Зозо засмеялась – в конце концов, она тоже была урожденная Хаврон и имела соответствующие свинячьи наклонности, – но потом спохватилась и нахмурилась.
– Фу! Какая гадость! Эдуард, ты пошляк!.. Мой Мефодий будет не такой! – сказала она.
Хаврон пожал плечами.
– Да, пожалуйста! Я и сам не заинтересован, чтобы Мефодий стал моим клоном. Проблема в другом. Твой Меф сделался в последнее время какой-то не такой. Что появляется редко, это ладно. Если б я в детстве учился в гимназии с проживанием, я бы тоже особенно часто домой не совался.
– Ты думаешь, плохая компания? – с беспокойством спросила Зозо. Чутью брата она доверяла.
– Ну про компанию ничего не могу сказать. Хотя кто его знает, какая компания у него на работе? – глубокомысленно изрек Эдя.
И Эдя, и Зозо уверены были, что Мефодий устроился работать по вечерам после гимназии. Началось все с того, что как-то в руки Хаврона случайно попала визитная карточка Мефодия, озорства ради изготовленная Улитой. На карточке значилось «наследник мрака». Мефодий хотел отобрать карточку, опасаясь за Эдю, но тот внезапно хмыкнул и сам вернул ее, посочувствовав:
– «Помощник уборщика подносов в кафе „Лопай что дают“. Бедный парняга! Впрочем, я и сам начинал не с огранки бриллиантов.
– А какие изменения ты в нем замечаешь? – спросила Зозо.
Эдя некоторое время поразмыслил, анализируя впечатление от последней встречи с Мефодием, а затем произнес:
– Ага… Вот! Он отрешенный стал, будто все, чем занимаемся мы, полная ерунда. И все наши ценности бред. И только он один делает что-то важное… Не нравится мне такой подход!
– Может, он таблетки какие-нибудь глотает? – спросила Зозо, склонная, как многие матери, предполагать худшее.
– Не-а, не думаю. Те, на таблетках, нервные, дерганые, чуть что, срываются, а этот спокойный, как удав. И взгляд у него отрешенный, ну как у той нашей няньки… – сказал Эдя и поежился. Так всегда бывало, когда он вспоминал о давней истории, связанной со смертью попугая[6] .
– Ох, взволновал ты меня!.. Надо с Мефодием поговорить по душам! Все-таки переходный возраст! – сказала Зозо озабоченно. – Я и сама теперь припоминаю, что он изменился. Я ему недавно говорю: «Мефочка!» А он мне так: «Э-э-э?» Раньше он сказал бы: «А-а-а!» или, в крайнем случае, «У-у-у!».
Эдя хмыкнул.
– Ну так глубоко я не копаю… Хочешь поговорить – поговори, – предложил он.
– Лучше ты поговори. Ты мужчина и его дядя.
– А ты его мать!
– Ну и что? Ты ему ближе по возрасту. Я же помню, как вы подушками кидались, точно два павиана…
– Хорошо. Поговорим вместе! В конце концов, он мой племянник, – без энтузиазма согласился Хаврон.
– Но учти, Эдя, серьезно поговорим. Без всех этих твоих хи-хи и ха-ха! Мы потребуем у него отчет! Он ребенок, а мы мудрые, наученные жизнью люди. Он должен нам доверять. Он просто обязан! – назидательно сказала Зозо, слизывая с чайной ложечки прилипший сахар.
Теперь, когда решение было принято, Зозо успокоилась. Долго переживать она не умела. Мысли у нее вечно скакали с одного предмета на другой. Некоторое время она бездумно размешивала ложечкой чай, а затем случайно посмотрела на часы и уронила ложечку.
– Жуть! Сегодня же пятница! Мы почти опоздали!.. – воскликнула она.
– Куда это?
– Один поэт отмечает в ЦДЛ день рождения… Вначале творческий вечер – мы его пропустили, – а потом фуршет.
– А что за поэт?
– Не помню. Кругленькая такая фамилия, из памяти выкатывается. У меня два пригласительных. Второй я для собачника доставала, но по ходу дела с ним поссорилась… Пойдешь со мной?
