кровью, обсуждают судьбы мира и бегство непонятного существа из-за Жутких Ворот.
– Когда будет нужно – ты увидишь его и займешь мое место! Останови посланца, пока он не обрел силу… Не дай ему застать себя врасплох. Не повтори мою ошибку!
Каждое новое слово давалось валькирии с трудом, вместе со звуками выталкивая из горла кровь.
– У нас мало времени… Поклянись светом своего эйдоса, что принимаешь мой дар и понесешь его в вечности, пока не исчезнет твое дыхание. Без этого шлем не станет твоим.
– Но что такое эйдос?.. – осторожно спросила Ирка. Клясться тем, о существовании чего она не знала, представлялось ей неразумным. Что-то неуловимо шевельнулось у нее в груди, подсказывая ответ. – Клянусь! – подчиняясь порыву, сказала Ирка, но тотчас с сомнением добавила: – Но как я могу остановить кого-то… На этой идиотской коляске я даже по ступенькам не могу спуститься без бабушкиной помощи?
Губы валькирии дрогнули, попытавшись сложиться в улыбку. Слабым движением руки она приказала Ирке молчать.
– Это… не имеет… значения… Не отвлекайся на мелочи. Мы должны все успеть. Si fata sinant[1]. О немочи же не волнуйся. Я забираю себе твою боль! Твои шрамы на спине, твои мертвые ноги… Я принимаю их как ответный дар. Согласна ли ты передать его мне? – сказала валькирия.
– Да, – быстро сказала Ирка, остро ощущая все свинство такого ответа.
Лебединая дева заунывно пропела что-то. Это пение невозможно было повторить. Оно было чем угодно, но только не человеческой речью. Рычанием тигра, воем волка, клекотом сокола…
Едва смолк последний звук, валькирия тяжело повернулась на бок. Ирка увидела, что ее белое одеяние окрасилось на спине кровью. Две длинных кровавых полосы прошли как раз там, где были шрамы у самой Ирки.
Ирка вскрикнула. Валькирия жестом запретила ей приближаться.
– Искупление! Наказание за то, что когда-то давно я совершила зло! – произнесла валькирия хрипло. – Ноша скорби и радости отмерена каждому наперед. Ничего не может исчезнуть просто так. Боль, исчезнувшая у одного, возникнет у другого. Я взяла твой груз – не более того.
– Но зачем? – крикнула Ирка, с невольной радостью ощущая, как теплеют ее ноги. Это было новое чувство, неясное, радостное. Словно по мертвому сухому дереву побежали весенние соки.
– Не благодари! Мне недолго нести чужую ношу. Мое солнце идет на закат, твое на рассвет, – усмехнулась валькирия. – Когда уходит одна валькирия – должна прийти другая. Вскоре твое тело обновится, раны зарастут… Наклонись! Ближе… Еще… Ты примешь мое последнее дыхание!.. С ним я передам тебе свою силу! Не думаю, что ты сразу получишь весь дар, но постепенно он придет к тебе… И самое главное: в этот миг не думай ни о чем постороннем! Твое сознание должно быть пусто и прекрасно, как хрустальный бокал. Это необходимо, чтобы началось перерождение…
Ирка хотела заявить, что представления не имеет, как принимают дыхание, но валькирия не слушала ее.
– Si ferrum non sanat, ignis sanat[2]. Sic vos non vobis vellera fertis, oves. Sic vos non vobis mellificatis, apes. Sic vos non vobis fertis aratra, boves[3] , – бормотала она.
Голос валькирии едва звучал, затихая. Ирка сосредоточилась. Она не знала, как принимают последнее дыхание, и боялась что-то сделать не так. Внезапно она увидела, как неясное розовое сияние окутало голову валькирии. От губ ее отделился нечеткий светлый призрак. Вглядевшись, Ирка разглядела миниатюрную фигуру женщины в шлеме, сияющем нагруднике, с копьем в руке. Превратившись в сладковатый дым, она скользнула к лицу девочки.
«Вот сейчас… – подумала Ирка. – Что я должна?.. Ага, не думать ни о чем постороннем. Представить себе хрустальный бокал?»
Она стала честно представлять себе бокал, но, как всегда бывает с воображением, оно упрямилось и вместо бокала представлялся стакан с разводами томатного сока на стенках.
