Ведьма польщенно наклонила голову.
– У вас в этих самых сферах умеют говорить комплименты!.. Да, я в самом деле очень милая. Некоторые, правда, осмеливаются называть меня толстой, но они, как правило, долго не живут, и их можно в расчет не принимать… Так ты поцелуешь меня, Эссиорчик? Вот сюда, в шейку. Заодно окончательно определимся с духами… Мефодий, закрой глаза и заткни уши! Тебя здесь нету!
– Останови свой драндулет, комиссионер! – в ужасе завопил Эссиорх, пытаясь схватиться за руль.
Мамай нажал на тормоза. Страж выскочил и, размахивая руками, кинулся бежать, лавируя между машинами.
– Эй, красавчик! Найди меня! Отныне Катоша сдан в архив! – высунувшись из окна, крикнула ему на всю улицу Улита.
Эссиорх вздрогнул, втянул голову в плечи и затерялся в толпе. Мамай захохотал, однако Мефодий даже не улыбнулся. Дело в том, что в минуту, когда Эссиорх выскакивал из машины, он вдруг услышал внятный, совсем не клоунский и не растерянный голос:
«Будь осторожен! Не погуби ее! Для того, кто погубит светлые крылья стража, нет спасения. Ты в шаге от бездны Тартара! Твой эйдос в тоске и страхе!»
В этих словах было нечто такое, что всю браваду с Мефодия как ветром сдуло. Даже синяки и ссадины заныли сильнее. Сомнений не было: речь шла о Даф.
Глава 8
У мертвых попугаев не бывает ангины
Был тихий и светлый вечер. Крыши, облизанные закатом, казались мягкими, как плавленый сырок. Природа благоденствовала. Голуби ворковали. Листики зеленели. Трава была привычно вытоптана установщиками табличек «По газонам не ходить». Коты выясняли, кто будет крышевать дворовую территорию. В общем, летняя идиллия а ля Московия.
Зозо Буслаева, заперевшись в ванной, включила воду и, перекрикивая рев кранов, говорила по телефону с очередным претендентом на ее руку и сердце, а заодно на печень, селезенку и другие внутренние органы. Когда же и на этот раз ничего не сложилось, она с чувством хлопнула дверью и вышла в комнату, где Хаврон играл в дурака с Даф. Оба жульничали. Хаврон передергивал и таскал карты из отбоя, а Даф подзеркаливала и магией превращала крести в пики. В результате счет был примерно равный.
Зозо встала рядом, искря и плавясь, как поломанный зарядник от мобильника.
– Ну и?.. Что за жизнь! Гадская жизнь! – сказала она громко и с большим чувством, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Зойка, не торчи тут! Ты не гармонируешь с моей антикварной мебелью, – зевнул Эдя. – Ты того… садись лучше в дурака играть. Играем на бутерброды: кто проигрывает, бежит трусцой на кухню, делает бутерброды с колбасой и притаскивает в комнату!
Это было коварное предложение. Эдя еще утром просек, что колбаса закончилась. Следовательно, проигравшему предстояло бежать не только на кухню, но и в магазин. Однако об этом хитрый Хаврон, понятное дело, пока не упоминал.
Зозо не слушала брата. Она была возмущена и нуждалась в совместной ненависти и негодовании против гадского мужского племени.
– Нет, Эдя, ты прикинь! Паразит какой, сволочь!.. И бывают же такие!.. – сказала она.
– А чё такое-то?
– Да там, один. Мы с ним вчера познакомились, а сегодня он у меня уже денег занять пытался! Разумеется, я его чисто на автомате отшила, – сказала Зозо.
– Кто это был? Снова Огурцов-Помидоров? – спросил Эдя. Он давно уже махнул рукой на всех поклонников Зозо, раз и навсегда решив не перегружать память.
– Нет. Другой парень. Вадик зовут. Фамилии не помню. Тот одноразовыми полотенцами торговал, а этот банк охраняет.
