самостоятельности. Капитализм предоставлял еще большее ощущение свободы, имел видимость народного самоуправления. Кстати, совершенно очевидно, что этот факт хорошо понимали и искусственно поддерживали. Производительным трудом, как промышленным, так и сельскохозяйственным при рыночном устройстве общества заняты не более 10 – 12 процентов трудоспособного населения, всё остальное искусственно созданные сферы деятельности и места приложения сил населения. Тут и гипертрофированно раздутая сфера потребления, искусственно созданные рабочие места в производстве и торговле. Всё равно этого не хватало. Поэтому пропагандировалась сфера азарта, зрелищного спорта, развивалась индустрия развлечений. Всё, что основано на базовых инстинктах и страстях. И, чему ты сам свидетель – система развалилась даже быстрее, нежели аристократически – феодальные или диктаторские режимы.
– Да, видел весь этот кошмар. Только считаю – всё должно происходить эволюционным путём, а у нас постоянные перманентные революции. Сейчас у нас вся фактическая власть в руках армии и спецслужб. А у меня с детства выработалась к ним аллергическая реакция, своего рода идиосинкразия. Как бы нам из огня, да в полымя не попасть!
– А кому ещё было действовать. Это единственные структуры, которые кровно заинтересованы в существовании страны, как таковой. Всем остальным власть предержащим на это глубоко плевать было и есть. У всех остальных в лучшем случае – узковедомственные, а в худшем – узкокорыстные интересы. А на счёт эволюции… Я что-то не могу представить, чтобы из кучи металлолома эволюционным путём вдруг родился бы, скажем автомобиль. Из металлолома может эволюционным образом только ржавчина родиться. Так и с человечеством, с обществом. Необходимо поставить цели и их последовательно решать, иначе, кроме хаоса и безобразия ничего не будет.
Друзья пошли по садовому кольцу в сторону Крымского моста. Пустая проезжая часть смотрелась неестественно, нелепо широко. Непроизвольно хотелось идти поближе к домам, но там тротуар часто загромождали обломки.
– Смотри, мародеры!
Группа людей выносила из хорошо сохранившегося дома офисную технику.
– Их собиратели называют, – Володя усмехнулся, – Сейчас совсем мало осталось, а в первое время – тысячами ходили. Остались только официальные. Я по Сети и по телевизору смотрел. И Стражи совсем мало в Москве, только на окраинах, да на заставах. У нас в отделе специальные тесты для полиграфов составляли, чтобы этих друзей проверять. Я сам не занимался, но слышал, что благодарность за них отдел получил.
– За мародёров?
– Нет, за то, что их почти не стало. Они только офисы, магазины и промышленные здания очищать имеют право, в частные квартиры входить запрещено.
– А как их проверить можно?
– Всех регулярно по тестам прогоняют. Кто, что либо нарушил, у тех лицензию отбирают. Кроме того – они же только ищут, потом всё централизованно принимается и вывозится.
– А музеи?
– Музеями – профессионалы занимаются. Сейчас сил у страны, их восстанавливать и приводить в порядок, нет. Но уже начата консервация, где надо подводится автономное тепло, свет. Кремль, я слышал, хотят полностью восстанавливать, некоторые другие музеи.
У Крымского моста свернули на набережную. Пошли в сторону Кремля.
– Во, хоть одна польза, – Григорий показал на груду металла на стрелке острова, – От этого Петюни, творения Церетели одно воспоминание осталось! Его, как считаешь, не восстановят?
Ближе к Кремлю народа стало попадаться больше. Что-то делали со зданием Французского посольства, выше по улице стояла тяжёлая строительная техника. Собственно Кремль пострадал относительно немного. Во всяком случае, именно пострадал, а не был разрушен до основания. Восстановительные работы велись, но вяло. Севернее Кремля тянулись сплошные завалы из разваленных, сгоревших, рассыпавшихся домов. Туда соваться бессмысленно. Через хорошо сохранившийся Большой каменный мост перешли реку. В начале Ленинского проспекта стали попадаться машины.
Григорий поднял руку. Остановилась старенькая «Волга».
– Вам куда? В Кунцево? Я в Матвеевское, там пешочком дойдёте. – Водитель разблокировал двери.
