Это у них в мединституте была в ходу такая песенка.
А кем и где был Володя до института, он не рассказывал. Ходил только слух, что у него есть медаль «За отвагу». Мы все-таки прижали его однажды: за что медаль? Он сказал неохотно:
– Надо было вытащить пацанят из больницы, ее обстреливали. Нас было трое. Ну… а уцелел я один.
– А ребята? – спросил Дима Валетов. – Их всех вытащили?
– П… почти…
– За это не медаль надо, а Героя, – сказал кто-то шепотом. Володя усмехнулся и опять взял гитару.
…Бабушка застучала в ванную.
– Ты забыл белье и полотенце!
Я приоткрыл дверь, высунул руку. Взял сверток и сразу – щелк запором!
– Будто не видала я тебя, как ты есть, – сказала бабушка за дверью. – Чудо гороховое…
Я вытерся, натянул трусы и майку. Глянул в зеркало опять. Какой-то прыщик на плече… Нет, показалось… А вид все-таки не такой уж дохлый, даже спортивный. С Вячиком не сравнить… Мускулов, конечно, меньше, чем хотелось бы, но все же что-то есть… Я расправил плечи, встал прямо. Интересно, сколько же все-таки во мне сантиметров? Таких берут уже в армию или нет?
«Боишься?»
«Да не боюсь я! Я…»
Я себя обманывал, вот что! Ничего я не забыл! Ничего не прогнал от себя! Обман это! Позади всех мыслей все равно была та самая: «Митя Стоков… Митя Стоков…» И еще: «Озм… Оз-м… Оз-зм-м-м…»
А в зеркале стоял прежний я, настоящий – маленький, тощий, с волосами-сосульками, с отчаянием на противном розовом лице… Ну, я и дал по башке тому, кто в зеркале!
Я, конечно, не хотел, чтобы зеркало вдребезги, не такой уж я псих. Просто не рассчитал. Посыпалось, зазвенело. Бабушка затрясла дверь. Я отдернул щеколду.
– Что случилось? Алик!
– Поскользнулся, локтем разбил… Ну, будет мне от мамы…
– При чем тут «будет»! У тебя кровь! Почему не на локте, а на ладони?
– Это я потом, осколком…
Я закутался в махровый мамин халат и улегся на свой диван. От него все еще пахло мебельным магазином.
А в ушах звенело: «Оз-з-зм-м-м…»
Пришли родители. Ругать за зеркало не стали. Бабушка им сразу сказала про Митю. Они долго о чем- то говорили на кухне. Потом ко мне пришел папа, сел рядом.
– Что, старик, суровая кругом жизнь, да?
– Озм…
– Что?
– Озверелый мир.
– Пожалуй, ты прав… Ты на меня не сердись, если я иногда такой… набыченный.
– И ты на меня…
– Договорились.
Заглянула бабушка.
– У тебя, милый мой, нет ли жара? – Потрогала лоб.
– Нету… Ба-а, поедем завтра к Стоковым вместе.
– А школа?
– Можно же с утра… А в воскресенье на кладбище. Тоже вместе…
Но никуда мы вместе не поехали. Утром я не встал. И провалялся неделю. Приходила сумрачная женщина-врач. Не могла определить, чем я болею. Температура и слабость, а горло чистое, внутри ни хрипов, ни болей. Говорила сердито, будто я виноват в ее непонимании.
Забегали Вячик и Настя. Я им улыбался, но разговаривал слабо. Мне в комнату перетащили телевизор, но я смотрел его редко. А новостей совсем не смотрел.
По ночам я чувствовал разлад души и тела. Своего тощего тела и души, уставшей от этого звука: «Оз- зм-м…» Разлад заключался в том, что душа как бы отделялась и смотрела на меня, на дремлющего, со стороны. Это было не страшно, даже интересно. Но и грустно тоже.
А еще я размышлял о многоразности вещей и явлений. О том, например, что наш телевизор в другом мире это живая серая кошка с котятами, а еще в одном – заброшенная крепость с поржавевшими пушками.
О Мите и обо всем таком я старался не думать. Но помнил.
А однажды с Вячиком пришел… Гошка Стебельков! И Николка с ним. Я повеселел:
– Арбуз! Привет!.. Ой… – Он ведь не знал, что мне известно его прозвище.
Но он был добрый, не обиделся:
– Ясно, что Арбуз, все так зовут… Меня к тебе вот этот артист заставил пойти. «Хочу, – говорит, – к тому, кто меня на велосипеде вез…»
Николка сидел на табурете и качал ногами. Я спросил:
– Забор – это поезд? Так же, как раньше?
– Да. Только забор будто стоит. А поезд мчится.
– Николка, садись ближе.
Он сел на постель. От него опять пахло сухой травой. Мы молчали и понимали друг друга.
– С театром-то как? – спросил я Арбуза.
– Таскаю его на репетиции. Через день…
– Мы тоже иногда заглядываем к Демиду, – сказал Вячик. – Я… и Настя. Ты как поправишься, приходи тоже.
ТИК-ТАК
В те дни, когда я болел, на улице было холодно и промозгло. Деревья совсем облетели, сыпала морось. Я смотрел в серое окно, и мне хотелось лета. Зеленого и беззаботного, как в лагере «Богатырская застава».
Но вместо лета пришла, конечно, зима. В осенние каникулы выпал снег. И весь Стекловск при взгляде из окна стал похож на новогоднюю открытку. Это было, разумеется, не в пример лучше осени. Правда, Вячик часто ныл, жаловался на холод…
