прижимается всем телом. Босые ноги перед каждым шагом проверют на прочность доски пола. Глаза… Глаза распахнуты настежь, с огромными, без каймы, зрачками, наполнены страхом и еще чем-то. Тем, что и толкает вперед. Немайн, стоящую в трех шагах, девица явно не видит. При том, что вечером точно была зрячей. Клирику стало жутко. Неужели вместо нормального средневековья он, несмотря на обещания Сущности, оказался в фэнтэзийном мире, очевидно недобром? Состряпанном, скажем, вокруг милейшего культа Великих Древних. Впрочем, непосредственной угрозы для жизни пока как будто не было, к потенциальной же, например, в виде неверно заложенных толовых шашек, Клирик и дома привык. Мысли это только подстегивало, поскольку в нештатных ситуациях на его стройках только быстрое и холодное соображение спасало жизни. Потому Клирик начал медленно, шаг в шаг, отступать — и старательно рационализировать ситуацию. Распялить глаза девицы вполне может какой-нибудь травный отвар. В конце концов, кто сказал, что друидические верования к седьмому веку полностью позабыты? Знания о друидах у Клирика ограничивались типовым ролевочным набором, да еще смутным воспоминанием о том, что римляне, одобряя гладиаторские бои и отправляя христиан ко львам, сочли друидические культы кровавой мерзостью. Что могло означать только одно: регулярные приношения человеческих жертв, не являющиеся ни казнями, ни кровавым спортом. Жертв невинных и беззащитных. Например, женщин и детей.
С пришествием христианства устраивать резню открыто они, конечно, не могли. И запомнились хипповатым видом и уважением к природе. Но оставление Диведа монахами могло развязать руки затаившимся. Чтобы рискнуть возобновить рискованные практики, им нужен повод. Вспомнилось давешнее замечание возницы: 'Для вас людей резали'. Круглые глаза парня, когда тот услышал имя Немайн. И потом, у камина: 'Та самая…'
А девица продолжает ползти вперед. Странная походка, нарушение зрения, расширенные зрачки, неровное дыхание. Типичное отравление. Возможное и безо всяких друидов. И даже без злого умысла.
Что ж. Ясно — жертва ничего не соображает. Первой помощи может сопротивляться. Поскольку, за неимением под рукой других рвотных, ею будет щекотание глотки. Не цапнула бы… Да и выше она на целую голову. Сида перекрестилась — православно — и бросилась в спасательную атаку. Внезапность принесла успех, узенькая пятерня заскочила в глотку отравленной чуть не по локоть — и выскочила обратно раньше, чем рефлекс сработал до конца.
— Пожар!
Клирик применил самый надежный способ привлечь внимание хозяина. Прибежит быстро, и с водой, да и постояльцы поднимутся, а пригодится любая помощь. Ну вот, рядом гремят двери. Туллу выворачивает на пол. Суета, столкновения тел, междометия. Не затоптали бы… И не подумали худого.
— Хозяйскую дочку отравили! — закричала сида.
— Что нужно? — невысокий, лысоватый постоялец с хода вник в дело.
— Молоко, яйца сырые… Да позовите врача, лекаря, знахаря какого-нибудь! Я ж не знаю толком, как лечить…
Но вменяемого уже сдвигает в сторону могучая рука. Сейчас Кейр не выглядит ни неуклюжим, ни добродушным. Бешеная гора. Зашибет — не заметит.
— Что с ней? Что с Туллой?
Отравленная между тем освободила желудок.
— Кейр! Ты меня спасешь? Она…
— Она!!! Демоница ушастая! Убью! — но парня уже держат, поймав на замахе. Вдруг вырвется?
— Где горит?
Дэффид с женой ухитряются даже на пожаре сохранять степенность! И странные они: днем, на пожар — с факелом. Стало ярко. Немайн прикрыла глаза рукой, заморгала, пытаясь прогнать заслонившие взор зеленые пятна.
— Поймалась, коровища! — завопил трактирщик, едва разглядев немую сцену, — Я, значит, ей мужа нашел, так потерпеть месяцок-другой до свадьбы невтерпеж! Кобеля чернявого захотелось!
— Молоко, яйца сырые, лекарь, — Клирик уже понял, что натворил что-то не то. Продолжал по инерции. Но жена трактирщика — Глэдис, кажется, — быстро кивнула и бросилась вниз. Видимо, за искомым.
