сумел.
Амвросий аж икнул. След ухмылки в глазах испарился, зато на губах появилась настоящая улыбка.
— А неплохо. От горькой ивы его вывернет. Но дубовая-то зачем?
Вообще-то затем, что из нее поначалу аспирин делали. Знать бы еще, как.
— Для закрепления стенок желудка дубильными веществами. Ты не возражаешь, если я подожду у твоего дома?
— Можешь и зайти! Мой дом для тебя открыт. Да он для всех открыт, вот только ходить ко мне с визитами — опасаются.
— У тебя что, домашняя виверна живет?
— Нет, у меня живут дикие дети. Не смотри на меня так! Я их честно воспитывал. Между вызовами, конечно.
— А твоя жена?
— Элейн? Ну, она больше занимается пополнением банды. И гильдией своей…
И ушел. Судя по неторопливой походке, сэр Олдингар скорее слегка недомогал, чем находился при смерти.
Стоило сиде войти в неухоженный садик, возле дома Амвросия Аркиатра, как на нее напали.
— Защищайся, леди сида!
Мальчишка. Без штанов, по римскому обычаю. Да и кричит — на наречии римлян. Причем не вульгарном, а вымершем, классическом. В руках — палка. Даже, скорее, розга. Что такое дети, Клирик знал: либо малообученные люди низкого роста, либо очень раздражающие мелкие звереныши. Этот был ни то, ни се — размер средний, шкодливость так и прет. Но лобик умный. Немайн присела на корточки. Не любил Клирик школить людей, смотрящих на него снизу вверх. Вот стоящих навытяжку перед развалившимся в кресле 'пожарником'-экспертом — другое дело. А потому стулья в реквизированных у местного начальства кабинетах немедленно изводил. Разок — в окно восемнадцатого этажа.
— От кого защищаться, сиятельный муж? — латынь входила в число прошитых при переносе в седьмой век языков.
— От меня!
— А ты кто такой?
— Я — доблестный рыцарь Круглого Стола! Защищайся, коварная ведьма!
Мальчишка бодро взмахнул палкой. Клирик вдруг осознал, что игрушку тот держит неправильно. Правая же рука Немайн сделала быстрый тычок вперед — Клирик только и успел, что раскрыть ладонь, и вместо удара под дых вышел хлопок по животу. Вспомнился анекдот о теще боксера: 'И тут она раскрылась'.
— Благородный всадник убит, — подвела итог схватки Немайн.
— Так нечестно!
— То есть как это нечестно? А ну-ка напомни, какой гандикап накладывается на мужчину при судебном поединке с женщиной? Или я тебя плохо рассмотрела, и ты девочка?
— Мужчину надлежит расположить в яме глубиной по пояс, — мальчишка разом потускнел, — и привязать одну руку к туловищу.
— Именно, — отметив интересные подробности, продолжил Клирик, — к тому же у тебя палка. А у меня нет.
— Но ты же ведьма!
— Я сида. И вообще, мне начинает казаться, что ты все-таки девчонка. Проиграв — обзываешься. Парень попросил бы научить его драться.
— Женщину?
Снова пригодились сказки Кейра и песни барда.
— Кухулина учила драться женщина. Ланселота учила драться женщина. Много это помогло их врагам?
— А кто такой Кухулин? Расскажи!
Этому, видимо, сказки про Муция Сцеволу рассказывали. Парню было интересно про Кухулина. Клирику — про обнаружившиеся способности. Почему бы не совместить?
— Да вот жил такой. Тоже был неумехой вроде тебя… Поначалу. И начинал тоже с палки. Вот только у тебя — неправильная. А должна быть… Тебе нужно это дерево?
— Нет.
— И мне нет. Если мы сломаем пару веток у этой ивы, папа с мамой очень обидятся?
— Папа не заметит. А мама простит. Она добрая.
— Раз так, — сида скинула наземь посох и отцепила с пояса нож, — с ней-то мы и расправимся. Так. Тебе вот эту, поменьше. А мне — эту. Мой рост без головы. Хорошая палка получится…
Сразу обломить ветку, которую Немайн назначила для себя, не получилось. Пришлось подпиливать. Когда нож начал застревать в вязком дереве, Немайн снова потянула ветку вниз. Хрустнуло — и она обнаружила себя лежащей в траве с упрямой добычей в руках. Только и успела сесть, как…
— Опять балуешься? — раздался строгий тонкий голосок, — Вот наказание! Ой! Леди Минерва, что с тобой сделал этот разбойник? Ты вся зеленая!
На крыльцо выскочила девушка в классической столе и сандалиях. Плед наброшен как покрывало. Так быстрее, чем в паллу заворачиваться, но и вид в результате получается плебейский.
— Благородный всадник подал идею, — Клирик никого не покрывал и ни от чего не увиливал, — исполнение же целиком моё. Я прошу простить меня за вольное обращение с деревом… И мой внешний вид. Кстати, меня зовут Немайн.
— Я знаю, леди Минерва, но у нас сегодня латинский день. Отец считает, мы должны знать языки.
— И имена вы тоже переводите?
— Конечно. Так что сейчас тебя изводит Аргут, завтра, в греческий день, он будет Бромиос, ну а остальную неделю — Тристан, и точка. Я сегодня — Евгения, но обычно — Бриана. Единственный солидный человек в нашей семье.
— А твой отец?
— Он серьезен только за работой. Ты собираешься еще возиться с Аргутом?
— Да! — безапелляционно заявил Аргут.
— Тогда давай сюда свою накидку. Если травяной сок впитается, ее можно выбрасывать. Ну или слугам подарить. Ой, ты и платье запачкала. Всё, братик подождет. Это ж надо даму так извозюкать!
— Я быстро, — пообещал было Клирик Аргуту.
— Тобой займется моя сестра, а это совсем не быстро. Но я подожду.
Аргут-Тристан ошибся. Немайн занялись все сразу. Элейн, которой, судя по животу, оставались до 'пополнения банды' считанные недели, вручила Бриане серое платье, велев заняться именно им, другой дочери поручила паллу. После чего занялась сидой.
— Моя третья, Альма, ушла на именины к подруге, — объявила она, роясь в сундуке, — но я и так вижу, что вы одного роста… И масти — уж в кого, не пойму. Разве Манавидан, мерзавец, в мужа моего оборотничал. Но это вряд ли. Раз уж ты намерена возиться с моим младшим — то чем скорее ты его займешь, тем дольше простоит город! Вот. Надевай. Для падений и палочных драк самое оно.
И удивилась, насколько римский наряд — а до того ряса — старили богиню. В них она казалась пораженной вечной молодостью небожительницей без возраста. И пола. Но стоило заменить ангельские покровы на земное платье — и перед Элейн стояла егоза-мальчишница, сверстница двенадцатилетней Альмы. Такой только с Тристаном и играть. Причем, сформировавшаяся егоза. По-детски большеголовая, узкоплечая и узкобедрая, откуда только сиды детей берут, Немайн затянула широкий пояс не под грудью, как было модно, а на осиной талии, сразу прибавив года два — и сформировав привлекательную возвышенность, в которой было больше ребер, чем скромных сидовских прелестей. Всего лишь пояс, всего лишь лента в волосы — иди речь о человеке, Элейн сказала бы, что девочка совершенно расцветет года через три. А так… Может, через пятьсот. Может, никогда.
В отместку за «омолаживание» Немайн прихватила из очага головешку, и предупредила, что дом
