Ужас вновь завыл, да так, что задрожали висюльки люстры из богемского хрусталя. Примерно на середине песни он вдруг замолчал и обиженно уставился на Таню и Ягуна.
– Кто-то меня перебил! – сказал он капризно. – Кто-то завопил громче меня! Не потерплю конкуренции: в Тибидохсе самый психованный я! И самый душераздирающий тоже я!
– Такого просто быть не может! – заверил его Ягун.
– Нет, кто-то заорал! Я говорю вам, что слышал! Крик был вон оттуда! Пошли со мной! Накроем моего конкурента с поличным! – воскликнул Безглазый Ужас и быстро полетел над полом. За ним спешили Таня и Ягун. Замыкал процессию улюлюкавший поручик Ржевский.
Там, где широкий коридор выходил на площадку и извергался вниз лестницей атлантов, Безглазый Ужас внезапно остановился и навис над полом.
– Ого, да тут свеженький труп! Как забавно! Давненько в Тибидохсе не происходило действительно жуткого и кровавого убийства! – сказал он оживленно.
Кто-то, одетый в темный свитер и брюки, лежал на плитах пола лицом вниз. Таня и Ягун с усилием перевернули его. Это был Гуня Гломов. Он дышал, но лицо его было бледным как мел, а веки закрыты.
– О, да он жив! – разочарованно сказал Ужас. – Тогда я полетел! Мне тут делать нечего! И передайте своему приятелю, если он еще раз прервет мою песню, я повешусь прямо над его кроватью и буду болтаться там все ночи напролет, синий и раздувшийся. Поверьте, что это не блеф!
Безглазый Ужас повернулся и улетел. Баб-Ягун принялся трясти Гуню. Тяжелая голова Гломова бессильно моталась, откидываясь то вперед, то назад.
– Может, он пьяный? – подмигивая, предположил поручик Ржевский.
– Ты с ума сошел? Он же десять минут назад был с нами на концерте!.. Да и потом, ты что, Гломова не знаешь? Его и бочка спиртного не свалит! – возмутилась Таня.
– Ну тогда я не знаю… Я просто предположил! – сказал поручик.
Гуня Гломов тяжело разомкнул веки.
– Тебе плохо? Ты можешь встать? – с беспокойством спросил Ягун.
Губы у Гуни дрогнули.
– Нет.
Его голос звучал совсем тихо. Требовалось напрягать слух, чтобы хоть что-то разобрать.
– А руку поднять?
– И руку поднять… Ничего…
– Как же тебя угораздило?
– Я возвращался и вдруг из темноты ко мне кто-то шагнул. Я обернулся, но поздно… – в глазах у Гуни стояли слезы. Как-то непривычно было видеть его таким тихим и бессильным. Непривычно и страшно.
Таня и Ягун переглянулись. Они как-то разом заметили, что тело Гломова ссохлось и стало совсем слабым. Одежда висела на нем свободно, как на вешалке. Руки были тонкие, словно паучьи. Прежняя сила Гломова, заставлявшая трепетать весь Тибидохс, исчезла, как будто ее никогда и не было.
– Вторая жертва… Помнишь, что говорила Ваньке Зализина? – шепнул Ягун и спросил у Гуни: – Ты знаешь, кто это был?
– Золотые усы… Серебряная голова… Я закричал… Больше ничего не видел, – белыми губами сказал Гуня и вновь закрыл глаза. По его щекам текли слезы.
Поручик Ржевский дико посмотрел на Гуню и, точно штопор ввинтившись в пол, помчался звать Сарданапала. Что-что, а панику Ржевский умел сеять лучше, чем кто-либо. Вскоре на верхней площадке лестницы атлантов собралась почти вся школа.
– Только что я связывался с Зуби. Она полетела с циклопами к
– Буква U. Предпоследняя в слове DEUS… – кивнул академик. Непохоже было, что эта новость застигла его врасплох. Поклеп Поклепыч остро и изучающе взглянул на него.
Ягге долго сидела перед Гуней на корточках и держала его за запястье. Наконец она подала знак, и джинны погрузили его на носилки.