— сида говорит, Туллу опоили, — встрял 'член клуба', напяливая на лысину слетевший в суматохе колпак.
— Не опоили. А просто по сердцу мне Кейр, — рванулась к любимому белобрысая.
— Точно опоили! — радостно подтвердил трактирщик, — Иначе с чего она так по этому бугаю сохнет, когда у отца на примете вполне приличные люди есть? Слышь, Кейр, если б не твой отец, голову б тебе я отвернул! И плевать на кровную месть! К дому я тебя теперь близко не подпущу, это ясно.
— А это точно он приворот подсыпал? — спросил лысый.
— А кто ж?
— А кому хочется расстроить выгодную партию твоей дочери? Таких что, нет?
— Есть, — задумался трактирщик, — а Кейра что, и не наказывать никак?
— А если его тоже опоили? Видишь, как лютует!
Клирик уже ничего не понимал. Но…
— А ну-ка, леди сида, взгляни на эту бесстыжую рожу! Не притворствует?
Клирик понял: есть шанс, что агрессивную гору зафиксируют. Возможно, надолго. А потому выдал:
— Зрачки расширены, дыхание прерывистое, нездоровый цвет лица, испарина… Отравлен! За знахарем послали?
— А ну-ка засуньте ему два пальца! — скомандовал лысоватый. Кейр дергался и даже кусался, но с содержанием желудка ему пришлось расстаться.
— Теплое молоко, сырые яйца, — вновь перечислила Немайн, причем Клирик с удивлением отметил в ее — своём — голосе явное злорадство, — лекаря… А я теперь могу только молиться.
Юркнула в свою комнату, скрипнула засовом и была такова. Там можно было сесть на кровать и привести мысли в порядок.
Факел в руках трактирщика, ночные рубашки, полуодетые постояльцы… Все это складывалось в стройную систему. Клирик снова высунулся в окно. И не нашел Полярную звезду на своей половине неба. Северный конец оси мира проворачивался с другой стороны постоялого двора. Это значило: окно выходит на юг. Солнца на ярком небе нет. Следовательно, на дворе — ночь.
— Расовые преимущества эльфов, — сообщил окну Клирик, — видение в неполной темноте, обостренные зрение и слух. Со слухом ясно. А вот зрение мало того, что ночное, так еще и узкое. Вижу только прямо перед собой! Чуть что — головой ворочаю. Инстинктивное владение луком, мечом и шпагой — которыми мне пользоваться обеты не велят. Не так уж плохо. Ну что ж, девочка, поздравляю. Похоже, раса выбрана верно!
Немайн пожала правой рукой левую. Мир перед ней сиял сквозь зелень тисовой рощи белеными стенами предместья. Наверху перемигивались звезды.
сида зевнула. Спать все еще хотелось. Почему бы и нет? До утра-то далеко! Только не как в прошлый раз, а по-человечески. Чтобы снова этакий Ктулху фтхагн не приключился. Устроила двум любящим сердцам вместо свидания прочистку желудков… И вообще — леди не положено дрыхнуть, не раздеваясь. Для начала Клирик решил стянуть сапоги. Никаких потрясений это не обещало — и не принесло. Только ноги оказались размеров на десять меньше, чем были у него до встречи с Сущностью, и на два-три — чем полагалось бы нормальной даме его нынешнего роста. На ногах обнаружились чулки с подвязками, длиной по колено. Шитые из четырёх кусков. Вязание-то в Европе появится позже. Насколько — неясно.
Клирик пожалел, что вязать не умеет. Была бы несложная и довольно заметная инновация. Но — увы. Что ж. Стащил чулки, полюбовался на полупрозрачные пальцы ног. Осмотрел ступни. С удовольствием отметил отсутствие мозолей. Раз такие нежные конечности легко перенесли несколько часов похода с тяжёлым грузом, значит, хотя бы одна — и пока единственная — пара походной обуви у него есть.
Стянутая через голову ряса открыла серое суконное платье до пят. Узкие рукава, отделка черным кружевом, плотные ряды крошечных отверстий, стянутых шнуровкой — вдоль левого бока и по каждой руке до локтя, суровая строгость идеала. Формально это, может, и считалось нижним платьем. Но спать в таком… Клирик начал войну с завязками, стараясь не заглядывать в расширяющуюся брешь вдоль левого
