Да, это верно, письмо у него. И, оттеснив едкую обиду, к Севке вернулась радость…
Когда пришли домой, мама умыла Севку, велела зачем-то выпить крепкого и очень сладкого чая. И спросила:
– Ну а что он пишет, Юрик твой?
И Севка наконец распечатал письмо.
В последний момент он испугался: а вдруг это всё же не тот Юрик? Или вдруг письмо не такое, какое ждет Севка. Может, Юрик просто пишет: ты, мол, книжку не принес тогда, поэтому вышли теперь по почте…
Нет, письмо было самое такое, о каком Севка мечтал!
Крупными твердыми буквами далекий друг Юрик писал ему:
Письмо занимало целую страницу и еще немного на другой стороне. А ниже подписи цветными карандашами была нарисована картинка: синее море, пароход с черными трубами и дымом и со звездой на борту, желтый берег, а на берегу мальчишка в красной матроске. Он стоял спиной к пароходу, лицом к Севке. И улыбался, подняв тонкую руку…
Мама тоже прочитала письмо и внимательно посмотрела на картинку.
– Видишь, какой хороший у тебя товарищ…
Она погладила Севку по колючей голове. Сейчас она была уже не сердитая и не строгая. Рассказала, что за ней на работу пришла школьная уборщица тетя Лиза: вас директор вызывает, ваш сын там школу разносит…
– «Разносит», – горько хмыкнул Севка.
– Придется тебе завтра как следует извиниться перед Гетой Ивановной, – сказала мама. – Если не хочешь, чтобы тебя исключили из школы…
Извиняться – это хуже всего. Это такая мука – краснеть и давить из себя: «Простите, я больше не буду…» Но Севка понимал, что никуда не денешься.
Ладно, в конце концов, это будет лишь завтра. А сегодня он целый день будет перечитывать письмо, разглядывать картинку и сочинять длинный-длинный ответ.
Мама велела Севке сидеть дома и ушла на работу. Он забрался на мамину кровать, разгладил письмо на подушке. Прилег на него щекой… и тут же уснул. И спал, вздрагивая во сне, пока не пришла мама.
Утром Севка и мама пошли в школу вместе. В шумном вестибюле Севка затравленно поглядывал на ребят. Но те пробегали мимо, веселые и равнодушные. Потом он увидел Гету Ивановну. Она шагнула из учительской – в своем «мундирном» платье с эполетами и с указкой-шпагой в руке. Прямая, твердая, как ручка от метлы, ненавистная.
– Иди, – тихо и сурово сказала мама. И подтолкнула Севку.
Он скрутил в себе отчаянный стыд и пошел. Пускай уж сразу…
– Гета Ивановна, – тонко и громко проговорил он, задрав голову. – Простите меня.
– Что-что?.. А, это Глущенко явился! Что ты сказал?
– Простите, я больше не буду, – сбивчиво и тихо повторил Севка и опустил голову.
Гетушка хмыкнула и посмотрела мимо Севки. И увидела маму.
– Здравствуйте! А вы что пришли? Вы не волнуйтесь, мы сами с этим героем разберемся, идите на работу.
Севка украдкой, из-за плеча, глянул на маму. Она вздохнула и стала спускаться по лестнице.
И остался Севка опять один, без всякой защиты.
– И-интересное дело, – слегка нараспев произнесла Гета Ивановна. – Обругал ты меня при всем классе, а извиняешься в уголочке, в коридорчике. Нет уж, ты это делай на уроке при всех ребятах… Иди в класс!
Севка пошел. Разделся. Сел. Владик Сапожков сочувственно спросил с задней парты:
– Досталось, да?
Севка шевельнул плечом. Серега Тощеев сказал издалека:
– Гетушка хоть кого доведет…
– А я скажу, что ты обзываешься! – злорадно сообщила Людка Чернецова.
– А я тебе косы выдеру и пришью… – серьезно пообещал Тощеев, тут же уточнив, к какому именно месту пришьет Людкины косы. И Севке стало немного легче.
Но в это время протренькал колокольчик и появилась Гета:
– Садитесь все… И ты, Иванников, сядь, не торчи… Ну, Глущенко, что ты хочешь нам сказать?
Севка поднялся и молчал, переглатывая новую порцию стыда.
– Ну-ка, выйди к доске.
Севка пошел, цепляясь ботинками за шероховатые половицы.
– Ну-ка, встань здесь и посмотри всем в глаза.
Севка встал, но в глаза, конечно, никому не смотрел.
– Дак что же ты собираешься сказать? – с некоторой торжественностью спросила Гета Ивановна.
Ладно, пусть. Всё равно сейчас пытка кончится. И всё равно есть на свете Юрик, эту радость у Севки никто не отберет. Севка зажмурился и, будто прыгая в крапиву, выпалил:
– Извините, я больше не буду!
– Что ты не будешь?
– Плохо себя вести, – механически сказал Севка.
– И не будешь больше называть свою учительницу дурой?
– Не буду, – пообещал Севка. И в глубине души у него шевельнулась смешинка. Очень тайная.
– Ну и на том спасибо, – скромно и с печалью отозвалась Гета. Потом щелкнула замком портфеля. – А это возьми.
Севка поднял глаза. Гета протягивала порванную тетрадь.
– К тому понедельнику всё перепишешь, как было сказано.
Что это? В самом деле? Она не забыла?
Целую тетрадь переписать! За шесть дней!
Холодное отчаяние накрыло Севку с головой.
– Не буду я ничего писать, – устало сказал он.
– Ты что?! Опять?! Будешь! Я своих слов назад не беру.
– А я беру, – сказал Севка. Ему было уже всё равно.
– Что ты берешь?
– Свои слова. Извинения, вот что! – крикнул Севка. – Не хочу я перед вами извиняться!
Потом его опять вели в учительскую и там что-то говорили и кричали. И опять Севка долго сидел в углу у вешалки, закостенев от тихой тоски. Он понимал, что теперь в его жизни всё хорошее кончилось навечно. И пусть кончилось…
Пришла мама. Вздыхая и покачивая седой головой, Нина Васильевна сказала, что ей очень жаль, но поведение Севы Глущенко стало совершенно ужасное. Такое ужасное, что учительница отказывается с ним заниматься. И ничего не поделаешь, Сева Глущенко заслужил суровое наказание. Придется его исключить из школы. На неделю…
