– Почему не сейчас?
И повесил трубку.
В баре стояла гнетущая тишина.
Что-то в голосе Хэссопа мне не нравилось. Он был, как всегда, ровен, как всегда, спокоен, и все же…
Я вдруг понял: я не почувствовал в нем сочувствия; прежде доктор Хэссоп сочувствия не скрывал.
Ладно. Это только предположения. Следует ли уезжать прямо сейчас? Ночная дорога…
Голос, прозвучавший за спиной, заставил меня вздрогнуть:
– Положи руки на стойку. Вот так. У тебя есть оружие?
Голос принадлежал не Пану. Не оборачиваясь, я ответил:
– Нет.
Чьи-то ловкие руки быстро обшарили меня.
– Правильно ведешь себя, Миллер, – одобрил мое поведение тот же голос. – Видишь, какой калибр?
Чуть повернув голову, скосив глаза, я увидел – калибр хороший. Еще я увидел седую шевелюру, из-под которой поблескивали холодные глаза. Ну да, тип знаком: мало лба, много подбородка. Я не стал спорить:
– Калибр убеждает.
– И я так думаю. И запомни. Мы не грабители, но и не пастыри. Спросят – отвечай, самому болтать не надо, это отвлекает. А чтобы тебя не потянуло на глупости, обернись.
Не снимая рук со стойки, я медленно обернулся.
У входа в бар, нацелив на меня пистолет, устроился верхом на стуле еще один, судя по рябой морде – ирландец. Я всегда считал, что ирландцы рыжие, но этот был пегий, не успел еще поседеть, как его напарник. По злым голубым глазам было видно: спуск он нажмет при первом моем движении.
– Ты ведь Миллер? – переспросил седой.
– Я – Л.У.Смит.
– Ну, это одно и то же. У меня у самого есть резервные имена. – Седой ухмыльнулся. – Слушай меня внимательно, повторять ничего не буду. Нас попросили доставить тебя в одно местечко. Не знаю, хорошее оно или плохое, сам увидишь; наше дело доставить тебя туда. Будет жаль, если придется застрелить по дороге, за труп заплатят меньше. Но если ты будешь дергаться, мы тебя застрелим. Без всяких колебаний. Понял?
Он перевел дух.
– Сейчас ты встанешь и пройдешь с нами в машину. Чемоданов у тебя, по-моему, нет, к тому же ты сам собирался сматываться. Не забудь, кстати, оставить записку Пану и оплати телефонные переговоры. Не надо, чтобы Пан начал ломать голову над твоим исчезновением.
– Это вы его подпоили?
– А что такое? – насторожился седой.
– Он тут нес чепуху про мексиканских тараканов.
– Отоспится. Для него это не впервые.
– Что значит не впервые?
– Заткнись! – пресек мои расспросы седой.
И бросил на стойку блокнот и карандаш Пана:
– Займись делом. Нам некогда.
Глава третья
1
Меня тщательно обыскали.
Удостоверение на имя Л.У.Смита их рассмешило. Хорошая липа, тем не менее липа, правда, Миллер? Им в голову не приходило, что удостоверение может быть не поддельным; несхожесть фотографий лишь подтверждала в их глазах незаконное происхождение документа. Ты, наверное, забыл, когда в последний раз пользовался настоящими документами! Или у тебя их вообще нет?
Из реплик, которыми они обменивались, нельзя было понять, кто они, на кого работают. Довольно-таки тесными наручниками, не рассчитанными на мои руки, они приковали меня к заднему сиденью открытого джипа; выглядело это несколько театрально, но скоро запястье распухло, его начало жечь. И с Паном остались неясности. Он навел их на меня?
Ладно. Разберемся.
Я анализировал каждое их слово.
Команда Лесли? Вряд ли. Его ребята начали бы с вопросов о пропавшем шефе… Санитарная инспекция Итаки? Я так не думал. Они не работают вне своего региона… Фирма «Счет», бэрдоккские умники, полиция с острова Лэн?..
Не похоже.
А алхимики?
Я покачал головой.
Поведение ирландцев не вязалось с представлением о невероятной мощи пославших их людей. Конечно, они наняты, они всего лишь наемники, но…
А может, действительно существует некая связь между списком самоубийц и моим похищением?
