рейде стоял наш теплоход, да в море два эсминца ходили под нашим флагом. Ещё дальше, какой-то корабль болтался. Нам потом сказали – наш танкер – заправщик. Тут собственно наши приключения и заканчиваются. Три недели стояли в порту. Немного в себя пришли. Прошу прощения, дрестать перестали. Сначала народ густо шёл, в день по двести человек приходило. Не только русские, но и хохлы, белорусы, армяне. Всем этот бардак поперёк горла встал. Несколько раз в городе перестрелку слышали, тогда один эсминец ближе к теплоходу подтягивался, но в порт так никто и не вывалился. Кто с кем воевал, не знаю. Город стоял почти пустой. Много домов сожжённых, прямо из порта видно. Под конец ручеёк беженцев иссяк. Толи наших стали перехватывать, толи сами добраться не могли. Но в последнюю неделю только пятеро пришли. А потом вдруг прямо на причал танк выехал и по теплоходу вдарил. Мы даже испугаться не успели, его эсминец сразу ракетой сжёг, но больше решили не ждать. Залатали дыру в борту, счастье – никто не пострадал, и отчалили.
В море небольшой шторм случился. Но до Босфора добрались без особых приключений. В Стамбуле, в отличие от французских городов, жителей много копошилось. К нам было, какой-то корабль военный сунулся, но наш конвой поближе подошёл, они отвернули. Вот и все приключения. Сначала нас в Новороссийск погнали. Там конвой остался, а мы, через керченский пролив, в Ростов пошли. Там тесты, проверки. Мне и Сергею с женой присвоили первый ранг гражданина и отпустили'.
– Да помотало тебя, – Володя покачал головой, – чем заниматься думаешь?
– Я уже отдумал. Буду переучиваться, – повернулся к Галине, – возьмёшь в подмастерья? Только учти, я уж почти всё позабыл.
– А что не забыл, то устарело давно, – Галина встала с дивана, – ладно, практика лучший учитель, а соображал ты всегда хорошо, во всяком случае, пока в бизнес не подался. Справишься. Завтра и приступишь к работе. Нам и техники и инженеры нужны.
– Завтра?
– А чего тянуть, чем дольше без дела, тем больше безделья.
– Одного я не могу понять, – встал с кресла и заходил по комнате Гриша, – Как так получилось, что благополучие, я бы даже сказал благодушие Европы рухнуло, превратилось в ничто столь стремительно, почти моментально. Ведь вся эта хваленая цивилизация превратилась в руины без войны, без мора или вторжения неодолимых врагов. Просто рухнула денежная система, и обрушилась вся цивилизация. В одночасье могучая экономика, промышленность, сельскохозяйственное производство просто рассыпались, как карточный домик. Ведь полгода не прошло, а всё развалилось. Ни демократии этой грёбаной, ни либеральных ценностей, ничего!
Глава 4.
В конце октября Владимир отпросился сам и отпросил Григория съездить на пару дней в Москву. Собрать вещи, перевезти на новое местожительство. Правительство уже приняло решение старые города восстанавливать не как жилые и производственно – экономические центры, а как памятники истории, учебные и культурные центры. Вылетели вместе с инспекцией правительства. Благополучно приземлились во Внуково. Он оставался единственным гражданским, исправно функционирующим аэродромом в бывшей столице. Остальные, говорят, были или заброшены, или использовались военными, как например Быково и Домодедово. Постепенно уходили и оттуда. Москва встретила унылым дождичком и полусгнившей листвой. Доехали очень быстро. Поезда не ходили, их заменили сдвоенные вагоны, вроде больших трамваев. Народу мало, поэтому такой транспорт оказался очень удобен. От Киевского вокзала, после недолгих препирательств решили пройтись пешком к Кремлю, погулять там, посмотреть на то, что осталось от центра города.
