внимание Шони-зи.
– Кто этот красивый водоплавающий зверь с множеством щупальцев, – спросила она у переводчика, – который так пристально смотрит на меня?
Переводчик включил подводную связь и сказал, что синяя птица Шони-зи спрашивает, как зовут осьминога, который так пристально смотрит на нее.
Осьминог очень обрадовался, что его заметили, и сказал, что его зовут Лупи-топи.
– Ах, какое красивое имя! – воскликнула птица. – Передайте ему, что меня зовут Шони-зи.
– Я смотрел сегодня, как вы летали, – сказал осьминог. – Вы были прекрасны.
Птица и осьминог еще долго разговаривали, затем Шони-зи решила снова подняться в небо и еще раз показать симпатичному осьминогу свое искусство. Но уже стемнело, и представление пришлось отменить. А ночью стремительный межзвездный корабль унес птиц дальше, к другой звездной системе.
С тех пор осьминог тосковал по птице, а птица, хоть и не так сильно, тосковала по осьминогу. Осьминог с радостью писал бы своей подруге письма, но переводить их было некому – переводчики на острове всегда по горло заняты, да и перевод стоит так дорого, что осьминогу он не по карману.
И тут как раз объявили галактический конкурс на создание нового языка – космояза, или, как он еще называется, Интерлингвы.
Лупи-топи никогда не был силен в языках: он знал всего-навсего три или четыре подводных наречия. Но ему так хотелось придумать способ, который поможет общаться с любимой, что осьминог перестал есть, спать, плавать и даже шевелиться – три недели он думал и наконец придумал самый простой и удачный межзвездный язык. И когда жюри конкурса проверило все семнадцать тысяч двести сорок конвертов, то компьютер и члены жюри единогласно решили: победил участник конкурса, приславший свой труд под девизом «Для нас нет преград». Оказалось, что великим изобретателем стал скромный молодой осьминог с планеты Голоптуну-шэр.
Лупи-топи прославился в один день. К нему помчались корреспонденты и любопытные туристы, он написал воспоминания о том, как впервые увидел Шони-зи и как любовь к ней помогла ему преодолеть непреодолимые трудности.
Эти воспоминания принесли славу и ему, и самой танцующей птице Шони-зи. Птица была рада, что такой милый осьминог прославился и прославил ее.
Они снова встретились и с тех пор больше не расставались.
На берегу острова Лупи-топи построил большой дом. Центральная комната этого дома представляет собой круглый бассейн с выходом в открытое море. Возле бассейна посажены большие деревья гзиго, на которых птицы с планеты Трискада отдыхают и спят.
Теперь птица Шони-зи, если она не на гастролях, летает над островом, или сидит на дереве гзиго, или купается в бассейне с осьминогом. И они счастливы.
Вождиха произнесла короткую речь и улыбнулась.
Мужчина, тот самый, хромой, с обезображенным лицом, подошел к Пашке и потрепал его волосы.
– Волосы, – сказал он. – Как солнце. Хорошо.
– Где твое племя? – спросила вождиха.
Пашка все это понял. Ну что тут сложного для пятиклассника?
– Племя. – Пашка ударил себя кулаком в грудь. – Не знаю. Папа-мама ам-ам тигр. Племя нет.
И Пашка начал плакать, стараясь показать, как он расстроен.
Троглодиты очень сочувствовали Пашке. Одна маленькая девочка тоже заплакала. Самый большой и сильный воин с низким лбом и волосатой грудью и плечами подхватил Пашку на руки.
– Ты как зовут? – спросил он. – Ты плохо не надо.
– Пашка, – признался Гераскин.
– Пшшшк, – произнес воин и поставил Пашку на землю. – Нет понимать. Нет. – Он обвел взором своих соплеменников и сказал, показав на вождиху: – Ма-ма! Мама-у!
И все вокруг повторили хором это имя.
Вторым в племени мужчина считал себя. Поэтому он прорычал, ткнув себе в живот пальцем:
– Гром.
И все стали изображать грохот.
