалом4 меньше. Капитан заколебался.
— Ради Святой Девы, сжальтесь, сеньор! — произнес тот же голос тоном глубокой тоски.
— Итак, все вместе составляет сумму в двадцать семь тысяч четыреста пиастров, — заключил он.
— Отлично умеешь считать, мой любезнейший, — посмеиваясь, сказал Пальник, — цифра хорошая, не правда ли?
— Очень хорошая. На первую игру я ставлю тринадцать тысяч семьсот пиастров.
Ропот удивления пробежал по внимательной толпе.
— Хорошо! Выкладывай деньги, — сказал буканьер со злой усмешкой.
— При мне их нет, — хладнокровно возразил Медвежонок.
— Так я отказываюсь, приятель; на слово я не играю. Капитан закусил губу, но не успел ничего ответить.
— Я ручаюсь за него, — вступил Монбар, остановив свой орлиный взгляд на буканьере, который в смущении опустил глаза.
— И я ручаюсь! — вскричал Тихий Ветерок. — Ей-Богу! Все что имею, я с радостью отдам ему.
— И я также, — прибавил Прекрасный Лоран, пробираясь в толпе, чтобы остановиться у стола в двух шагах от Пальника.
— Что ты скажешь на это? — спросил Медвежонок, пожимая протянутые ему руки. — Находишь ли ты эти ручательства достаточными?
— Будем играть, сто чертей! И чтобы все было поскорей кончено!
— Вот стакан, начинай.
Буканьер молча взял стакан, минуту встряхивал его в лихорадочном волнении, и кости с глухим стуком полетели на пол.
— Удачно! — сказал Медвежонок. — Шесть и шесть — двенадцать, да пять — семнадцать. Теперь моя очередь.
Он небрежно взял стакан, встряхнул его и опрокинул.
— Вот тебе на! — вскричал он, смеясь. — По шестерке на каждой кости; ты проиграл.
— Проклятие! — вскричал буканьер, позеленев.
— Счастье, видно, тебе изменило, — продолжал флибустьер. — Теперь — за вторую партию! Поручителей мне больше не нужно; я ставлю свой выигрыш против того, что у тебя остается.
Буканьер с силой встряхнул стакан и опрокинул его.
— Ага! — вскричал он вдруг с торжествующим хохотом, — удача еще не отвернулась от меня! Погляди-ка, приятель, на всех костях по четыре очка.
— Бесспорно, это хорошо, — ответил Медвежонок, — но ведь может быть и лучше. Что ты скажешь об этом? — заключил он, сделав бросок.
На всех трех костях было по пяти очков.
— Разорен! — вскричал буканьер, отирая холодный пот с помертвевшего лица.
— Как видишь, — ответил Медвежонок, подняв голову, — ты разорился, но это не все; разве ты забыл, что нам остается сыграть третью партию?
— У меня ровно ничего нет!
— Ошибаешься, у тебя есть еще то, что я хочу выиграть.
— Что же?
— Жизнь твоя! — вскричал капитан голосом, наводящим ужас. — Не воображаешь ли ты, что я вступил в эту смертельную игру с тобой из одного низкого наслаждения отнять золото, которое я презираю? Нет, нет, мне нужна твоя жизнь! Чтоб выиграть ее, я ставлю все твое состояние, которое теперь перешло ко мне, и свою жизнь в придачу. Кто проиграет, пустит себе пулю в лоб тут же на месте, при всех.
Содрогание ужаса пробежало, подобно электрическому току, по рядам Береговых братьев.
— Это безумие, Медвежонок! — вскричал Монбар.
— Брось, брось! — с живостью вмешались несколько флибустьеров.
— Братья, — ответил Медвежонок с бледной улыбкой, — благодарю вас за участие, но я твердо решился. Впрочем, будьте спокойны, я играю наверняка; человек этот заранее осужден; страх уже одолел его, одна гордость еще поддерживает его силы. Я согласен, однако, дать ему последнюю возможность спасти свою жизнь: пусть он публично сознается в своих преступлениях и смиренно попросит у меня прощения. С этим условием я готов простить его.
— Никогда! — вскричал буканьер в порыве неудержимого бешенства. — Твоя жизнь или моя, пусть будет так! Один из нас лишний на земле и должен исчезнуть. Сыграем же эту партию, и будь ты проклят!
Он бросил кости, отвернувшись. Крик ужаса раздался в толпе.
На верхней грани каждой кости было по пяти очков.
— Да, до победы рукой подать, — капитан равнодушно пожал плечами, собирая кости, — но не торопись торжествовать; ты ближе к смерти, чем полагаешь.
— Да играй же, наконец! — вскричал буканьер задыхающимся голосом, дико тараща глаза в невыразимой тоске.
— Братья, — заговорил Медвежонок все с тем же полнейшим хладнокровием, — это Суд Божий. Чтоб доказать, что человек этот безвозвратно осужден Божественным правосудием, я не коснусь стакана; один из вас бросит кости вместо меня.
— Не я! — вскричал Монбар. — Не стоит испытывать терпение Всевышнего!
— Ошибаешься, брат; напротив, этим воочию будет доказано Его могущество и правосудие. Бери кости и бросай.
— Клянусь честью, я не сделаю этого!
— Прошу тебя, брат. Монбар колебался.
— Да бросай же кости, разве ты трусишь? — повторял безотчетно Пальник, съежившись, точно тигр, готовый прыгнуть на добычу, судорожно ухватившись за край стола и с неподвижным, диким взглядом.
Медвежонок почти насильно вложил стакан с игральными костями в руку Монбара.
— Бросай без страха, — сказал он.
— Да простит мне Господь! — пробормотал Монбар и бросил кости, отворачиваясь.