Вокзал, хоть и с выбитыми стёклами, оставался самым прибранным местом в городе. Первый взрыв случился в районе Лосиного острова и не принёс значительных разрушений. Пострадали спальные районы Гольяново, Ярославского шоссе, слегка Медведково и Мытищи. Эпицентр второго – над Пушкинской площадью – уничтожил весь исторический центр города. В радиусе пяти – шести километров дома были или сожжены и разрушены полностью, или сильно пострадали, дальше – выбитые стёкла, сожжённые чердаки или полностью выгоревшие кварталы. Прошло больше полугода, а улицы всё так же были завалены обломками и грязью. Город производил не плачевное, а чудовищное впечатление. Брошенные, уже ржавеющие машины оттащили к обочинам и тротуарам, где они и догнивали. Тротуары, заваленные мусором и битым кирпичом от развалившихся домов. Друзья знали, что большие города восстанавливать не собирались, только исторические и культурные объекты. Тем не менее то, что они увидели, не лезло ни в какие рамки.
Пешеходный мост через Москву реку неплохо сохранился. Видимо его поддерживали в относительном порядке, как и сам вокзал, площадь перед ним. Правда, здоровенный торговый центр рядом с площадью, сложился сам в себя и частично осыпался в метро. На его месте высилась огромная груда мусора. Ближе к Смоленской площади становилось всё хуже и хуже. Полосы сгоревших домов, ни одного целого стекла, снесённые крыши.
– Вот. Это пример нового хозяйствования, – Гриша не скрывал своего злорадства, – Всё развалено, никому ни до чего нет дела.
– А что ты хотел увидеть? – Владимир удивлённо посмотрел на друга, – Если бы принялись восстанавливать города, ещё половина жителей была бы без крыши над головой, а сейчас не только все беженцы размещены, но и иммигранты, да деревенские жители в нормальное жильё переехали. И это за полгода всего! Тебе этого мало?
– Да много, много. Я ворчу чего? Пропадает многовариантность в развитии. Как и в СССР все одной шеренгой в светлое будущее. Вот чего я боюсь. Ведь в Союзе тоже немало чего хорошего делалось, а чем всё обернулось? Пшиком.
– Я долго думал, почему одни страны и народы развиваются, куда-то стремятся, а другие только гниют. Конечно, всех подталкивает необходимость. Конечно, внешние и внутренние конфликты и вызовы дают возможность развиваться или наоборот разваливаться. Но и ещё одно. Как только правители отрываются от граждан, страна неизбежно скатывается в яму. Как только народ страны начинает делиться на быдло и аристократию, на единственно правых правителей и всегда неправых тружеников, как начинается деградация, развал. Только беда, война или другие несчастья, грозящие существованию правителей способны повернуть этот процесс вспять. Чем больше и прочнее обратная связь руководство – народ, тем интенсивнее развивается страна. В Союзе Сталин выборку руководства осуществлял самолично. Просто уничтожалась вся верхушка и набиралась новая. Такая вот своеобразная санация управленческой вертикали власти.
– Хочешь сказать, что как только вырезание верхушки прекратилось, так наступил застой и развал?
– Не сразу, но неизбежно наступил. Выработался изолированный слой новой аристократии – номенклатура. Интересы не только народа, но и страны, для этих людей ничего не значили. Интересовали исключительно собственные интересы.
– Ну, это везде, во всём мире и во все времена было.
– Да, поэтому страны с сильным лидером, который мог не считаться с клановыми интересами, тут же вырывались вперёд. Потом образовывались новые кланы, новая аристократия. Но это потом. В исторический период возьми того же Наполеона. Россия же всегда двигалась рывками. От царя – идиота, к царю – умнице. Или царице. Опять же, кого умницей считать. Страна то отставала на десятилетия, а то на столетия, то догоняла, и перегоняла.
– Почему же демократические страны вырывались вперёд?
– Там хотя бы пародия демократии была. Народ хотя бы видимость самоуправления имел. Отсюда и результат. И не важно, что демократия на голову поставлена, а ноги в воздухе болтались. Всё равно, такая система имела преимущество по сравнению с аристократией любого вида, в том числе и Советского – номенклатурного. Точно также феодализм имел неоспоримые преимущества по сравнению с рабовладельческими порядками. И прежде всего – психологические. Ощущение большей свободы, большей