– Что, балуют? – Владимир показал на пимпочки-запоры на дверях.
– Сейчас тихо, – водитель усмехнулся, – старая привычка. В прежней жизни, когда ещё деньги деньгами были – бомбил. Тогда баловали, бывало. А сейчас какой смысл. Разве что машину умыкнуть, так она скоро на списание пойдёт, вместе с хозяином.
Водителю, хоть и было за шестьдесят, но выглядел не в пример свежее своего драндулета. Видно было, что бравирует.
– Мы давно уже в городе не были, а Вы здесь постоянно обитаете?– Григорий с удовольствием вытянул ноги. Всего пару–тройку часов бродили, а ноги гудят. Сказывалось внутреннее напряжение и беспокойство.
– Да, всем предлагали уехать, как это, ну понимаете… случилось, а я не захотел. Хорошо моя профессия пригодилась, – водитель покатил по проспекту. – Я реставратор. Сейчас работы по специальности нет – всё больше для сохранения и консервации трудимся. Да и в своём доме не оставили, хотя он совсем мало пострадал. Перевели в Матвеевское. Сейчас в городе всего три жилых района к зиме готовят: Матвеевское, Крылатское, да Сетунь. Остальные в забросе стоят. Говорят, нет смысла восстанавливать. А вы за вещами?
Сейчас меньше, а месяца три – четыре назад многие приезжали. Даже пытались через кордоны прорываться. И радиация людей не страшила. Впрочем, её почти и не было. Сейчас мало народа приезжает.
– Вы думаете, что ни будь сохранилось? – перебил Гриша.
– В Кунцево дома не разрушены, почему не сохраниться. Грабили вначале только в центре, до окраин руки не доходили, а когда дошли, уже власти встряли. Кого арестовали, кого припугнули. Сейчас и подавно, всё централизованно. Собиратели собирают, всё официально принимается и вывозится. В Одинцове громадные склады и сортировочные пункты. Как сейчас говорят – логистические. Туда всё свозят.
В районе Ломоносовского проспекта всяческие следы атомных ударов пропали, только пустые улицы, да осенняя грязь на них напоминали о трагедии и наводили оторопь.
– Обещают не раньше, чем через годик – другой начать Москву перестраивать, – продолжал водитель, – раньше, говорят, руки не дойдут. Я так думаю, что город уже умер. Может, какие музеи или кварталы, как пример старой жизни и восстановят, а городу, как мы его помним уже не подняться. Как вспомнишь пробки, да сутолоку московскую бестолковую, так даже жутко становиться – пустыня! Дом, если его хозяева оставляют, сразу разрушаться начинает, что уж о целом городе говорить! Вон едем по мёртвому городу. Здесь уже никто не живёт. А вечером, помните? Весь город светом залит был. Сейчас тьма египетская. Только в жилых кварталах освещение, а так темнотища везде. Патрули с очками этими тепловыми ходят, да вертолёты ночные летают, а так никого. Даже поисковики стараются из центра убраться. Говорят страшно очень.
– А как же нам вещи вывести? – спросил Григорий.
– Это теперь просто. По телефону спасателей или общей справки вызываете машину. Приедут, отвезут в гостиницу. А насчёт вещей, так напишите список, адрес, по которому вещи забрать и куда переслать. Всё на месте и получите. Всё бесплатно. Даже новые карточные деньги не потребуются. Всё государство на себя берёт. В этом отношении удобно. Я, например, на Ордынке жил так, когда переселили, быстро вещи перевезли и без потерь. Сейчас воровать, да обманывать себе дороже. Загремишь в лагерь к ворам, мало не покажется. Подъезжаем ко мне… Ладно, доставлю до места, сегодня я рано. Вы где в Кунцево обитаете. Я если к станции довезу, ничего?
– Спасибо большое, – Владимир впервые включился, – от станции мы пешочком. Где Вы говорили гостиницы?
– Я вообще-то не говорил. Говорил, что спасатели могут довести, а гостиницы во всех жилых районах. Где точно не скажу, знаю только в Матвеевском. Но точно есть и в Крылатском, и на Сетуни.
