– У вас это на лбу написано, – сказала Улита.
Мефодий невольно фыркнул. Для ведьмы уровня Улиты лоб человека – открытая книга. Именно поэтому, а вовсе не по причине отсутствия вкуса, мудрые мужи Средневековья предпочитали носить челочку до бровей или в крайнем случае до середины лба.
Самцов еще некоторое время поиспепелял Улиту взглядом, но, убедившись, что на эту наглую девицу где сяжешь, там и слезешь, притушил свой взгляд.
– Знаете вы или нет, это не меняет дело. Мне плевать. Я покупаю ваш особняк.
– И что же с ним сделают? Перестроят, снесут? – вдруг подал голос Арей.
Решив, что директор дал слабину, Тиберий Самцов воспрял. Его голос потеплел, подобно голосу палача, который беспокоится, не давит ли приговоренному к повешению веревочка.
– Снесут? Зачем же? Если бы его можно было снести, мы устроили бы все через вашу голову. К огромному сожалению, дом снести нельзя. Культурная ценность. Стены должны стоять. Сразу после покупки здесь выроют котлован, насколько я знаю.
– Котлован? Это шутка? – поднимая брови, перебил его Арей.
– Ничуть. Внизу планируется устроить банковское хранилище и подземную автостоянку. Тот куцый подвал, что сейчас существует на планах, нас нисколько не устраивает. Это нерационально, – рассуждая словно о свершившемся факте, сказал Самцов.
– А я вам говорю, что тут не может быть котлована. Никогда, – заметил Арей.
– Почему?
– Потому что это Большая Дмитровка, 13! Особое место, особый дом… Заступ не должен касаться этих подвалов. Уж можете мне поверить, Калигула Нероныч, или как вас там, – сказал Арей.
Самцов задиристо, точно петух, царапнул пол ногой.
– Вы забываетесь! Вы вообще не понимаете, с кем говорите! – взвизгнул он. – Я вижу: вы глухи к доводам рассудка. Мне нужен ответ!
– Я же говорю вам: спросите у мальчишки! – посоветовал Арей.
– И вы согласитесь с любым его решением?
– Без сомнения. Первый раз вам, кажется, отказали?
Посетитель нашарил глазами Мефодия.
– Итак, мальчик-гений, раз ваше руководство доверило вам решение, я жду его! Подумайте трижды!
Мефодий покосился на Арея. Тот изучал его лицо с особенным, сосредоточенным, даже, пожалуй, беспокойным вниманием.
«Нет, – подумал Мефодий. – Это не блеф. Ему действительно важно, что я скажу… Ничего не понимаю!»
– Купить можно только то, что продается. Наш дом не продается, – сказал он.
Во взгляде Арея, как почудилось Мефодию, мелькнуло облегчение.
«Он рад, что я отказал. Но почему? Разве от меня зависит, быть здесь резиденции мрака или не быть?»
Тиберий Самцов не слишком удивился ответу. Видно, его подвижный ум просчитал уже и отказ.
– А вот тут позвольте вам не поверить, юноша. Продается всё, – уверенно заявил он.
– И собор Василия Блаженного тоже? – быстро и с любопытством спросил Тухломон, слегка наклоняясь вперед. Он хотя и обещал Арею не вякать, но уж больно соблазнительная была возможность.
– При наличии предложения соответствующего уровня, – ни секунды не колеблясь, сказал Самцов.
Тухломон быстро извлек блокнотик. Человек, менее материалистический, чем Тиберий Цезаревич, мог бы поклясться, что блокнотик возник у него в руках сам собой.
– Браво! – с чувством сказал Тухломон, хватая его за руку. – Браво! Как я разделяю ваше мнение! У вас современный взгляд на вещи! Действительно, что такое собор? Просто неуклюжее культовое сооружение, мешающее свободному проезду танковых колонн по Красной площади! Вы со мной согласны, господин Самцов?
– Для меня это не принципиально! Я посредник! – сказал тот брезгливо.
– О, вот это я тоже ценю! Действительно, зачем держаться за принципы, когда их нельзя продать? А что вы, извиняюсь, думаете об эйдосах? Тоже ерунда, не правда ли? Дрянцо мелкое, а? Ну скажите!..
