Пожить в тени баобабов

помочь несчастному мальчику? Почему не научить его полезному делу? Из него может вырасти верный и надежный помощник.

Николай Петрович понимающе кивнул.

– Послушайте, господин Керим. Мне как раз нужен такой помощник. Молодой, расторопный, которого можно многому научить…

Сказал и внимательно посмотрел турку в глаза:

– Понимаете? Я хочу взять индусенка с собой.

– В Россию? – растерялся господин Керим.

– А что тут такого? Россия – свободная страна, – улыбнулся Николай Петрович. – У нас индусенка не обидят. У нас ведь нет разделения на кэшов и на господ, на немцев и на турков. Мальчишка у нас вырастет человеком.

– Человеком? – еще больше растерялся господин Керим. – Как человеком? Он же индусенок!

– Это неважно.

До господина Керима, наконец, что-то дошло.

Выпучив свои черные маслянистые глаза, он заискивающе замахал темными короткими руками:

– Хвала Аллаху, мое сердце полно добра! Забирайте мальчишку, господин Шадрин. Если вам нужен этот мальчишка, конечно, забирайте. У него все равно нет никаких документов. Если людей считать только по документам, господин Шадрин, то этого индусенка, собственно, и на свете нет. Уверен, господин Шадрин, именно вы поставите его на ноги!

– Можете положиться на меня, господин Керим.

– Конечно, господин Шадрин!

Они раскланялись.

Гроб уже загрузили в микроавтобус.

Коляка беспечно насвистывал, беспечно поплевывал по сторонам. Он был доволен, что успел выгодно сбыть военное шмутье и Николай Петрович, кажется, не сильно на него сердится… А что гроб загрузили в «мерседес»… Так не все ли равно, что возить?…

– Где мальчишка? – негромко спросил Николай Петрович.

– В «семерке».

– Не выскочит?

– Никак.

– Тогда, значит, так. Мы с Колякой на микроавтобусе едем сейчас прямо в порт, а ты, Гена, прыгай к Диме в «семерку» и гони на гамбургское шоссе. Там много рощиц. Видел, наверное? Чистенькие такие, кудрявые. А мальчишка… Ну, ты ведь сам знаешь… Не любят турков в Германии…

– Он индус, не турок, – совершенно не к месту напомнил Коляка.

– Индусов тоже не любят в Германии, – холодно глянул на Коляку Николай Петрович. – Немцы, они, ты, наверное, не знаешь, высокомерные. Они, можно сказать, бессердечные. Арийцы. Сами себя так называют. Ты, чем болтать, заглядывал бы, Коляка, в газеты почаще. Там, что ни номер, то статья о турках и об индусах. Эти индусы и турки не выдерживают жизни на чужбине. Холодно им на чужбине, и голодно. Вот соскучится такой мальчишка по солнышку да по рису, а как вернуться на родину?… Да никак… Вот идет такой несчастный мальчишка в ближайшую рощицу и вешается со скуки…

Николай Петрович вздохнул:

– Жестокий мир капитала.

Гена и Дима дружно кивнули.

– Ну, понятно, прежде порасспросите мальчишку. Ласково, без ерунды. Как он попал к господину Кериму? Зачем попал к господину Кериму? Просил ли его о чем-нибудь господин Керим. Может, мальчишка знает что-нибудь такое про доброго господина Керима?

– Николай Петрович, – хмуро сказал Гена. – Я по-немецки выговариваю три слова. Еще со школы. Дер аффе, дер рабе и ди зонне. А что они означают, уже не помню.

– Дима поможет.

Дима деловито и спокойно кивнул, натягивая на руки тонкие кожаные перчатки.

– И никакого шума, – погрозил пальцем Николай Петрович. – Тут дело тонкое. Страна чужая. По-семейному все обмозгуйте, спокойненько. Не прыгайте, как блохи, блох все равно не перепрыгаете. Ну, остановились, понятно, перекурить в рощице. Перекурили, дальше поехали. Никому до вас нет никакого дела. А вам, соответственно, нет никакого дела до индусенка. Вы его, может, даже и не видели. Он у вас по дороге выскочил из машины и убежал. А страна чужая, работы нет. Вот он и повесился с горя.

Дима и Гена понимающе кивнули.

Влезая в «мерседес» Николай Петрович утвердился в уже продуманной мысли: всех сменю!

И хмыкнул: индусенок!..

Какой-то человечишко без документов, без имени. Да и не человечишко даже, а так, существо. В Индии такие тысячами мрут от голода прямо на улицах. И никому нет до них дела. И в Германии никому нет никакого дела до какого-то там безымянного индусенка. Ну, повесился маленький кэш. Кто свяжет будничное самоубийство с уважаемой конторой господина Керима?