Призрак женщины в шлеме приблизился к ее губам и замер, укоряюще качая головой и словно сомневаясь. Затем, начиная уже рассеиваться, он двинулся вперед. Помимо своей воли Ирка глубоко вдохнула, ощутив, как нечто неведомое слилось с ней и стало ее частью.
Ирку вдруг охватил восторг, который она не считала нужным скрывать. На краткий миг она ощутила себя огромной, вобравшей все тайны земли, подземья и океанского дна. Сплетенные клубки параллельных миров и тугие, строгие, подобные часовой пружине, петли времени – все стало таким же естественным для нее, как расположение комнат в квартире.
Ирка рассмеялась, и смех ее пронесся над июльской Москвой внезапным раскатом грома. Мгновенный ураган взлохматил газоны, взметнул пыль на набережной, зазвенел вывесками, разбил несколько форточек, опрокинул столики в летнем кафе, запуржил старыми газетами. Лопухоиды останавливались и с тревогой щурились на ясное небо. Некоторые привычно проверяли в сумках зонтики, не зарыт ли в вещах, быстро ли откроется. И их движения были машинальны и точны, подобно тому, как воин проверяет, не застрянет ли в ножнах меч.
– Приветствую тебя, новая валькирия! Тише, тише! Не так резво! Прибереги магию! – услышала Ирка едва различимый грустный голос.
Опомнившись, Ирка перестала хохотать. Ощущение всемогущества исчезло. Ирка поняла, что напрасно расходовала силы, к которым следует прибегать лишь по необходимости.
Перед ней на кухонном полу умирала от раны молодая женщина, отдавшая ей свои силы. Теперь, когда магия ушла, ее беспомощность проявлялась во всем. Особенно жалки были тонкие, слабые, нелепо подвернутые ноги. И столь же остро Ирка ощутила, что, несмотря на свое теперешнее могущество, не сможет помочь ей.
Ощутив ее растерянность, лебединая дева слабо улыбнулась. «И кто кого должен ободрять? Она даже сейчас сильнее меня духом!» – подумала Ирка со стыдом.
– Сейчас не время для слез. Превращаясь в волчицу или лебедя, будь осторожна. Этот дар очень редок. Я единственная из всех валькирий обладала им. Порой он удобен, но помни, что при этом часть твоего разума уходит и замещается разумом птицы или волка. Это не опасно, пока ты главенствуешь, но порой стихия может захлестнуть тебя. Всегда осознавай, где заканчивается твоя воля и начинаются желания зверя и птицы. Это чудовищно важно. Не забудешь?
– Нет.
– И еще запомни! Никто из тех, кто знал тебя прежде, не должен узнать тайны, кто ты есть на самом деле. Ты не сможешь открыть им ее ни под пыткой, ни в минуту радости, ни в момент гнева… Отныне ты валькирия. Прежней Ирки больше не существует. Твое прошлое ведомо лишь тебе и мне.
– Да, но если так, то… – начала Ирка.
– Для своей бабушки ты по-прежнему будешь калекой, прикованной к креслу. Никто не в состоянии проникнуть в твою тайну, пока ты сама хранишь ее, – нетерпеливо сказала валькирия.
– А если не сохраню? – спросила Ирка.
– Если не сохранишь – тот, кто услышал ее, даже случайно, потеряет разум и умрет. И неважно, кто это будет: родственник, случайный знакомый или возлюбленный. Смерть не минует его.
– А Мефодию тоже нельзя сказать? – спросила Ирка неожиданно для себя. Она хотела произнести «А бабушка?», а вместо этого почему-то вылез Мефодий.
Вопрос вызвал у лебединой девы неудовольствие. И неудовольствие, как показалось Ирке, было связано именно с именем, которое та услышала.
– Ему тем более!.. Валькирия может открыться тому лишь, кому передает дар. А теперь прощай! Illi robur et aes triplex[4]…
По телу валькирии прошла крупная дрожь, и внезапно оно исчезло. В воздухе повис веселый радостный звон, похожий на звук далекого колокола или на весеннюю капель, когда капли звонко падают на лист железа.
На полу возник серебристый шлем с литыми крыльями и стреловидным выступом, защищающим центральную часть лба и верх переносицы. Ирка осторожно коснулась шлема. Она услышала негромкий звон. Литые крылья колыхнулись, затрепетали ожившими перьями. Они стали тоньше, длиннее, воздушнее,