– У него отняли силу. Не магическую, но просто силу. В Тибидохсе Гуню можно оставить, да только теперь его сможет обидеть даже малютка Клоппик. Не уверена, что в ближайшее время он будет хотя бы ходить… – негромко сказала Ягге Сарданапалу.
Лицо академика окаменело.
– Кто это был? Он что-то говорил вам? – спросил он у Тани.
– Похоже, Перун. Золотые усы… серебряная голова… – сказала Таня.
Сарданапал молча повернулся и быстро пошел к себе в кабинет. Медузия и Поклеп Поклепыч едва успевали за ним.
– Да, сомнений нет, это Перун. Перун и его молот. Он отбирает у каждого главное, что у того есть. Не убивает, а дает негативный поворот судьбе. У Гробыни самым ценным была магия, у Гуни – жизнелюбие и физическая мощь. Совершая эти поступки, проламывая купол, Перун вынуждает меня произнести заклинание уничтожения… – быстро говорил академик.
– Перун вынуждает вас напасть на него, изгнать его из всех существующих миров. Но зачем, зачем? Прежде Перун был одним из самых уважаемых богов. Не пойму, что могло заставить его измениться, – страдая, спросила Медузия Горгонова.
Сарданапал остановился так резко, что Медузия и Поклеп едва не налетели на него сзади.
– Сейчас не время думать об этом, Меди. Дети под угрозой… Клянусь собой, тобой, Древниром, магией – чем угодно… Если он еще раз на кого-то нападет, я произнесу заклинание! – отрывисто произнес академик.
Глава 11
Сборная вечности
– Привет вам, продрыглики, магерочки, маггини и всякая прочая маглочь! Ого, Грызианка Припятская из «Последних магвостей» уже грозит мне микрофоном! Видели бы вы этот микрофон! Это просто дубина народной войны! Хорошо еще, что мой пылесос уже в воздухе! С вами неунывающий Баббини-Ягунини, он же Баб-Ягун, лучший из комментаторов и отважнейший из игроков! Разумеется, это лишь мое личное мнение. То самое ИМХО, как называет его Пипенция, тоскующая без Интернета. Вы можете с ним и не соглашаться, если – хе-хе! – не боитесь, что моя бабуся вас сглазит. Бабуси почему-то любят таких внучков, как я. Если видишь раздерганного болтливого типчика, у которого давно и надолго сорвало крышу, у него стопудово нужно искать соответствующих родственников, особенно мамочку или бабусю.
Спохватившись, Ягун опасливо взглянул в сторону гостевых трибун, соображая, не сморозил ли чего лишнего, но Ягге лишь доброжелательно улыбалась и махала своему пухлому внуку рукой.
– Ну вот, она совсем даже не обиделась! Порой мне кажется, что бабуся вообще не прислушивается, что я говорю, если это не касается еды и здоровья. А начнись у меня, скажем, насморк или признайся я, что у меня болит горло… Ой-ой, она уже напряглась! Спасите меня кто-нибудь от бабуси! Скажите ей, что меня не надо лечить! Она зальет меня под завязку мертвой водой, и я буду здоров как огурчик! – завопил Ягун.
Наконец спокойствие было установлено, и ретивая бабушка усмирена. Играющий комментатор с облегчением перевел дух и продолжил:
– Сегодня, в первую пятницу апреля, мы собрались на драконбольном поле Тибидохса, где через несколько минут должен начаться матч сборная Тибидохса – сборная вечности. Самой сборной вечности пока еще нет – заклинание вызова не произнесено, хотя Графин Калиостров, Тиштря и Бессмертник Кощеев уже злорадно выволокли на поле какой-то жуткий тимпан, от которого лично у меня мурашки по коже. Тимпан этот мне совсем не нравится. Видок у него такой, словно его только что вытащили из-под земли или по крайней мере телепортировали с того света. Похоже, эти засалившиеся красавчики – разумеется, я называю так представителей Магщества лишь в самом хорошем общегуманном смысле! – сами побаиваются своего тимпана. Во всяком случае, Тиштря. Он какой-то подозрительно зелененький, прямо в лесу родилась елочка. И это при том, что он несет даже не сам тимпан, а всего лишь колотушку к