Тут, правда, чувствовалась одна неясность. Для меня, впрочем, существенная. Меня, скажем, можно затолкать в тюрьму, можно застрелить на горной дороге, можно придумать еще какую-нибудь пакость, но я не представлял себе, каким образом меня можно подтолкнуть к самоубийству. Беллингер слушал вечность и тосковал, он, несомненно, был человеком ранимым; я к вечности относился проще.
Алхимики.
Доктор Хэссоп не раз утверждал, что алхимики могут манипулировать с материей и с духом совсем иначе, чем физики, химики или психологи. Он утверждал, что артистичность алхимиков влияет на результаты их манипуляций. В принципе, конечный продукт всегда зависит от общего отношения к делу, но, черт побери, я не мог понять, чем, собственно, именно я привлек внимание столь могущественного союза?
Беллингер, Голо Хан, Месснер, Левин, Лаути… За этими людьми стояло нечто конкретное – они создавали, они изучали, строили, открывали, они писали книги и проповедовали, они, каждый по-своему, воздействовали на историю. А я?..
Расслабься, Миллер, сказал я себе. Отвлекись, не думай об этом. Слишком мало информации для серьезных размышлений. Ну, взяли тебя, разве с тобой никогда такого не случалось? Ну, все дерьмово, руку жжет, дергает, но это лучше, чем лежать в багажнике или валяться в канаве с продырявленным черепом. Отвлекись от алхимиков. Отнесись к происходящему, как к чему-то вполне обычному, даже неизбежному. Солнце всходит и заходит нравится тебе это или нет, что ты с этим поделаешь? Рано или поздно приходится отрабатывать надбавку за риск.
Но спокойствие вернуть я не мог.
Всегда так.
Утром выходишь из дому, садишься за руль, посылаешь поцелуй семье – мир крепок, устойчив, ты рассчитываешь к обеду иметь новый автомобиль, присмотреть кусок хорошей земли, заглянуть к любовнице, пропустить стаканчик в баре со старым приятелем – прекрасный, устойчивый, на много лет вперед просчитанный мир; другое дело, что в трех милях от дома ты подрываешься на подброшенной мине, а если нет, через полчаса тебя убивают в потасовке, возникшей вовсе не случайно, а если нет…
И так далее…
Трудно корректировать судьбу. Еще труднее ее предугадывать.
Ладно.
Одно я знал: меня можно загнать в тюрьму, меня можно убить, но я не видел способов подтолкнуть меня к самоубийству…
А ирландцы не стеснялись, похоже, им было о чем поговорить.
Понятно, я только считал их ирландцами.
«Помнишь этого Коудли? – спросил седой. – Ну, рыжий, кожа у него белая. Как бумага. – Он поправил себя: – Как хорошая бумага. Его потом пристрелили из охотничьего ружья».
«Как это?» – удивился пегий.
«Ну, как. Известно. Приставили ствол к груди и выстрелили. Какие могут быть другие способы?»
«Способы зависят от человека».
«Конечно. Но простой способ это простой способ».
Выдав эту сентенцию, седой ухмыльнулся:
«Зажги мне сигарету. И Миллеру можешь зажечь. Будешь курить, Миллер? – Он явно был доволен тем, как развиваются события. – Что притих? Дорога не нравится?»
«Смотри вперед».
«Я-то смотрю, – крутые повороты его не пугали. – Если местечко, куда мы тебя везем, покажется тебе гнусным, не расстраивайся. Как ни гнусны местечки, куда мы иногда попадаем, всегда можно отыскать местечко еще гнуснее. – Он ухмыльнулся. – Ты можешь даже поспать, это нам нельзя… Прикроешь глаза, и вот…»
Он не стал объяснять значение этого «вот», и без того было ясно.
Я улыбнулся.
В одном седой был прав: спать им нельзя. И раз уж они везут меня куда-то, значит, должны довезти живым. Какой смысл расстреливать промышленного шпиона? Забавно было бы взглянуть на тех, кто решился бы расстрелять ту прекрасную принцессу, что много лет назад вывезла из Китая в шикарной шляпке, украшенной живыми цветами, личинки тутового шелкопряда; или на тех, кто решился бы пристрелить французского иезуита, что, тоже немало лет назад, воспользовавшись счастливым случаем, проник в закрытый город цзиньдэчжень и выкрал из императорской мануфактуры каолин, позволивший раскрыть тайну китайского фарфора.