– Все ясно, – остановил их Пашка. – Все понятно без перевода.
Мужчина постарше, с изуродованным лицом, оказался Тигром. Сидевшая у костра старуха, которая почему-то невзлюбила Пашку, оказалась Тучей. Может, когда-то она и была похожа на тучу, но теперь даже облачком ее не назовешь.
Потом подошла очередь молодой охотницы, которая понравилась Пашке с самого начала. И тут Пашка увидел, что из пещеры выходит точно такая же. Близняшки!
Ора и Ура – так их звали. Почему у остальных имена что-то значили, а у этих не значили ничего – разве поймешь? Потом из пещеры вышел еще один мужчина, скорее молодой, чем старый, но немного горбатый и очень печальный. Он укачивал на руках ребенка. Ребенок не плакал, а тихонько подвывал. Вот тут Грому пришлось потрудиться, прежде чем он смог объяснить Пашке, в чем дело. Оказывается, этот мужчина по имени Крот очень расстроен. У него пропала жена, мать этого ребенка, у которого имени не было. Имя человеку дают, когда он стал большой и всем уже ясно, что из него вышло. Правильно они придумали, решил Пашка.
Женщина Большой Огонь ушла в лес и не вернулась. А трое детишек остались.
Вот ее муж и нянчит их. Никто не смеялся, и Пашка понял, что эти люди, может, и не такие уж первобытные, если так переживают за других.
Теперь наступила Пашкина очередь.
– Пшшшк нехорошо, – сказал Гром.
И все, включая детей, которым еще даже не положено иметь имя, принялись шуметь и измываться над добрым именем Гераскина. Оно казалось этим троглодитам совершенно не подходящим для такого славного парня, как их новый соплеменник.
Каждый норовил придумать Пашке имя, и со всех сторон неслись слова, которые Пашка должен был угадывать. В конце концов остановились на имени Седой. Хотя были имена и не хуже. Например, Палец, чтобы показать, как Пашка одинок. Или Камыш, потому что Пашка высокий и худой. Гром хотел назвать Пашку Снегом – наверное, из-за светлых волос.
Ну ладно, Седой так Седой.
Пашка вспомнил, что совсем забыл про съемки. Вот это глупо! Какую сцену упустил! Неужели человечество никогда не увидит этих кадров?
Он попробовал заставить свою новую семью повторить знакомство, но его никто не понял. Все разошлись по своим делам.
Пашка сделал вид, что осваивается в пещере, и никто его не останавливал. Его признали своим и даже, очевидно, решили, что он специально заманил сюда ленивца, чтобы было вкусненькое на ужин. А уж когда узнали, что он сирота и у него нет своего племени, признали окончательно, и никто не мешал ему ходить куда хочешь и смотреть на что хочешь. Пашка вдруг подумал, что жить среди троглодитов даже лучше, чем среди цивилизованных людей. Ни одна душа тебя не воспитывает, не учит, не заставляет заниматься тем, чего ты делать не хочешь. И если бы в пещере не было так противно, ему бы здесь понравилось. Но в пещере стояла удушливая вонь – ведь здесь много лет жили совершенно немытые люди, которые к тому же не выбрасывали объедки, а сваливали их в дальнем углу жилища.
Пашка снимал по очереди своих новых родственников, тихо повторял их имена, чтобы потом не перепутать, затем снял кучу вонючих отбросов и подумал, что обязательно научит троглодитов убираться. Дальше, в самую глубь пещеры, Пашка сунуться не рискнул. Там было совершенно темно. Он стоял на границе тьмы и слабого света, когда одна из близняшек – наверное, Ура, у которой, в отличие от сестры, была родинка на щеке, – вдруг нагнулась, вытащила из костра большой тлеющий сук и, светя им перед собой как факелом, подошла к Пашке.
– Иди, – сказала она и уверенно направилась в темноту.
Пашка пошел следом.
– Эй! – вдруг сказала Ура.
Она ткнула факелом вперед, и Пашка чуть не кинулся бежать обратно: на них смотрел гигантский,
