его были весомы.
"Заикание речи, – подумал Алексей Палыч, – это чепуха по сравнению с заиканием мысли."
Чижик и раньше нравился Алексею Палычу больше других, но только сейчас он это осознал полностью.
Чижик все и решил, ничего как будто бы не решая.
– Валентина, посчитай теперь ты, – сказал Стасик сурово, и это означало, что все уже кончено.
– Я не знаю, сколько стоит билет на автобус, – сказала Валентина, и это в свою очередь означало, что Валентина сдалась окончательно.
Алексея Палыча почему-то никто не спросил. Он, кстати, и не знал, сколько стоит билет. Шурик было мысленно заегозил и хотел сбегать узнать, но внутренний его голос подсказал ему, что это бесполезно: прощения все равно не будет, да оно теперь и не нужно. Впереди замаячил Город, калорийная пища и спокойная жизнь до конца каникул. После каникул все утрясется – в этом Шурик был совершенно уверен.
До отправления автобуса времени оставалось уже немного.
Собирались и укладывали вещи в угрюмом молчании.
Скрипнула дверь. В образовавшуюся щель протискивал свою голову Веник. Какое-то неизвестное нам собачье чутье подсказывало ему, что дело неладно.
– А что делать с Веником? – спросила Валентина.
Никто не ответил.
– У меня совести не хватит оставить, – сказала Валентина, – его уже один раз кто-то бросил. Я заберу Веника с собой.
– Только потом на улицу не выбрасывай, – буркнул Стасик. – Я видел, как их сачками ловят. Привезут летом с дачи, поиграют недели две и выкидывают. С ними ведь не только играть, а еще гулять надо и кормить...
– Буду гулять и буду кормить, – сказала Валентина. – Верно, Веничек?
Веник подошел к Валентине, сидевшей у стола, и попытался положить голову на ее колени, но для этого он был слишком мал ростом. Однако это не мешало ему полизать Валентинины кеды.
На автобусной остановке было всего два пассажира. От них узнали, сколько стоят билеты, – выходило, что хоть и в обрез, но денег хватит и на электричку.
Алексей Палыч держался в сторонке – он не мог слушать этих разговоров. Он еще не представлял себе, как вернет деньги ребятам. Наверное, сунет кому-нибудь и убежит. Или попросит Лену, которая сегодня вела себя просто превосходно. Она и бровью не шевельнула, когда Алексей Палыч "сознался". А ведь он сказал ей еще вчера...
На остановке Борис стянул с себя свитер и подошел к Марине.
– Спасибо, – сказал он.
– Можешь оставить себе.
– Зачем? – нахмурился Борис.
– Ну, на память, – улыбнулась Марина.
– Может быть, ты мне еще и брюки подаришь?
– Господи, – вздохнула Марина, – до чего ты серьезный человек, Боря. Да я просто так говорю. Надо же мне что-то говорить. Настроение у меня плохое, ничего умного я придумать не могу, вот и болтаю. Ты зайдешь к нам в Городе?
– Зачем? – снова спросил Борис.
– Ну знаешь!.. Вопросики ты задаешь!
– У меня настроение плохое. Дома ведь не знают, что я с вами пошел.
– А где же ты?
– Они вообще ничего не знают.
– Ты шутишь, – сказала Марина. – Так не бывает.
– Бывает.
Марина внимательно оглядела Бориса. Непохоже было, что у него шутливое настроение.
– Слушай, – сказала она, – давай вместе съездим к твоим родителям и все им объясним.
– А что мы им объясним?
Марина задумалась. В эту минуту подошел автобус, и шофер с ходу начал покрикивать, чтобы скорее садились.
– Мой адрес: улица Строителей, дом четыре, квартира сорок четыре, – сказала Марина. – Запомнить очень легко. Повтори.
– Строителей, четыре, сорок четыре, – машинально повторил Борис.
Запомнить нетрудно. Но это были последние слова, которые он сказал Марине не только в этот день, но и во все остальные.
ПРИЕХАЛИ
В электричке Алексей Палыч и Борис сели в отдалении от ребят.
Отношение к Алексею Палычу изменилось – это чувствовалось совершенно ясно: никто с ним не заговаривал, а он не напрашивался, молча переживая свой неблагородный поступок, совершенный из благородных побуждений. На Бориса тоже падала черная тень Алексея Палыча.
В автобусе Алексей Палыч успел сунуть конверт с деньгами в рюкзак Чижика: он был уверен, что Чижик никогда ничего не теряет.
Отчуждение было совершенно явным. Получалось, что именно Алексей Палыч в конечном итоге угробил поход. Провинность Лены, наверное, уже забыли: с ней, во всяком случае, разговаривали.
– Боря, – сказал Алексей Палыч, – мы здесь уже ни к чему. Пойдем в другой вагон.
Они перешли в соседний вагон и уселись у окна друг против друга.
Молча смотрели они на струившуюся за окном стену леса. Казалось, все кончилось так, как они хотели. Но не было не только радости, а даже крошечного удовлетворения.
– Жаль, – вздохнул Алексей Палыч. – Хорошие ребята... Для них я на всю жизнь останусь жалким растяпой. А может быть, и похуже, когда они найдут деньги...
– Стойте, Алексей Палыч. – Борис даже подпрыгнул на сиденье. – А ведь получается, что деньги вы не теряли. Вы вообще ни при чем. Деньги украл Чижик!
– Почему? Когда он мог украсть?
– Элементарно. Ночью. Когда спали. Если бы вы сказали вчера...
Это простое соображение не пришло в голову Алексею Палычу раньше, потому что он сосредоточил свои мысли на том, как вернуть деньги. Он их вернул. Он остался честным хотя бы наполовину, но угробил хорошего парня.
– Я иду признаваться, – сказал Алексей Палыч.
– Подождите хотя бы до Города, – посоветовал Борис.
Алексей Палыч подумал и согласился. Не потому, что боялся расправы. Он боялся, что воскреснут надежды ребят и они захотят вернуться с полдороги.
В вагон вошла Лена, села рядом с Алексеем Палычем.
– Я пришла попрощаться, – сказала она. – Я понимаю, что вам, Алексей Палыч, встречаться с ребятами больше не хочется...
– Дело не в желании. Я говорил вам, что имеется такое понятие, как совесть.
– Я уже, кажется, начинаю в этом разбираться...
– Куда же вы теперь денетесь?
– Не знаю. Я ведь не выполнила программы – прекратила поход по своей инициативе.
– Вас накажут?
– Нет. Считается, что я лишена эмоций, а для такого... – Тут Лена запнулась, взглянула на Алексея Палыча и усмехнулась, – такого... человека наказание не имеет смысла. Но конечно, у нас прекрасно знают,