– Чокнуться можно! – хмыкнул Хаврон. – Занятный кадр! Банк охраняет, а денег нету. Я тоже одного такого олуха знал. Поваром работал и врал, что ему лопать на работе не дают. Кто ж тебе давать-то будет: сам возьми и лопай!
– Эдя, ты циник!
– Не-а. Какой я циник? Меня просто в детстве сглазили, – сказал Хаврон.
Дафна зорко посмотрела на него из-за веера карт.
– А ведь правда, – проговорила она.
– Чего правда?
– Про сглаз. У тебя штопорный, плохо затянувшийся удар в центр ауры… Ты часом с Мефодием никогда не ссорился? Хотя тут, пожалуй, не его работа. Тут другое. Знакомой старухи с глазами разного размера у тебя не было? – спросила она загадочно, считывая с ауры Хаврона то, что было сразу ясно для любого стража.
– Не было. И вообще не отвлекайся. Тебе две карты брать! – нетерпеливо сказал Эдя.
– А ведь была! Была старуха! – вдруг воскликнула Зозо. – Эдя, помнишь, когда мать ногу сломала, нам с тобой брали на лето няньку? Ты доставал ее все время, а она на тебя шипела!.. Ну помнишь, читать она еще не умела, и очки у нее были такие страшные, выпуклые, затемненные… Мне казалось, что они похожи на глаза стрекозы.
– А, придурочная эта, которая моего попугая убила… Не вспоминай о ней! Даф, ходи или сливай керосин! – поморщился Хаврон.
– Не убивала она твоего попугая! Он сам умер! Ты вообще ничего не можешь помнить – тебе было три года! – заспорила Зозо.
– А мне плевать: три или тридцать три! Я все помню. Нянька стоит у клетки, смотрит на попугая, а тот вдруг брык – и готов. Отбросил, короче говоря, клюв и перья. Я как заору, кинусь на няньку и кулаками ее по ноге, а она меня за плечи схватила, очки сдернула и смотрит на меня жутко так…
Дафна подалась вперед. Колокольчик ее интуиции зазвонил.
– И что потом? – спросила она.
– А ничего потом… Суп с котом и компот с потрохами. Я все время визжал, смотреть на нее не мог, и мать няньку прогнала. И вообще, не затыкайте пальцем мой вербальный фонтан. Не мешайте мне бредить!
– Что, просто прогнала? Ничего не стала выяснять? – разочарованно спросила Даф.
Хаврон махнул рукой.
– А ты чего ожидала? Что приедут две дивизии экстрасенсов расследовать смерть попугая, оцепят район и будут выслушивать бредни трехлетнего мальчишки? Это у меня сейчас с выражением своих мыслей все в норме, а тогда слова заканчивались после второго вяканья.
– Очки… – протянула Даф, ощущая, что вот-вот вспомнит. – Птица… Затемненные очки…
– Опять двадцать пять! Пристала со своими очками! Нужны очки – застрели окулиста. Ограбь оптику! – раздраженно сказал Хаврон.
– Не в том дело. Ты сказал, что она сдернула очки. Так?
– Что он там помнит, козявка эта? – встряла Зозо. – Да, нянька все время в темных очках ходила. Даже вечером. Она говорила матери, что у нее редкое заболевание хрусталиков.
– Да уж, да уж… Знаю я таких! Профессиональная болезнь снайперов… Ничего не видят, ничего не слышат – а потом бабах: сочиняй загробную речь, – проворчал Хаврон.
Зозо дотронулась до его руки.
– Эдя, не нервничай! Ты всегда нервничаешь, когда об этом говоришь!
Хаврон швырнул карты на одеяло.
– Кто нервничает? Я? Я не нервничаю, я психую! А ты как хотела? Мне раз в месяц обязательно снится, как эта старуха смотрит на меня, сорвав очки. И знаешь что: зрачков-то у нее не было, тю-тю… Тогда-то я не мог матери объяснить, только плакал и понимал, что что-то не так. А теперь понял: НЕ БЫЛО ЗРАЧКОВ! Совершенно!