– Иди одна, – предложил Эдя.
– Одной как-то не хочется. Эдь, ну не будь Хавроном!
Эдя задумался, разглядывая руины трофейного торта.
– Ну не знаю. В конце концов, у меня горе. Меня с работы выгнали. Должен же я попереживать в одиночестве, погрызть ногти, поразмыслить о колбасе насущной… А? Должен или не должен?.. Чего поэт пишет-то?
Зозо посмотрела на брата отработанным за долгие годы взглядом бесконечного терпения. Однако отвлеклась на пролетавшую муху и взгляда бесконечного терпения не получилось.
– Ты что, дурачок, что ли? Не знаешь, что поэты пишут? Стихи, – сказала она.
– Какие стихи?
– С рифмами! – сказала Зозо с еще большим раздражением.
– А ты их читала?
– Хаврон! Я тебя удушу! Как я могла читать стихи, если я не помню, как фамилия поэта!.. Позавчера, вообрази, я в доме офицера была! Так что же думаешь, я там из танка стреляла?
– Вот и я о том же! И замуж не взяли и из танка стрельнуть не дали!.. Сплошные разочарования! – посочувствовал Эдя. – Ну ладно, так и быть. Пошли к твоему поэту. Авось подпишет мне какую-нибудь книжечку.
Вскоре Зозо и ее братец, облачившийся по этому случаю в легкий летний костюм, но наотрез отказавшийся надевать галстук, уже проталкивались между припаркованных у входа в ЦДЛ машин. Показав заторможенному охраннику пригласительные, они поднялись по лестнице и направились в зал. Творческий вечер уже закончился. Гости вольной толпой сгрудились у столов и оживленно разговаривали. Многоопытный Эдя быстро произвел инспекцию угощений и разочаровался. Кроме бутербродов и газированной воды – в немереном, правда, количестве – на столе помещался один только печальный салат из огурцов и петрушки.
Правда, несколько гостей уже таинственно булькали чем-то в углу, но Эдю это не привлекло. Он был гурман и ценил встречи не столько в смысле «буль-буль», сколько в смысле «ням-ням» и «ля-ля».
Тут же прохаживался вездесущий Вольф Кактусов. Увидев вошедшего в зал Хаврона, Вольф смутно забеспокоился, подбежал к нему и мнительно проблеял:
– Простите, я вас раньше видел? Не видел?.. В самом деле, не видел?.. А-а, ну ладно! Вы часом не критик? Нет? Статей тоже не пишете?..
Убедившись, что Эдя не конкурент, Кактусов успокоился и, утратив к Хаврону интерес, величественно удалился.
Зозо, не ожидавшая, что здесь будет такое скопление публики, растерянно остановилась у входа. Кто- то, подойдя сзади, обнял ее за талию. Она оглянулась и едва узнала в элегантной даме со впалыми щеками и очень коротким высветленным ежиком волос свою подругу Викторию, жену художника Игоря Хмарыбы. Виктория была в светлом габардиновом пончо, повторявшем спереди и на спине рисунок червонной дамы, и переливающихся брюках с разрезом ниже колена. На груди у нее трубили нанизанные на кожаный шнурок индийские слоны из красного дерева.
Вместе со своими деревянными слонами Виктория не пропускала ни одного мало-мальски заметного культурного мероприятия. Она знала всех. Ее все знали.
– Опаздываешь, дуся! Пойдем я тебе всё покажу, – тоном хозяйки сказала Виктория, клюя губами воздух у щеки подруги.
Зозо думала, что Виктория будет представлять ей поэта, но ничего подобного. Она ограничилась тем, что издали помахала ему рукой и велела Зозо сделать то же самое.
– Как его фамилия? – шепнула застенчиво подруге Зозо.
– Как? Ты не знаешь? Лев Овалов! Поэт, прозаик, художник, по совместительству гений. Лобзиком, говорят, еще выпиливает. Недавно дописал «Курочку Рябу».
– Разве она не народная?
