- Ну как? - поинтересовалась Светлана, немного помолчав после последней строчки.
- Это он тебе написал? - глухо поинтересовался Максим.
- Ты что, ва-а-абще? Я бы уехала, если бы это он мне? Нет, я не его девушка. Я пока кошка - гуляю сама по себе.
- И лишь по весне с котом? - улыбнулся Максим.
- Бесчувственное животное! Сейчас и шутить? Когда он…
- Но ты же сейчас едешь греть эээ ну… все места, «когда он».
- Я не могла его спасти. Ты - можешь! Поехали. Вот, как раз табличка. Сейчас сколько? А вот - когда в обратном направлении. Не получается. Или… Ну, подождём. Поехали, а?
- А предки?
- А…, - махнула девушка рукой, - они поймут. Мама всё отцу разъяснит. Да и, как я поняла, не до меня им будет там, а? Пойдём.
Девушка влетела в купе и начала вытягивать свой чемоданчик.
- Мы выходим и едем назад, ма! - объяснила она свои действия.
- Но ведь… подожди… Да ты с ума сошла! - проняло, наконец, «ма». - Что за блажь! И вы тоже, взрослый уже человек…
- Но ма, я не знаю, о чём ты… Надо же Колю спасать! Николя - поэта. Ну ты же знаешь! А он - кивнула девушка на взрослого человека - он может.
- Вот оно что… А я и не вспомнила…
- Но он же мой одноклассник, а не твой.
- Я бы тоже подумала. Со временем… Хорошо… Вот ключи от квартиры… Вот - от машины… Мало ли… Возьми на расходы. На двоих то нам меньше понадобиться… А вы, молодой человек… Вы и вправду сможете? Тогда удачи. И присматривайте тем за моей взбаламошницей.
- У тебя просто мировая мать! - проводил взглядом удаляющийся поезд Максим.
- Вся в меня! И отец, кстати, тоже. Ладно. Пока не придёт встречный, пойдём, подремлем в зале. Холодновато здесь.
Глава 18
Хоспис ударил по Максиму болью и обречённостью. Не верьте, что, благодаря уходу и доброму отношению, люди смиряются с неизбежным. Ну, старики, может быть. А остальные? Ведь сколько не сделано, не написано, не придумано, не прочитано, не увидено не… не и не. Не дожито в общем. И здесь тебе объясняют - судьба твоя такая. Но ничего, ничего, зато тааам… А почему я? Почему я должен идти «туууда» раньше тебя? И ты, который будет жить, когда меня зароют, пытаешься меня утешать? Хотя… что ты понимаешь, утешальщик. Вот уколют меня, и боль пройдёт. Да чёрт возьми, почему не колют? Не время? Потерпеть? Ага, вот. Ладно… И несчастный проваливается в мир недожитого. А потом всё начинается сначала. И только стихают разъеденные болезнью и морфием эмоции. Судьба… И во всё уменьшающихся перерывах просветления пробуждается тяга к Богу. Увы, только как к надежде на продление существования. Теперь пусть даже хотя бы и «таам».
Николя - поэт ещё не дошёл до этой стадии. Он пытался… не бороться, нет. Пытался дописать, дотворить.
- Не получается, - пожаловался парень Светлане, когда они поздоровались. - Знаешь, всё на какие-то мрачности сбиваюсь. А это…? - А это волшебник, который тебя вылечит.
- Светка, я бы посмеялся, но больно. И сосед может всерьёз воспринять. Крику тогда не оберёшься. Важняк какой-то секретный.
- А чего он тогда здесь?
- А кому мы теперь нужны?
- Ну зачем ты так. Я же тебе говорю…
- Послушай, Коля, - вмешался Макс, - давай договоримся не тратить зря время, а?
- Это ты здорово сказанул! Мне время сейчас… Знаете, каждой минуте радуюсь. Почему раньше не замечал? Время - вперёд! Идиоты!
- Значит, договорились? Тогда вперёд, - взял быка за рога Максим и привычно простёр руки.
«Безнадёга, безнадёга, безнадёга» - завертелся какой-то мотив у Макса, когда он увидел, что же твориться внутри у поэта. Хотя, в хосписы других и не берут. Или не посылают? Ладно. Надо браться.
- Ты можешь как- то договориться, чтобы нам никто не мешал? - поинтересовался он у девушки.
- Меня скоро будут колоть, - а потом… потом точно никто не обеспокоит, - уточнил Николай.
- Тогда всё. Давай домой. Отдохни, - кивнул Максим девушке.
- Но я…
- Придёшь ночью. Будешь нужна. Всё! Не мешай! Видишь? - показал он на заскрипевшего зубами от боли парнишку. Не обращая ни на кого внимания, он приступил к уже знакомому нам целительству.
Когда он, шатаясь, направился к окну, его подхватили под руки, конечно же никуда не ушедшая Светлана и потрясённая увиденным медсестра, так и не уколовшая больного.
- Вы… что… это здесь? - поинтересовалась она, когда Максим, подпитываясь солнечными лучами, начал шевелиться. - Господи помилуй! - перекрестилась она, когда юноша оторвал от солнца свои глаза и взглянул своими чёрными глазами на неё.
- Вы колете и уходите. Ничего не происходит.
Медсестра согласно кивнула и тут же поспешила по своим делам.
- А тебе я что сказал? - повернулся он к Светлане. - Хочешь, чтобы и с тобой вот так? Ну!
- Не запряг, не нукай.
- Извини. Просто…
- Вижу. Слушай, я себе смену сейчас вызову. Надо же тебе, ну, к солнышку.
- Шоу устроишь?
- Да ну тебя. Одноклассники. Наша тусовка. Даже… пусть пара человек, а?
- А родители, или там другая родня?
- В такие хосписы при родне?
- Ясно. Ладно. Давай. А сама - до вечера.
И уже не вслушиваясь в разговор девушки по сотовику, Максим вновь простёр над больным своё поле.
Первой сменила Светлану девушка, которой, наверняка и был посвящен стих умирающего поэта. Хрупкая, ещё только начавшая формироваться девушка, да какое там «девушка» - девчонка, с простенькой причёхой и скромно одетая в джинсовую парочку. Что-то же разглядел поэт в этом пока что гадком утёнке. Но это его дело. Точнее, их дело, - поправил себя Максим, увидев, как взяла девушка Николая за руку, и как нежно тот пожал её маленькую лапку.
- Вот. Лечат меня по какой-то неведомой методе. Нужна помощь.
- Да всё, что угодно! - горячо воскликнула возлюбленная поэта.
- Сидеть тихо, не шуметь, больного во время сеансов не касаться. Только потом, когда я… ну,