Глядя на Коляку, Николай Петрович улыбнулся.

Коляка прост. Из-за простоты и надо сменить Коляку. Врет. Приторговывает. Как бы уже имеет свое собственное дельце. Маленькое, но собственное. Ох, опасные мысли. Серега Кудимов тоже мечтал обзавестись собственным дельцем. И у Семы появилось что-то подобное на уме…

Всех сменю.

Покачал головой.

Этот бык, Кудимов-старший…

Ведь бывший чемпион СССР, бывший чемпион мира, мог олимпийским стать. Ему предлагали: Кудима, ну, при твоих-то данных! Брось глупую бабу, возьмись за ум. А хочешь спать именно с этой бабой, Бог с тобой, спи, никто не против, мы ей для этого высвободим специальные дни. Только не мешай Делу. Ведь баба работает не на себя, а на Дело. Выбери указанный день по графику и трахайся с ней, только не мешай в другие дни, не сбивай бабу с панталыку. Все вещи растолковали, назвали своими именами, а он нет, уперся. Любовь у него, ебмать. Настоящая любовь! Не к принцессе там какой, а к нашей советской шлюхе!..

Бык!

Определенно, бык.

Николай Петрович усмехнулся.

Кудимов-старший так и сказал тогда – любовь. Где выучил слово-то? Прочел на заборе, что ли?

Вот ты смотри, понятливо объяснил быку привычный к таким уговорам сотрудник. Тут ведь совсем простой расклад. Баба нужна нам, для Дела. Ты себе, коль захочешь, другую найдешь. Обязан найти. Ведь если не образумишься и нас рассердишь, то и бабу потеряешь, и олимпийским чемпионом не станешь. Ну, зачем тебе такое? На олимпийских играх все медали твои, образумься. Отстань от бабы и дуй в счастливое будущее!

Не отстал.

Дунул, да не туда.

А ему многое обещали. Выезды интересные, большую квартиру в Москве в любом районе, из спорта соберется уходить – хорошую базу, перспективных учеников. Укрепляй родину, дурак! Завоевывай славу родине! А он не захотел. Он как бы выбрал какую-то свою правду. А в итоге попал в печь крематория. Виктор Сергеевич, наверное, постарался…

Николай Петрович вздохнул.

Спросил, отвлекаясь от мыслей:

– Ну что, Коляка? Доволен поездкой?

Коляка зарделся от внимания шефа:

– Еще бы, Николай Петрович! Конечно, доволен, Николай Петрович. Я ведь человек простой, рабочий. Мне бы теперь домой побыстрее.

– Скоро будем и дома.

Усмехнулся:

– Вернемся домой, каждого отмечу.

– Это правильно! – обрадовался и осмелел Коляка. – Отмечать надо. Мы ж к вам всей душой!

И совсем осмелел, задергался, отчаянно ища тему понятную и близкую Николаю Петровичу:

– Вот, Николай Петрович, я чё спросить-то хотел? Перед отъездом Игорек в гараж забегал. Он чё? Расшибся, что ли? Разбил машину? Злой под глазом фонарь. Чё это с ним?…

Сердце Николае Петровича болезненно колыхнулось и стало вдруг останавливаться.

Он резко схватился за подлокотник.

Ага, вот оно откуда, это неясное чувство тревоги. Не ведь не дал перед отъездом контрольного звонка!

– Игорек? – как бы равнодушно переспросил он. – Игорек? Забегал перед отъездом?… О чем это ты?…

– Да об Игорьке… – обрадовался Коляка. – Я, значит, мыл в гараже машину, а Игорек заявляется, фонарь под глазом. Разбился? – спрашиваю. А Игорек щерится, ну, вы знаете, как он щерится… Разбился, наверное, думаю. Или злится, что вы не взяли его с собой…

– Да погоди ты, погоди, Коляка… Чего ты так тараторишь?… – Николай Петрович, наконец, взял себя в руки, даже несколько умирил внезапное сердцебиение. – Когда, говоришь, забегал к тебе Игорек?…

– Да под самый вечер. Я уже в порт собирался.

– Да погоди, погоди, Коляка, не тараторь… Когда это под самый вечер?… Неужто в день отъезда?…

– Ну да. Я и говорю вам. Морда разбита. И щерится.

Так вот откуда эта откуда тревога. Забылся. На час, на другой, но забылся. Утерял контроль над ситуацией. «Верочка, меня ни для кого нет…» Забылся, не дал перед выездом контрольного звонка…