Самцов поморщился, с трудом выдирая ладонь из подозрительно липких пальцев собеседника.
– Что вы ко мне пристали? Какие еще пэйдосы? Отстаньте от меня немедленно!
– Именно пэйдосы! Так их, так! – кривлялся Тухломон, снижая голос до шепота. – Так, может, отдадите, а? А домик мы вам задаром завернем в газетку от тридцать второго числа. А?! Так отдаете? Скажите только: «отдаю!», и я отстану, чтоб мне провалиться на этом самом месте. Не хотите сказать «отдаю», скажите: «Хоть бы ты им подавился!», и я тотчас подавлюсь, клянусь мамой.
– Тухломон! – негромко, с раздражением окликнул Арей, как окликают вздорную собачонку, увлекшуюся перебранкой с другими псами.
Однако комиссионер долго не мог утихнуть. Он едва ли не скулил и, даже замолчав, продолжал смотреть на Самцова взглядом попрошайки.
– Ну позязя! Только одно словечко! – ныл он.
Однако Тиберий Цезаревич не способен был отдать что-либо просто так. Он лишь отмахнулся от Тухломона, опустился на стул и забросил ногу на ногу, продемонстрировав ослепительно белый носок.
– Вы, кажется, меня недопоняли, Мефодий, вы-с-собором-как-вас-там и ваш любезный шеф! Мы или найдем общий язык сейчас (к взаимному удовольствию, я имею в виду), или найдем его позже, но уже без взаимного удовольствия. Вы меня понимаете? – сказал он очень веско.
Арей, зевая, встал и потянулся. Вид у него был страдальческий.
– Пошел вон! – сказал он устало.
Самцов оскорбленно вскочил со стула, мигом утратив весь лоск.
– КОМУ ТЫ ЭТО СКАЗАЛ, ДРЯНЬ?!
– Кыш! – повторил Арей и, без размаха, точно отмахиваясь от докучливой мухи, влепил Самцову пощечину.
На бледной щеке Тиберия Цезаревича вспыхнуло красное пятно.
– Ты… подписал себе… смертный приговор! – задыхаясь, в три приема выпалил Самцов и выскочил из кабинета.
Из приемной донесся облегченный вздох дивана, от которого оторвались, наконец, массивные седалища амбалов.
Мефодий увидел, как Самцов сгоряча налетел на стоящую у дверей Нату и хотел выругаться, но та мило улыбнулась ему и примиряюще коснулась его руки своей ладонью. Усмиренный Самцов притих и, шагая как робот, пошел к выходу. В закрытое сеткой окно было видно, как Тиберий Цезаревич с охраной садится в машину и отбывает.
– Меф, мой мальчик! И ты, Улита! Что вы думаете об этом человеке? – зычно спросил Арей.
– А ну его! Хмыренок районного масштаба! – отозвался Мефодий.
– Пожалуй, настоящих хмырей ты не видел! Подмечено, однако, верно, – отозвался Арей.
– А эйдос-то у него, эйдос! – с нежностью сказал Тухломон. – Маленький, поганенький, бледненький, да ведь горит же! Прям свеча на ветру. Нужно бы прибрать.
– А надо ли? Задешево не купишь, а задорого он никому не нужен, – заметил Мефодий.
– Задаром возьму! Задаром! – убежденно сказал Тухломон. – К каждому сердцу есть своя отмычка. Порой такая простенькая, что стыдно становится. Вроде посмотришь со стороны: ну прям банковская дверь. Сталь везде и воля! Подступиться боишься. А там смотришь: ба! да не закрыто же!
– И что этому хмыренку нужно от нас? Особняк? – спросил Мефодий, прерывая его болтовню.
– Вроде того… Увидел, что домик никак не отремонтируют да и сидит в нем непонятно кто, и засуетился, шакальчик. Думает, куплю за копейку, продам за рубль. Опять же, этот Самцов – мелкая шушера, карта не крупнее валета. Но вертится где-то около крупных рыб. Может, попросим Аиду Плаховну пожелать ему «спокойной ночи»? Воображаю себе некролог в газетке: «Он шел по головам, но головы, как это и следовало ожидать, кончились, и он оступился», – заявила Улита.
Тухломон, оценив фразу, хихикнул.
